Улица 17

Все вокруг не обращали на них внимания, очевидно, занятые собственными делами. Какая-то мамаша, бледная и осунувшаяся, обнимала приведенного к ней некрасивого мальчика, должно быть, зачатого в один из особенных дней знакомства с прекрасным и удивительным, когда ее кто-то там возжелал, а потом через девять месяцев непрерывного употребления обнаружившую, что из нее что-то рвется на волю – и это даже похуже ломки будет. Старики – а они что тут забыли? – муж и жена, или просто познакомившаяся здесь пожилая парочка, тихо играли в шахматы, наверное, воображая, что от каждого их хода зависела судьба мира. Какой-то дерганый псих с облезлыми волосами, который воображает, что пишет роман, а на самом деле каждое утро ходит к своей постели, достает оттуда тетрадку и выводит только два слова: «Она шлюха», и на этом вся эта ваша «Анна Каренина» заканчивается. Он обожал драматизм русских произведений, а потому и писал курсовую по философским взглядам Достоевского, пытаясь показать их сложность, противоречивость и заимствованность из гностицизма. А вроде бы что-то еще, но он не помнил.

– А вы знаете, с кем я ее дула? – произнесла восторженно женщина и закрыла глаза. На ее лице виднелись отчетливые следы от неправильно проведенных пластических операций, в том числе шрам, оказавшийся почему-то не за ухом, а у висков. Он долго смотрел на эту отметину, а потом приказал себе отвести глаза. В конце концов, у отца Педро на руке тоже была огромная родинка, но он как-то привык к его особенностям.

– Нет, – вежливо ответил он и предложил ей руку. – Присядем?

– Да, пожалуй, – соблаговолила она и опустилась на один из незанятых маленьких мягких белых когда-то диванчиков, ныне усилиями тысяч задниц превратившихся в черные.

«Как и души этих людей», – как-то философски произнес отец Педро, пытаясь отдраить неудержимый черный налет чистящим средством во время благотворительного посещения.

«Что, на души тоже садятся задницы?» – произнес он и задумался, полоснув по пальцу ножом, которым отдирал жвачки со стульев. Закапала красная, но не такая, как надо было бы, кровь – больше похоже на свекольный сок.

«Хорошо тем, на чьи души льется чистая кровь», – проговорил отец Педро, посмотрев на хлипкий ручеек почти розовой жидкости.

Наверное, на душу той, которую он любил, пролилась его кровь, а возможно, и нет – на нее села задница, и налет уже ничем не отмоешь. Однажды она посмотрела на него и сказала, что он слишком унылый. Он промолчал. Потом она добавила, что у него мало денег. Он еще раз промолчал. Потом она, тщательно готовя улыбку и сюрприз, следующий за ней, сказала, что они разные люди. Он молча пожал плечами и ушел. А через неделю понял, что не хочет стричь волосы и бриться. Он смотрел на себя в зеркало и не верил тому, как его ангельское лицо, похожее на фоторобот какого-нибудь наглого гангстера эпохи «сухого закона», никому не нравится. Этого просто не могло быть! Тогда он разбил зеркало и пошел в церковь, потому что ему отчаянно хотелось просто где-то побыть, а она была рядом. Почему в церковь, а не в кабак, спросите вы? Все бары находились через дорогу, а здание с колоколами рядом, и местами нервировало.

– И с кем же вы дули, как вы выразились? – сказал он, постаравшись, чтобы его голос звучал заинтересованно и почтительно.

– Эй, не устраивай тут спектакль, ты не кабальеро, – ощерилась неожиданно женщина и толкнула его в плечо. – Тебе же прям сейчас спать хочется.

– Ошибаетесь, сеньора, я как раз-таки кабальеро, – он усмехнулся и впервые со времени этого долгого и скучного дня ему стало весело. – Я даже идальго, вообще из Кастилии. Родриго меня зовут, красивое имя, правда, и такое средневековое? Родриго Пабло Бельтран де ла Сантиссима Тринидад, практически как Боливара, Сантос Уэрта. Прошу не любить и не жаловать, дамочка.

Тут женщина открыла рот, показав неожиданно вполне приличные фарфоровые зубы, а потом закрыла его снова.

– Ну, до того, с кем я дула, тебе, Святая Троица, очень сильно далеко. Хотя он был тоже Пабло…

Если до этого времени Родриго слушал вполуха, то сейчас он подумал, что, пожалуй, не зря судьба забросила его в это место с отцом Педро. А он-то считал это рутинной работой!

– Вииижу, ты напрягся, не впервой видеть колумбийку, правда?

– Признаться, я никогда не видел колумбийцев еще, – сказал Родриго, поглаживая подбородок с эспаньолкой. Бородка как бы подчеркивала его характер крестоносца и завоевателя на этой земле, которую он намеревался рано или поздно покорить – ну, хотя бы заработав кучу денег в маркетинговом агентстве.

– А я и не оттуда, хехе! – промолвила она. – Вообще из Бразилии, так что только посмотри, как чудесно я говорю на испанском! Нет, не все мозги у меня еще кокс подъел, не все!

Люди стали оборачиваться на нее, но старая леди, если ее можно было так назвать, была непреклонной. Она удивительно хорошо выглядела для своего возраста – когда он вошел, она резко, по-девически, поднялась и устремилась к падре, постаравшись растолкать окружавшую его толпу. Она была вообще довольно энергична, эта женщина. Только при близком расстоянии можно было заметить, что ей вообще не пятьдесят или около того, как казалось вначале, а гораздо больше.

– Вы знали самого Эскобара? – промолвил Родриго вежливо, но не заинтересованно. В конце концов, все это могло быть правдой, а могло и быть ложью – дома его ждал Гегель и игра Sims Medieval, которые он как-то сочетал в одной реальности. Прочтет пару абзацев про идеальное, потом поиграет в средневекового короля, которому надо почему-то самому готовить себе похлебку. Все как в чертовой жизни бедного кастильского потомка дворян, который должен смотреть на то, как в жизни преуспевают все, кроме него. А наркотиками он никогда не интересовался.

– А как же, не то чтобы знала, – хихикнула женщина, и тут на время показала свою юную, спрятанную от всех сторону, которая позволяла ей быстро бегать и живо оборачиваться. – Я была одной из его ni?as, его маленькой лолитой в платье до колен, которую он соблазнил дорогими леденцами с чем-то вкусным и улетным… Ах, как мне нравился папочка! Он говорил, что я похожа на его жену в молодости, он вообще любил таких, которые были как она, но я могла бы выиграть конкурс двойников!

Казалось, воспоминания увлекли ее, и глаза ее горели каким-то нездешним светом, ласковым и одновременно хитрым. Родриго попытался представить себя с такого рода молодой девочкой, которую он подзывает конфеткой, расспрашивает ее про успехи в школе и называет своей «принцессой» – ведь так их звал Пабло, этих нимфеток, которым позднее дарил огромные состояния за хорошее поведение? Но воображение упорно оставило его. Он не любил детей, особенно тех, что выли за стенкой его съемной квартиры, и вряд ли был способен испытывать нежные чувства к каким-либо еще.

– Вы мне не верите? – неожиданно произнесла она и погрозила ему пальцем, который тоже удивительно хорошо и молодо выглядел, напоминая отточенный карандаш. Кожа сеньоры была белая и нежная, как у младенца голубых кровей, что вряд ли соответствовало внешности жены Эскобара, вышедшей из каких-нибудь трущоб.

– Нет, почему же… Я задумался, – честно признался он. – А вообще, зачем вы все это рассказываете мне?

Она неожиданно захлопала глазами и расхохоталась. Казалось, такая простая мысль миновала ее сознание.

– Я вижу в тебе большое будущее, – сказала она. – Мы еще о тебе услышим.

Родриго тоже не удержался от нервного смешка, он устал и хотел домой – заниматься чем угодно, только перестать ходить с отцом Педро по этим странным людям. Он был готов терпеть одиночество и любовную тоску, лишь бы не вести эти абсурдные разговоры на неинтересные ему темы. Неожиданно ему настолько все надоело, что захотелось встать и уйти, не спросив сеньору об ее имени и о том, почему она, собственно, здесь, а не в своем особняке, унаследованном от мафии.

Но она, чувствуя, что чем-то задела его, быстро вскочила и взяла его за рукав:

– Ты мне не веришь, я знаю, но ведь ты не случайно здесь встретился рядом со мной.

– О чем вы вообще говорите? – сказал он и подался назад.

– Вчера вечером мне звонили из Ватикана и просили свидетельствовать на процессе, дело ведет один из самых успешных адвокатов дьявола. Ты ведь знаешь, что это такие священники, которые при принятии человека в сан святого рассказывают о его дурных поступках? Пожалуйста, помоги мне сделать так, чтобы стать в их глазах, глазах всех этих пресвятых отцов, ханжей и монахинь, окруживших старую несчастную наркоманку, всего лишь бедной сироткой, которая была подобрана на улице святым Пабло и стала одной из его воспитанниц.

– Зачем вам это надо и почему бы вам не поговорить с отцом Педро? – удивленно промолвил Родриго. Он слышал что-то о том, что Пабло Эскобара могут признать святым за его благодеяния народу Колумбии и по требованию одного из главнейших латиноамериканских кардиналов, но полагал, что процесс растянется еще на долгое время.

– Тебя зовут Пабло, не так ли? Просто помоги другому Пабло и войди в историю, – просто сказала бразильянка и расправила плечи.

Родриго не сказал отцу Педро, куда он ходит каждую субботу, не стал ничего сообщать своим родителям, которые просили его слезно вернуться из этой проклятой Мексики, не проговорился даже немногочисленным соученикам по курсам и бывшим студентам того университета, где он обучался, с которыми пытался сохранить связь. Он целыми днями штудировал в библиотеке все, что могло пролить свет на проблемы наркокартелей, детской проституции и, как ни странно, канонического права. А потом приходил и репетировал с сеньорой ее речь – от первых шагов на ниве жизни до того, как она окончательно превратилась в хорошо сохранившуюся джанки. Русский язык он забросил, да и не хотел сейчас думать о Достоевском, который был не так сильно интересен, как местами мучительный, а временами невразумительный рассказ с кучей имен и дат.

После каждого посещения он сжимал в руке купюру, и это его несказанно радовало. От проблем идеализма в творчестве классиков он переходил к проблемам современного реализма и обратно, долго пыжась над максимально естественным и убедительным рассказом о жизни доселе незнакомого ему бывшего колумбийского политика, бизнесмена, реформатора фавел и просто гедониста, стараясь втиснуть в рассказ как можно больше жалостливых деталей. Сеньора кивала и подносила платок к глазам.

А потом как-то, когда он шел по улице и раздумывал о том, как именно объяснить тот факт, что Эскобар помогал в основном девочкам, но никак не мальчикам, его глаза остановило объявление, которое никак не могло его заинтересовать. Еще одни курсы обучения, на этот раз гитаре. Какого черта, позднее думал он, его вообще соблазнило предложение пойти и записаться. Должно быть, то факт, что они были через дом от рехаба. В любом случае, голову проветрить ему просто было необходимо. И он переступил порог и застыл, пораженный тем, как мимо него, не разбирая дорогу, вылетела молодая девушка и дала ему футляром от гитары между глаз.

– Простите! – на ходу пробормотала она и попыталась быстро скрыться за углом.

– Эй, вообще-то больно, – сказал Родриго и через силу улыбнулся.

– Извините, у меня нет времени, – сказала она и бросилась бежать.

Парень, сидящий за стойкой регистрации, слегка пожал плечами.

– Она всегда так? – поинтересовался Родриго и потрогал больное место, на котором должна была с течением времени образоваться шишка.

– Да, и еще учится плохо, хотя стараний прилагает много. А ее подруга крутая, – как бы между прочим произнес он, – реггетон поет, зовут Нуну, горячая, как паэлья моей бабушки.

– Представляю, – сказал Родриго и приготовился уходить, ошеломленный таким странным приемом.

– Так вы запишетесь? – сказал ему человек за стойкой и неожиданно погрустнел.

– Пожалуй, нет, – сказал кастилец и вышел из здания, чувствуя какую-то странную пустоту в душе. Возможно, он когда-нибудь и захочет проходить какие-нибудь курсы, надо же что-то делать в этом большом, негостеприимном, вязко пахнущем городе с яркими цветами на улицах и искренними молитвами, перемежаемыми криками страсти.

Он пришел к себе домой, взглянул на себя в зеркало и разрыдался, представив себе ту боль, которую причинила ему грубая девушка с гитарой – как физическую, так и душевную. Она даже не обернулась на него! Его игнорировали все женщины, кроме старой наркоманки, на чьи деньги он жил и чьи сумбурные впечатления ему надо было литературно изложить. Почему жизнь такая несправедливая, и правда ли, что о нем услышат многие по обе стороны океана? Никто никогда не узнает, что он помогал Ватикану признать святым страшного, по сути, человека с манией величия и самодовольной помощью бедным от случая к случаю.

Он закрыл глаза и попытался уловить шорох крыльев славы, которая уже ждала его на повороте – длинноволосая, с тяжелой гитарной декой по его голову.

Мехико был таким небольшим городом, что слава встретила его еще раз. Помнится, он сидел и размышлял о жизни великих. Особенно странной ему казалось прохождение земного квеста Говардом Филлисом Лавкрафтом. Никто при жизни, печатающийся в дешевых изданиях, зато имеющий обширную базу друзей и жену, которая даже после развода была готова обеспечить его потребности своими деньгами, постепенное угасание в одиночестве с корреспонденцией от далеких и неизвестных ему особ, письма, которые буквально пожирали его, заставляя отвечать больше и красивее, чем в своих произведениях, таких иногда бедных на эмоции. Потом долгий форс главного героя его ночных кошмаров – Ктулху. А вот у него, у Родриго, нет никаких страшных снов, даже писать не о чем. Есть непрочитанный Гегель, где он однажды ухватился за мысль, что если бы силы тяжести не существовало, то ты, упав, пролетел бы на гораздо большее расстояние в вечную пропасть под тобой, которая зовется твоей жизнью.

После занятий ему больше никуда не хотелось – так он был измотан и душевно, и физически. Деньги таяли сквозь его раскрытые ладони, которые он иногда открывал для нищих и просто жаждущих немного выпить незнакомцев. Один такой и пригласил его как-то с собой.

– Я не пью, – попытался возразить Родриго, мотая головой.

– Нет, пьешь! А еще играешь, – сказал незнакомец, уверенным, хотя и несколько пьяным движением, ухватив его за плечо. Он встретился ему возле подъезда и не походил на человека, оказавшегося на самом низу социальной жизни. Хоть его волосы и были всклокочены, рубашка помята, а брюки были расстегнуты, все у него было пошито из самой дорогой ткани, какую Родриго видел, проходя мимо бутиков. Он умел определять на глаз положение человека, будучи истинным идальго и потенциальным продажником. В голове у него тотчас загорелся план: вот бы затусить с этим странным мужиком, может, мне и выгорит получить деньги на небольшое агентство. Он только что читал книгу по нетворкингу, и она окончательно убавила его связь с реальностью и высылаемые родителями деньги.