Ворошиловград

– Это не имя, это погоняло.

– А зовут тебя как?

– Да так и зови – Эрнст. Я уже привык. Ты кто по образованию?

– Историк.

Он изменился в лице. Внимательно осмотрел меня с головы до ног, осторожно взял под локоть и, выведя из гаража, потащил в сторону, от удивленных Кочи с Травмированным.

– Знаешь, Герман, – он все еще держал меня под локоть, уводя подальше от заправки. – Я тоже историк. Эта работа, на аэродроме, просто так получилось. Ты что заканчивал?

– Харьковский университет.

– Истфак?

– Истфак.

– Где практику проходил?

– Да под Харьковом и проходил.

– Копал?

– Копал.

– А что можешь сказать по поводу «Мертвой головы»?

– Какой головы?

– Мертвой. Дивизия такая была.

– Ну, – заколебался я, – ничего хорошего.

– Вот что, Герман, – он больно сжал мне локоть. – Ты обязательно должен приехать ко мне на аэродром. Я открою тебе глаза.

– На что? – не понял я.

– На все. Ты же ничего не понимаешь.

– А ты понимаешь?

– А я понимаю. Я, Герман, перекопал здесь все до самого Донбасса. Короче, так – жду тебя в понедельник. Приедешь?

– Приеду, – согласился я.

– Найдешь?

– Найду.

– Вот и хорошо.

Он решительно повернулся и направился к уазу. Подошел к Коче, сунул ему бабки за бензин и запрыгнул в кабину.

– В понедельник! – крикнул на прощанье.

Когда пыль за ним рассеялась, я подошел к Коче.

– Кто это? – спросил.

– Эрнст Тельман, – ответил с удовольствием Коча, – лучший друг немецких пионеров.

– Что за имя?

– Нормальное имя, – засмеялся Коча. – Механик с аэродрома.

– Наверное, я его знаю.

– Здесь все друг друга знают, – словно повторил за кем-то Коча.

– Он нам спирт сливал, из каких-то авиационных запасов. Лет двадцать назад, – начал вспоминать я.

– Вот видишь, – согласился Коча.

– А почему Эрнст?

– Он перекопал тут полдолины. Ищет немецкие танки.

– Танки?

– Угу.

– Зачем ему танки?

– Не знаю, – признался Коча. – Для самоутверждения. Он говорит, что где-то здесь в наших местах осталось несколько танков. Ну, и ищет теперь. У него дома целый фашистский арсенал – автоматы, снаряды, ордена. Но при этом он не фашист, – предупредил Коча. – Поэтому и Эрнст Тельман.

– Ясно, – понял я.

– Немецкий танк, – добавил, подойдя, Травмированный, – больших денег стоит. Только хуй он что откопает.

– Почему? – не понял я.

– Гера, – раздраженно сказал Травмированный, – это же не мешок картошки, это 60 тонн железа. Чем он его, саперной лопаткой копать будет? Ладно, давай работать.

Травмированный недовольно развернулся и исчез в гараже. Я побрел за ним. 60 тонн, думал, и правда не мешок картошки.

* * *

Для себя я открыл, что работа может приносить если не удовольствие, то, по крайней мере, чувство честно выполненного долга. Последний раз нечто подобное я испытывал в третьем классе местной школы, когда нас вывозили собирать яблоки в совхозных садах, и мы усердно искали тяжелые опавшие плоды в холодной сентябрьской траве. В субботу машин было больше, чем обычно. Они двигались на север, в сторону Харькова. Коча радостно считал бабло, переживая, хватит ли на всех запасов горючего, поскольку бензовоз должен был приехать только на следующей неделе.