Чикатило. Явление зверя

Витвицкий и Овсянникова сидели за столом, заваленным папками с делами за прошлые годы. Под коричневыми картонными обложками покоились тысячи страниц человеческого горя. Изучать их было тяжело и морально, и даже физически – «слепой» шрифт пятых копий машинописи плохо читался, заставляя напрягать глаза.

– Виталий Иннокентьевич, вы говорили с Кесаевым? – оторвавшись от очередного дела, спросила Овсянникова.

– Да, – не поворачивая головы, ответил Витвицкий. – Мне кажется… мне кажется, я сумел посеять в его душе зерно сомнения. Ирина, вот посмотрите этот протокол… – он протянул девушке бумагу. – Здесь упоминается сто пятнадцатая статья… Напомните, пожалуйста, что это?

Старший лейтенант взяла протокол, вчиталась и непроизвольно улыбнулась.

– Статья сто пятнадцать, Виталий Иннокентьевич, это «Заражение венерической болезнью».

Капитан неожиданно засмущался. Овсянникова закатила глаза и, словно на уроке, затараторила по памяти:

– «Заведомое поставление другого лица через половое сношение или иными действиями в опасность заражения венерической болезнью – наказывается лишением свободы на срок до двух лет, или исправительными работами на тот же срок, или штрафом до двух минимальных месячных размеров оплаты труда». Вот!

Сняв очки, Витвицкий удивленно посмотрел на Овсянникову.

– А что, есть и такая статья? Я, конечно, изучал Уголовный кодекс в студенчестве, но он очень далек от моей основной деятельности, и многое забылось…

– Конечно, есть, – улыбнулась Овсянникова. – Я как-то читала один рассказ… то ли Мопассана, то ли Анатоля Франса… Там девушка проникла в стан неприятеля и заразила всех сифилисом. Вы думаете, ее не должны были наказать?

– Как заразила? – не понял Витвицкий.

Теперь уже пришла очередь смущаться Овсянниковой. Она хихикнула, посмотрела в сторону.

– Виталий… Иннокентьевич, ну в вашем-то возрасте вы должны знать как.

Психолог покраснел, надел очки, уткнулся в документы и бросил несколько раздраженным тоном:

– Разумеется, я знаю «как»! Меня заинтересовала моральная сторона вопроса. Впрочем, давайте работать.

Девушка искоса посмотрела на сердитого Витвицкого, улыбнулась.

– Ну, не обижайтесь. Я не имела в виду ничего плохого. А почему вас заинтересовал этот протокол?

– Понимаете, Ирина, там как будто бы сходный с нашими убийцами случай – некий преступник насиловал женщин, девять пострадавших. Но пока его искали, как следует из материалов дела… – мужчина хлопнул ладонью по папке на столе, – появился самозванец, утверждающий, что это он изнасиловал.

– И что же?

– Его быстро вывели на чистую воду. Все пострадавшие оказались заболевшими… одним из тех самых заболеваний, ну, вы понимаете. Их заражал насильник. А у самозванца такой болезни выявлено не было. Как потом установило следствие, он оговорил себя, желая славы… как бы это сказать? Сексуального гиганта. Понимаете, о чем я?

Овсянникова заинтересованно посмотрела на капитана:

– Не совсем…

– Да что тут непонятного! – внезапно вспыхнул Витвицкий. – Это же тот же случай, что и с Шеиным, и с Жарковым! Я уверен в этом! И доказательства есть…

Старший лейтенант неожиданно взяла Витвицкого за руку, вытянула ее так, что стали видны царапины от удочки.

– Виталий… Иннокентьевич, вы, конечно, человек отважный, но уж меня простите, вот это – не доказательство.

Витвицкий выдернул руку, возмущенно бросил:

– Много вы понимаете в доказательствах! Были бы вы ценным сотрудником, вас бы не сослали сюда вместе со мной.

Теперь пришла очередь Овсянниковой сердиться:

– Вот она, благодарность! – с сарказмом воскликнула девушка. – Да если бы не вы, я бы сюда ни за что не попала!

Оба молча вернулись к бумагам. Воздух в комнате буквально искрился от напряжения.

Витвицкий, сильно покраснев, изо всех сил старался не смотреть в сторону девушки, листал бумаги, но взгляд его нет-нет да и косил в сторону Овсянниковой.

Та вроде бы выглядела спокойно, но это было только внешнее, показное спокойствие. Она тоже переживала из-за внезапной размолвки с Витвицким, и ее волнение выдавало еле слышное постукивание карандаша по столу.

– Вы не могли бы не стучать? – максимально вежливо попросил Витвицкий и тут же добавил: – Спасибо.

Девушка перестала стучать и ответила, демонстрируя еще более гротескную вежливость:

– Конечно. Привычка. Извините. Пожалуйста.

Уткнувшись в бумаги, оба молчали минут двадцать, шелестя страницами. Потом Овсянникова протянула Витвицкому руку с оттопыренным мизинцем.

– Мир?

Витвицкий посмотрел на тонкий розовый мизинчик Овсянниковой, на ноготок с капелькой алого лака, решительно зацепил его своим мизинцем.

– Мир, – сказал он с улыбкой облегчения.

* * *

Чикатило и Валентина шли по улице мимо частных домов и старых, покосившихся двухэтажных зданий, напоминавших бараки. Эта часть города, а точнее, уже пригород, словно застряла во времени – здесь ничего не менялось с пятидесятых годов, даже редкие фонари вдоль проезжей части были старые, послевоенные.

Впрочем, ни Валентина, ни Чикатило не обращали на это никакого внимания.

– …Я ей так и говорю: «Да пошла ты, корова старая, на хуй!» Так и сказала, честно, – размахивая руками, продолжала рассказывать очередную историю из своей бурной жизни Валентина.

– Валечка, девушки не должны ругаться нехорошими словами, – с легкой улыбкой укорил свою спутницу Чикатило. – А где твои родители?

– А-а-а… – махнула рукой бродяжка. – Батьку я сроду не видела, а мамка на ферме работает, в Божковке. Ну, деревня такая под Белой Калитвой. Я, как школу закончила, поступать сюда поехала, в это… в училище, ГПТУ которое. Но там общага как тюрьма, а я свободу люблю.

– Сбежала?

– Не-а. Просто ушла, да и все. Иногда прихожу, ночую. Девки мне окно открывают на первом этаже, там, со двора, вахтерам не видно.

Чикатило внимательно посмотрел на девушку, спросил негромко:

– И давно ты там была последний раз?

Валентина поняла вопрос по-своему: