Не рвусь в народные, в заслуженные тоже,
Кем стану я потом – не мне решать…
Тот, кто мечтать об этом только может,
Тот только и умеет – всем мешать.
Обидами, заполнив свою душу,
Поверьте, он нигде не пропадёт,
И если здесь его никто не слушает,
Где слушать будут – он всегда найдёт.
Кого ославить надо – он ославит,
Кого прославить – он и тут как тут.
Потом и сам начнёт поэтов править,
И звание ему потом дадут,
И разрешат издательство возглавить,
Где лучших никогда не издадут…
И в звёздный час, достигнув всё, что можно,
И всех поэтов настоящих загнобив,
Он вдруг умрёт. Ведь в жизни всё возможно!
И в путь последний с плачем проводив,
На первом поминальном заседании
Вдруг кто-то спросит: а покойный кто?
– В партийных не работал он изданиях,
Но всем в ЦК знакомцем был зато!
– И говорят ещё, что был поэтом,
Народным вроде. И на даче жил,
С самим генсеком. Много пил при этом.
– Жаль, раньше нам никто не доложил…
Не знаю, почему, но я не верю
Не только в справедливость – и в слова:
Я тоже вхож в высокие был двери,
И у меня кружилась голова
От перспектив и всевозможных званий,
Но у меня их не было, и нет,
Ведь всё равно я был бы самозванец
Среди придворной челяди тех лет…
Между небом и землёй
Проснулся, а вокруг гробы, гробы…
Закрыл глаза и снова только тьма,
Что это? Сон? Ирония судьбы?
А, может, просто я сошёл с ума?
Когда не сплю, выходит, не живу,
А, может, это я лежу в гробу?
Когда засну, вся жизнь, как наяву,
Кого винить? Себя? Или судьбу?
Бессонницу позвать бы в доктора,
Излечит вдруг от моих странных снов?
Жаль, что она к другим ушла вчера,
Считая, видимо, что я вполне здоров
И что пока не выжил из ума…
И снова ночь. И снова тишина,
И фонари на улице горят