Конунг 2: Треверская авантюра

Проявляя прежнюю сдержанность, тот все же с готовность кивнул.

– Совсем недавно я хорошо повоевал за Вратами батавов. И судя по тому, что до сих пор жив, моя удача все еще со мной, – Игорь позволил себе улыбнуться, в ответ на выражения лиц слушателей, явно оценивших шутку. – А вот в чем легче всего убедиться тебе, так это в том, что в моих карманах достаточно серебра, чтобы быть щедрым. Очень-очень щедрым!

С последним уточнением, в поясную сумку Фусы перекочевал кошель, с двумя десятками полновесных гельдов. Сумма вроде не такая уж и «великая», но по большому счету – лишь за намерения. То есть ни за что.

Секунды, что прохиндей держал мешочек в руках, он как-то сумел его полностью оценить, потому что маска чиновника ненадолго треснула, и некоторое время на лице его сияла самая честная, скорее даже – искренняя, – алчность.

* * *

Еще до выхода в поход – в Эверберге, – в одну из дюжин Игорь свел десять хускарлов не моложе сорока. В отдельное подразделение он собрал самых уважаемых воинов, в большинстве своем с опытом службы в других хирдах. При этом определяющим было их умение и готовность возиться в будущем с молодняком и присматривать за порядком в лагере. Куда бы его дружина ни направилась, за обоз всегда необходимо будет кому-то отвечать. Тем более в нынешнем очень дальнем походе.

Возглавил эту смесь военной полиции и учебной роты, его бывший старший десятник Эгир[22 - Эгир (древнесканд. [-?gir-] море) – имя в честь ётуна (великана) Владыки моря; второстепенный персонаж, впервые появляющийся в книге первой «Конунг: Вечный отпуск» в качестве одного из десятников ополчения во время похода в Долину Некрополей; затем, уже для похода против племени Каменных выдр, Ингвар Чужеземец снова нанимает его и ставит старшим десятником над двумя дюжинами собственных наемников. Воин выжил во время прикрытия каравана с добычей, а после – принес «кровавую» клятву.]. Это позволило сохранить за ним прежний статус, одного из самых главных офицеров, теперь уже хирда.

Племенные ярлы, у которых хватало и других забот, обычно назначали отдельного человека предводителем дружины. Однако учитывая, что кроме казны и хирда у Игоря ничего пока собственно и не было, назначаемую должность «хевдинга» своего хирда, он решил сохранить за собой. Просто часть обязанностей перераспределил между остальными десятниками. Заодно получив возможность понять, кто есть кто, и не ошибся ли он с назначениями.

В импровизированный «военный совет» хирда нового морского ярла, кстати, вошли пятнадцать человек. В большинстве своем это были командиры десяти полноценных штурмовых дюжин и, конечно же, Эгир, руководивший, как своим десятком ветеранов, так и почти полутора сотнями рабов и слуг. Среди последних числилось почти 60 младших сыновей бондов, набранных среди ивингов.

Это были юноши от 14 до 18 лет, не пожелавших «вовремя» жениться, завести семью и остаться на всю жизнь в поле. Их еще только начали обучать для будущей младшей дружины, где юным мужчинам предстояло стать лучниками, арбалетчиками, копьеметателями и возницами боевых колесниц. Правда, и сейчас и в дальнейшем, все это не исключало много ежедневной работы по лагерю.

Следующим «в списке», но далеко не последним по значению, в совете числился Рудольф.

Если раньше «главным телохранителем» он стал как бы само собой, то теперь – с шестью подчиненными, – воин получил и официальное подтверждение должности, и статус старшего десятника. И бойцов в этот отряд подобрали исключительных.

Даже с их общим уровнем умений, любой природный ярл взял бы таких в хирд без колебаний. Большинство слабых бойцов среди оставшихся прикрывать караван, просто не выжили. Но при этом кто-то из телохранителей виртуозно владел секирой, другой – считался признанным мастером-мечником, еще двое – были прирожденными лучниками, и так далее.

Тот же Людвин, сохранивший накануне жизнь своему командиру, считался, например, бесспорным умельцем по части конного боя. Он был способен не хуже какого-нибудь ветерана-степняка, действовать с седла мечом, копьем или дротиком.

Немолодой тороватый воин Карл, прозванный за повышенную «хозяйственность» «Робаром» (Вороном), присматривал за отрядным имуществом в походе на каменных выдр и спокойно отсиделся в Эверберге на самом опасном – последнем этапе. Но позже – он тоже принес клятву, и сейчас входил в совет в качестве совещательного голоса и живого «справочника». Его задачей, было всегда и совершенно точно знать: сколько и каких продуктов и снаряжения есть, в каком оно состоянии и насколько всего этого хватит.

В похожем положении находились еще двое: экс-землянин Анвар и, присланный в качестве «офицера связи», опытный воин из хирда ярла ивингов Эрвина Сильного. Последний, кстати, был единственным кроме Игоря, кто в этом походе точно знал все тонкости задуманной авантюры.

Ну а бывший подмосковный архитектор предыдущий год так настойчиво перенимал местные представления о строительстве, что с учетом привезенных знаний, мог бы считаться, пожалуй, самым грамотным зодчим всего побережья, если не континента. Правда, на практике все это еще только предстояло проверить.

* * *

Воинский лагерь хирда Ингвара Чужеземца

Все, кто хоть что-нибудь решал в дружине, сейчас находились под огромным навесом, натянутым в том числе, и над шатром предводителя. Недорогая выбеленная холстина отражала прямые лучи, а прохладный ветерок с едва заметным привкусом великой реки, сдувал пыль и гомон проходящего рядом торгового тракта. Это могло бы сделать разговор легким и приятным, тем более что по кубку разбавленного охлажденного вина получили все желающие. Но трудно участвовать в «легком» обсуждении покушения на твоего командира.

Не начальника – в земном смысле, но человека, с чьей удачей и вполне предсказуемым возвышением, ты решил связать все свои планы на будущее. Среди предводителей не было порывистых юношей, но часть из них пока была не способна сдержать негодования.

В эти времена карьеры редко становились по-настоящему неожиданными. Нанимаясь сегодня – к одному, завтра – к другому, послезавтра – к третьему благородному господину или, например, купцу, не добиться настоящего доверия, а значит и подлинного почета. Даже во главе дюжины хирдманов владетели предпочитали ставить людей, чьи семьи служили их роду ни одно поколение. Поэтому тех, кто успевал продвинуться лишь подвигами или удачей – в рамках статистической погрешности.

Иначе было лишь в одной ситуации: когда «карьерист» приходит к недавно возвысившемуся предводителю, без множества поколений вассалов и слуг. Вот как сейчас. И пусть он вознесся, в том числе и твоей волей, все же такая ситуация штука редкая.

Каждый из них готов был следовать за Ингваром Чужеземцем лишь ради шанса на новую богатую добычу, но вчера – клятва, а сегодня – они уже идут за чужими землями, чтобы сделать их не только его, но в том числе и своими.

И тут какие-то твари собрались отнять эту мечту?! О, как же хирдманы сейчас были злы…

Решив дать время пошуметь, Игорь отвлекся, залюбовавшись единственным человеком, не принимающим участия во всей этой рефлексии.

Нет, конечно же, пойми высокая и яркая Гульдан, что с правом собственности на нее сегодня могла возникнуть путаница, она бы тоже распереживалась. И возможно не меньше его офицеров. Но первая «призовая» рабыня из недавнего похода по-прежнему не очень-то хорошо говорила на фриза. Поэтому занимаясь какими-нибудь делами, предпочитала не очень-то вникать, в речи этих неистовых воинов. Пусть они и без труда, как неотвратимая небесная кара, разгромили ее племя, но ведь не оспаривают власть ее господина, а значит – пусть шумят, о чем им вздумается…

«Гульдан» – на языке тамошних горцев означало «Дом цветов». И на взгляд Игоря, она на самом деле была куда как привлекательнее чем любое отдельное растение или даже целая клумба. Стройная и, не смотря на выдающиеся женские формы, как-то сохранившая милую девичью хрупкость, она с такой грацией пополняла кубки разведенным вином, что некоторые воины сбивались с речи и ненадолго напрочь теряли нить рассуждений.

Может быть, от личных переживаний к конкретным планам, его офицера смогли так быстро перейти не без помощи этого «отвлекающего фактора». Уже минут через двадцать хускарлы смогли вдумчиво выслушать рассказ Рудольфа о том, что семью, слуг и самого мелкого городского перекупщика, судя по состоянию тел и загустевшим лужам крови, вырезали еще накануне вечером. А значит подстрелить хевдинга неизвестный «он или они», вряд ли пытались лишь потому, что не успели покинуть жилище. Тем более что поведение облаявшего всех Гайзы, и правда больше было похоже на попытку задержать ярла и отвлечь его охрану, чем на спонтанную ярость.

Почти все согласились и с Эгиром, заявившим: без взаимной драки история с городской стражей обошлась чудом. И в этот момент взгляды всех скрестились на Игоре. Действительно, его «необычная» выдержка и из-за этого неудача с попыткой стравить пришельцев с хозяевами, стала первой причиной того, что покушение пошло незапланированно.

Второй, и возможно не менее важной удачей, признали решение их хевдинга, выдвинулся в Линкебанк лишь ближе к полудню.

Присутствующие здесь же, как непосредственные участники телохранители, сошлись во мнении, что рассмотреть арбалетчика на темном чердаке, удалось лишь из-за того, что светило было почти в зените. Вряд ли в другое время кто-то сумел бы рассмотреть чердак дома, расположенного с правой – восточной стороны. Лучи восходящего светила обязательно ослепили наблюдателя.

Но даже без учета драки и ярких лучей, успешный «толчок» Людвина тоже признали изрядной удачей. И вслух это уже не прозвучало, но собравшиеся молча пришли к согласию: боги все утро настойчиво благоволили их вождю.

Чуть позже, уже уйдя с совета, Дольф присоединился к паре других десятников. За поздним обедом он со смехом признался, что даже в этой опасной ситуации, их ярл не просто выжил, но и «накрутил хвост магистрату».

Те были вынуждены собрать спешное заседание городского совета. Телохранителей не признали пострадавшей стороной, поскольку они в тот момент не принадлежали себе, но за оскорбление благородного, Короткого Гайзу заочно приговорили к штрафу в 30 волов[23 - Номинальная (судебная) стоимость вола – 36 серебряных гельдов, то есть 30 волов – это 1080 гельдов, или почти 1,8 кг отчеканенного металла.] в пользу Ингвара Чужеземца.

– Ни какое его имущество не стоит и половины, потому сейчас у него дома стража и, если глупец не оправдается, то и халупа и пара старых рабов, да и попадись – он сам, – пойдут в уплату долга. Брат его отца тоже служит в страже, и возглавляет караул Полуденных ворот, поэтому он упросил не убивать племянника. Поклялся выкупить живого, доплатив недостающую часть штрафа… Серебро просто липнет к нашему господину, – с удивленной улыбкой признал хускарл, вызвав одобрительный смех сотрапезников.

* * *

Поздний вечер того же дня

У самого Гайзы все складывалась совсем не так радостно.

Сумев довольно легко сбежать, он целенаправленно рванул в сторону рыбачьего порта, в поисках забвения. В карманах еще оставалось немного серебра, в голове – прибавилось грустных мыслей и подозрений, и встречи со своими нанимателями он предусмотрительно решил не искать.

Покинутая еще до восхода комната по-прежнему благоухала всеми недавними запахами, хотя следы и старательно замыли. Но бывшему стражу и уважаемому человеку, на все было плевать.

Хотя, ну как «уважаемому»…

В городской страже без знания хотя бы обыденных – не храмовых рун и счета было надеяться не на что. И у юного Гайзы были все права рассчитывать на удачный жребий.

Род их был не из благородных, но доступ к учебе при городском храме и денежное место после – гарантировал. Поэтому он прекрасно знал, что далекие предки их народа говорили на немного ином – более простом языке, и словом «гайза» обозначали, как настоящее копье, так и малое копье – дротик. Сейчас слово понимали однозначно, но когда от парня сбежала жена, злопыхатели не поленились привесить ему прозвище «Короткий».

Как бы намекая: он достоин сочувствия не потому, что взбалмошная дура с детства любили соседского сына, и за два года так и не смирилась с организованным родителями браком. А оттого, что «копье» у ее мужа неподходящее. Короткое копье – почти дротик.

И даже сейчас, когда Гайза умирал, он проклинал не свою глупость за то, что связался с изначально опасным и глупым делом. Он лил слезы по обиде, из-за которой так больше и не женился, не завел детей, не стал десятником, и сейчас, как безродный пес подыхал в одиночестве среди обрывков старых сетей, накопленной за годы чешуи, и прочего рыбацкого мусора.

Да, по собственным и вполне понятным причинам, его бывшие сослуживцы ни сделали даже попытки перехватить глупца, а телохранителям неизвестного ему морского ярла, оказалось и вовсе не до того. Но половину стражи назад, он с ужасом узнал: привычное логово вне дома, оставалось много лет неизвестным родне, но не было секретом для нанимателей. Его скрутили, вытащили совсем недалеко – в ближайший темный угол, – и один из трех мрачных воинов, нанес десяток ударов в грудь и живот, а потом еще для надежности, подрезал сухожилия на руках и ногах.

«О, как же это было не справедливо! Можно же было убить и иначе. Вовсе не он был виноват, что тщательно спланированное нападение провалилось… Он же ничего не знал, но сделал все, как поручали!» – и именно об этом он пытался беззвучно прохрипеть вслед своим уходящим убийцам.

В кино в такие моменты должна играть музыка. Какая-нибудь грустная или только слегка меланхоличная мелодия, но обязательно с нотками тоски. Правда, жизнь слабо уважает зрелищность и предпочитает совсем иные «спецэффекты». Все внесенное в сценарий, чаще всего остается видимым лишь одному зрителю. Вот такая вечная ирония: по-настоящему оценить последний акт пьесы, удается лишь тому, кто о ней уже не способен рассказать…

Мужчине было ужасно больно. Больно до такой степени, что он не мог даже кричать. Лежа посреди загаженной подворотни, Гайза, прозванный «Коротким», мечтал лишь об одном: о моменте, когда же он, наконец, сдохнет. И в итоге это, конечно же, произошло…