Евангелие от Сергея или смертельная ошибка Иисуса Христа

– Продрогла вся, – ответила она, думая о своём.

– Что же теперь будет с нами? Господи! Быстрей бы три дня прошли. Иоанн обязательно за это время что- нибудь придумает.

Они рано легли спать, а весь следующий день занимались шитьём одежды для Елисаветы. Её живот рос не по дням, а по часам и в то, что у неё было, она уже не влезала.

Как всегда на закате, они пошли по воду и, когда возвращались домой, повстречали соседку – сестру Иоанна. Поболтав, как обычно, по-соседски, они уже собирались проститься, как она, как бы невзначай, сообщила:

– А брат-то сегодня в Египет ушёл. Вчера вечером пришёл мокрый весь и хмурый и стал собираться в дорогу.

– Куда ты, – отговаривала я его, – дождись тепла. Так нет – и слушать не стал, спозаранку и ушёл. В Александрию.

Сказав это, она пошла дальше, а Елисавета вздрогнула и выронила кувшин. Не успел он долететь до земли, как его догнал кувшин Марии, и они с глухим треском разлетелись на куски. Соседка обернулась на шум битой посуды и, покачав головой, пошла дальше, а Елисавета только всплеснула руками. Она хотела что-то сказать, но тут увидела лицо Марии, и сердце её сжалось от боли. Это было лицо человека с глазами, полными страха и ужаса.

– Ты что, Мария? Да пропади они пропадом – эти кувшины, стоит ли из-за этого так пугаться?

– Я…я, – только и смогла произнести Мария, давясь слезами.

– А ну, пошли в дом, – скомандовала Елисавета, почувствовав неладное.

Не успели они зайти в дом, как Мария, зарыдав во весь голос, бросилась в свой закуток. Обескураженная Елисавета последовала за ней и, как не пыталась, не могла успокоить плачущую Марию. Елисавета долго сидела у её изголовья и, не зная, что предпринять, только гладила Марию по голове. Своей женской интуицией она поняла, что случилось что-то очень нехорошее, и что Мария плачет не по разбитому кувшину, а по ушедшему в Египет Иоанну, но никак не могла взять в толк – почему?

…Наконец Мария затихла и тихо лежала, бессмысленно уставившись в стену. Её глаза, всегда излучавшие живость, потухли, словно внутри их задули свечку.

– Я, – начала она, – вчера была с ним. Там на горе.

Она замолчала, словно вспоминая, что же было там, на горе соблазна, а Елисавета, уже догадавшись, но как бы ещё надеясь, что она ошибается, с ужасом в голосе спросила: – И…?

– Я доверила ему себя.

Елисавета закрыла лицо руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, заплакала. Это был, даже не плачь, а вой смертельно раненого зверя…

Когда Захарий вернулся домой, то сразу почувствовал неладное. Всегда весёлые и словоохотливые, Елисавета и Мария, теперь больше молчали, и говорили только по необходимости.

-Вы что, поругались? – спросил Захарий, – или у вас горе случилось? На вас посмотришь – подумаешь, что вы с похорон вернулись.

-Придумаешь тоже, – стараясь не выдать своих переживаний, ответила ему Елисавета. – Просто мне немного неможется, а Мария подпростыла. Так что не ожидай, что мы плясать перед тобой будем.

-Я не знаю, как лечить беременность жены, а вот твою простуду, Мария, я в один день выгоню, – сказал Захарий.

Он принялся колдовать над горшком, насыпая туда каких-то, только ему одному известных трав и корешков. Довольно хмыкнув, он поставил горшок на огонь и, вскипятив содержимое, налил в кружку.

– Пей, Мария, – скомандовал Захарий, – ещё одну кружку я приготовлю тебе перед сном, и утром ты и не вспомнишь о своей простуде.

Наутро Мария старалась выглядеть весёлой и бодрой, якобы от лекарства Захария, а Елисавета ей всячески подыгрывала. Может быть эта игра, а может быть от того, что при Захарии нельзя было говорить про Иоанна, постепенно всё пришло в норму и только по ночам чуткая Елисавета слышала, как плачет Мария…

Перед самыми родами Елисаветы Мария, пошептавшись с Елисаветой, засобиралась домой.

-Мы что, тебя обидели? – недоумённо спросил Захарий, когда Мария попросила его дать ей провожатого. – Елисавета родит со дня на день, как же мы без тебя обойдёмся?

-А как другие справляются? – ответила за Марию Елисавета, – да и лучше мне теперь. И вообще, Захарий, не лезь в наши женские дела. Неужели ты думаешь, что мы с сестрой не обсудили как нам быть?

-Да не пойму я, – начал Захарий, но Елисавета не дала ему говорить:

-Не понимаешь – и не надо, делай, как тебя просят. Иди к Наггею и договаривайся.

Причитывающий Захарий пошёл к Наггею, а Елисавета тяжело вздохнула: что будет, что будет?

В тот вечер, когда Мария призналась Елисавете, они проплакали всю ночь. Рассвет застал их, сидящих в тёмном Мариином закутке с опухшими лицами и болью в глазах. И вот, почти три месяца спустя, Мария почувствовала, что с ней творится что-то неладное. Часто подступала дурнота, то тошнота, то чёрные мушки начинали мелькать перед глазами. Когда Захария не было дома, она поделилась своими тревогами с Елисаветой.

-Что же ты раньше мне не сказала? – озабоченно произнесла она, – а я- то, старая дура, даже и не подумала, что это может случиться. Да ты, сестра, беременна.

Если бы вдруг грянул гром, и в дом ударила молния, то это бы меньше поразило Марию, чем то, что сказала Елисавета.

-Что же я теперь родителям скажу? – с ужасом в голосе произнесла она. – Что же теперь будет?

-Может, сделать аборт? – то ли подумала вслух, то ли спросила Елисавета. – У нас в городе есть хорошая бабка-повитуха.

– Ну и что? – плача ответила Мария, – я же всё равно не смогу обмануть маму, Иосифа. Я должна всё им рассказать.

-Но тебя убьют, – с ужасом в голосе произнесла Елисавета, – как только ты признаешься Иосифу, так тебя забросают камнями. Тут думать надо. Если не хочешь к бабке повитухе, так давай я тебе травок напарю. Глядишь, помогут, и выйдет из тебя грех наш.

Две недели она почти насильно поила почерневшую от горя Марию настоями разных трав, но так ничего и не произошло. Видя, что это не работает, Елисавета решила попытать другой способ. Зная, что езда на осле для беременной женщины равносильна аборту, она решила отправить Марию домой в надежде, что она по дороге скинет. Ну, а если нет, то это всё равно лучше того, что она появится дома, когда живот уже под подбородок будет.

-Езжай-ка ты, сестрица, домой, – завела она разговор, – нельзя тебе дольше оставаться, живот за версту видно будет. А так, бог даст, что-то решится. У меня же решилось.

В ту памятную для них ночь Елисавета, к величайшему ужасу Марии, рассказала ей всё. И про Иоанна, и про беременность, и про её Захарию ложь.

-Да, сестра, так, наверное, лучше будет. Я не имею в виду живот, говоря лучше. Это уже не исправишь. Я о другом. Извелась я, Елисавета, спать не могу. Как закрою глаза, так и разговариваю с мамой до самого утра.

-И плачешь всю ночь. Думаешь, я не слышу? – тихо сказала Елисавета, – хорошо – Захарий спит, как дохлый осёл, а то бы полез со своими глупыми расспросами.

-Я бы поехала, только, как вот ты без моей помощи справишься?– спросила Мария.

-Ой, Мария! Да что я? И предстоящие роды, и Иоанн проклятый, из головы не выходящий, и ложь Захарию – всё, всё у меня ушло – все мысли, все страхи. За тебя теперь боюсь. Как представлю, что может случиться с тобой, так глаз ночью сомкнуть не могу.

Тут Елисавета спохватилась, увидев полные страха глаза Марии.

-Да не слушай ты меня, дуру старую. Обойдётся всё у тебя, и за меня не переживай, справлюсь, не волнуйся. И вот что, Мария, если по дороге вдруг хлынет из тебя – сразу правьте в ближайшее селение, к ближайшей знахарке.

-А что, это может случиться? – спросила Мария.

-Может. У любой беременной может случиться и я молю бога, чтобы это случилось с тобой. Не бойся, не смертельно: срок ещё маленький. Но к знахарке обратиться всё равно надо, поняла?

Через день Мария с Нагеем собрались в дорогу. Перед тем, как им отправиться, Захарий обнял Марию.

-Спасибо тебе, – сказал он, – не знаю, что бы мы без тебя делали. Бог вознаградит тебя, Мария, за твоё доброе сердце.

Затем настала очередь Елисаветы.