Клинок Смерти. Осколки

Копылов подошёл к колодцу, облокотился на сруб боком и смотрел на Никифора, увлечённого своим рассказом детворе. Повязки на глазах у Никифора не было и только шрам от пули, прошедшей через веко глаза синеватым узором извилистым мозолил памятью лютой глаза Копылова. Один глаз у Никифора не видел, а второй только лишь оставлял надежду боевому командиру от докторов, что возможно когда-нибудь выздоровеет.

Никифор привстал с чурбака, поднял свою руку вверх и с пылом рьяного рассказчика, с брызгами у рта говорил жёстким голосом детворе

– Так вот, я, Красный командир на лихом коне скачу впереди своего конного отряде с саблей наголо, а друг мой Алексей Щемилов сидит в тачанке и с пулемёта косит Золотопогонников.

Ребятня стояла с выпученными глазами и не двигалась. Копылов пожалел ребятишек, видя, что рассказ им интересен, но замёрзли они и, наверное, уже раз сотый слышат эти речи от Никифора, который их зацепил по случаю и отрывался душой своей от горечи прошлого и, откашлявшись, обратился к Никифору: – Здоров будешь командир, – а сам ребятне показал рукой, чтобы они бежали гулять, и продолжил вопросом: – Ты не замёрз Никифор сиднем сидеть?

Никифор сел на чурбак, протянул руку Копылову и тот, подал ему свою, для рукопожатия.

– Ничего, не замёрз. Спасибо, что не прошёл мимо боевой мой товарищ, – ответил, тяжело дыша, Никифор.

Аким окликнул Копылова:

– Щемилов, ты чего со скотного двора ушёл? Как там бабы без тебя управляются?

Копылов подошёл к крыльцу, припадая на ногу. Перелом зажил, но нога подволакивалась и это, ему досталось на всю его оставшуюся жизнь. Копылов расстегнул ворот телогрейки и с горечью произнёс в ответ:

– Не по нутру мне с бабами работать. Не мужицкое это дело за коровами навоз грести.

– Ты Алексей не артачься. Куда я тебя хромого определю? – важно ответил Аким.

Никифор, услышав разговор, с обидой, с гонором высказался по этому поводу:

– Ты Аким не правильную политику ведёшь, Алексей мой боевой товарищ, за Советскую власть кровь проливал и инвалидом стал, через белогвардейскую сволочь. Что ж Советская власть ему работу не может предоставить по его заслугам?

– Ну, что мне его вместо себя поставить?– воскликнул недовольным тоном Аким, раскинув руки в стороны с растопыренными пальцами ладоней.

Эпизод 2

1921 год. Весна.

Силантий, вязнув в грязи сапогами, подходил к Сельсовету со стороны своего дома и, отряхивая рукой грязь со штанов, с улыбкой на лице, встрял в разговор:

– Здоровы будете. О чём разговор такой шумный?

Аким облокотился на перила крыльца локтём и с насмешкой ответил:

– Да вот Алексей жалится, мол, на коровнике ему невмочь с бабами тягаться. Они навоз шибче его гребут, в передовики ему не выбиться.

Копылов ухмыльнулся, махнул со вздохом рукой и отошёл к Никифору, а Силантий озадачено спросил председателя:

– Вы там у себя определились с леспромхозом?

– Определились, – ответил тот.

– Ну, так, что? – спросил Силантий.

– Решили организовать заготовку древесины. Район дал добро, – ответил Аким.

– Ну?– продолжал Силантий.

– Баранки гну. Тебя определили бригадиром лесорубов. Так, что, ты давай заходи сейчас ко мне, ознакомься с новой должностью и набирай себе в бригаду людей, согласно штату, – с довольным видом рассуждал Аким.

Силантий выдохнул воздух из груди и удовлетворённо произнёс: – Давно пора. Лесу, тьма тьмущая, а мы к рукам его всё никак не приберём. Щемилова я к себе возьму. Мужик совсем от тоски сопьётся, – и, обернувшись к Копылову, спросил его весёлым голосом: – Алексей, ты ко мне рубщиком сучьев пойдёшь?

Копылов с удивлением посмотрел на Силантия, не веря, что слышит радость, ответил не раздумывая:

– Пойду, всё лучше, чем коровам хвосты крутить.

Глава 7

Эпизод 1

1936 год. Весна.

Бронштейн, в 1920 году после того, как расстался с Копыловым и Никифором, приехав в Смоленск, проживал со своей семьёй на улице Большая Советская, дом семь в первом подъезде трёх подъездного дома на втором этаже коммунальной квартиры. Устроился он работать архивариусом в правление по градостроительству.

Денег у него золотом было, предостаточно накоплено и он не бедствовал, создавая вид скромного служащего, иногда запускал в мошну свою руку для поправки бюджета семьи. Прятал хорошо своё богатство дома. Украшения Ульяны, из соображений безопасности он положил в железную банку с надписью сахар, при этом наполнив её швейными принадлежностями, заставил железными кружками и посудой на полке в столовой. О своей прошлой жизни никому не рассказывал и запретил об этом говорить жене и своим двум дочерям. Жил он счастливо и тихо, но дочки у него болтушки были, язык помело.

***

В доме на улице Большая Советская, в одном из трёх подъездов, на первом этаже размещалась сапожная мастерская с жилым помещением на втором этаже. Всё это хозяйство принадлежало авторитету криминального мира по прозвищу Сивый, прозванного по своей фамилии Сивков. Помощником его был Ефим, по прозвищу Сапожник.

Сивый со своим помощником находились, в подвальном помещении, просматривали содержимое саквояжа, сидя за столом при свете керосиновой лампы. В саквояже находились деньги и золотые изделия, принадлежащие воровскому обществу, в котором Сивый занимал место «Смотрящего» по городу Смоленску и содержал финансовую помощь, накопленную для всех дел криминальных, с названием Общак.

Сапожник сложил деньги и украшения в саквояж, а Сивый бросил пачку запечатанных в банковскую упаковку банкнот сверху на гору денег и с удовлетворением в голосе произнёс:

– Всё в порядке.

– А куда оно денется? – добавил Сапожник, закрыл саквояж, затем открыл потайной схрон в полу и, положив в него саквояж, закрыл досками, а на них задвинул тяжеленный ящик с сапожным хламом. Сапожник сел на стул и, утирая свой лоб пятернёй ладони, спросил Сивого:

– Сивый, зачем мы каждую неделю проверяем казну?

– Ефим, я отвечаю за Общак, а твоё дело выполнять мои указания и заботится о моём спокойствии, – ответил Сивый и, потерев лоб ладонью, спросил: – Молодёжь справляется с работой в сапожной мастерской?

– Не волнуйся Сивый, справляются. Жили и жили мы на окраине города, что приспичило переехать? – негодовал Сапожник.

– Чем тебе здесь не нравится Ефим? – улыбался Сивый.

– Не мне тебе об этом говорить Сивый, на старом месте в огороде можно было хоть лук свежий надёргать свой, да и слинять при случае легче, – выказывал недовольство Сапожник.

– Ефим, ты вроде человек не глупый, но не пойму я сколько тебя раз надо повторять? Я для чего в центре города целый подъезд под себя взял, артель оборудовал, работу провёл большую и сказал, чтобы ты на себя всё оформил, как сапожную мастерскую?

– Да ясно мне Сивый, для отвода глаз легавым, чтобы не докапывались, почему не работаем, – оправдывался Сапожник.

– Правильно Ефим, чтоб все видели, что ты пролетариат, – бурчал усталым голосом Сивый и встал со стула, прошёл по комнате подвала, держа руки в карманах брюк.

Над ними, с первого этажа сапожной мастерской доносился стук молотка по колодкам и весёлый смех молодых работников сапожников. Сивый, посмотрел на старый шкаф, стоявший у стены, и спросил Сапожника: