Рай и ад. Книга четвертая

И тут вдруг я услышала голос, вот как будто отец ребенку такому, нашкодившему: «ну и далеко ты полетела? Ну-ка возвращайся назад!» И помимо моей воли меня опять вернули на то место. И я оказалась один на один с этим Светом.

Мне был задан вопрос: «знаешь, кто Я?» Я сказала: «я знаю, что Вы, наверное, Иисус Христос». После этого мне был задан вопрос: «все ли, что хотела, ты сделала на Земле?»

То, что дальше произошло, это очень трудно объяснить. Вся жизнь: как я родилась у мамы, как я делала первые шаги, и все плохие поступки, которые я совершала ребенком, они просто не укрылись, как кадры кинопленки до того момента, как я приехала в горы и как оказалась на этом месте.

Бог еще раз повторил вопрос: «все ли, что хотела, ты сделала на Земле?» Я сказала: «Господи, я не сделала только одно, о чем я жалею – я не родила детей, потому что я всегда мечтала о детях!»

И после этого все завертелось в обратную сторону. Я вдруг увидела, как люди, которые несли меня, они возвращаются задом. Как на пленках показывают. Они возвращаются задом-задом, и раз-раз-раз, они все так разошлись и замерли, как в немой сцене. И я оказалась уже на этом месте, где мое тело положили.

И после этого Свет погас, он прям как-то раз – и собрался в одно место. Мою душу резко бросило в это тело. Я вот помню это ощущение тесноты и боли, секундной буквально.

После этого я поднялась, и мне было сказано: «отсоединяйся!», чтобы я карабин отстегнула. «Ложись под ступеньку!» Оказалось, что внизу меня такое небольшое возвышение, как ступенечка. «Клади плотно голову, не шевелись!»

Я все это сделала. И самое главное, что все камни, которые летели, и тот огромный камень, они просто замерли в воздухе, и я спокойно, видя, что все замерли, спокойно отсоединила карабин, легла, опустила голову. И тут я услышала этот крик: «диваны!»

Человек, такое, наверное, существо любопытное, что я не удержалась и опять подняла голову. И увидела, что тот камень огромный опять падает на то место, где я стояла только что, сбивает мне каску, срывает у меня куртку с плеча и летит вниз.

И вот я единственное, что помню, когда потом ко мне подбежали все альпинисты, они мне говорят: «мы видели, как на тебя упал камень!»

То есть, получается, что у них воспоминаний никаких не осталось. А у меня осталось просто огромное количество таких воспоминаний. Если так по времени смотреть, то это где-то часа три. А на самом деле оказалась всего лишь какая-то секунда.

Я приехала в Липецк, и через месяц поняла, что беременна. И через два месяца мы с мужем моим поженились».

Рассказ третий (двадцать восьмой с начала серии)

Екатерина, 50 лет

(Россия, г. Москва)

«Мне было семнадцать лет, я была таким «одуван-одуванычем», училась в архитектурном институте. И как-то раз мы были на летней практике. Там меня «накрыло» аппендицитом. Я не могла оттуда никак выбраться. Семь дней там находилась, и потом, когда я приехала в Москву, то в какой-то момент поняла, что надо ехать в больницу.

Эта информация пришла как-то сверху, потому что я больше всего боялась аппендицита в своей жизни, все время спрашивала. Мы в пять утра с родителями вызвали скорую, поехали в больницу, и там врачи определили, что у меня аппендицит. Притом очень сложная форма – гангренозно-перфоративный. То есть, там все уже лопнуло и растеклось.

Меня положили на операционный стол, был общий наркоз. Последнее, что помню, это голубые глаза хирурга. Я подумала: «какие красивые глаза!» и все, на этом все закончилось.

А потом, как я понимаю, операция уже была сделана. И после операции в какой-то момент я просто увидела, что я куда-то лечу. Это был 1987 год, не было еще никакой информации об этом, никакого Моуди, мы жили еще в коммунистической стране. И я унеслась в какое-то такое пространство и очень долго летела по этой трубе.

Потом у меня была ассоциация с Алисой, которая падала в этой кроличьей норе. И когда я летела, мне было уже хорошо. Я думала: «ну вот, наконец-то ничего не болит, наконец-то я себя прекрасно чувствую, и, в общем, здорово!»

Потом я вылетаю в свет. Много-много света вокруг, притом не было растерянности, мне сразу там очень понравилось, там так было хорошо (улыбается)

И вдруг суровый такой голос… ну, это не был голос, это было такое телепатическое сообщение, но при этом это было очень сурово. И мне так в нормальной человеческой форме, никакими не сложными и витиеватыми фразами, а мне было сказано очень просто: «ну, и куда это ты? Куда собралась? Быстренько назад!»

И я, конечно, не чувствовала пинок под зад, но вот ощущение было такое. У меня было абсолютное горе такое: я только попала к себе там домой и вдруг меня пинком практически Отец родной назад куда-то отправляет.

И это был Он, потому что было ощущение, что это мужской голос. Но явно не женский, не было женских энергий, мужской такой. И Он сказал: «ты еще не все сделала, тебе еще предстоит очень серьезная миссия!»

Больше ничего озвучено мне не было. Я отправилась обратно. В трубу я не попала, я оказалась прямо сразу в своем теле. Я пришла в себя, видимо, очнулась от наркоза, и дальше началось, собственно, самое интересное. Потому что первое мое ощущение было, когда я оказалась в палате, и вечером рядом в палате со мной лежала бабушка, которая умирала от рака желудка. Ей было очень плохо и тяжело.

И я вдруг обнаружила, что я знаю, что эта бабушка следующей ночью уйдет. Я вдруг почувствовала своего рода зависть: меня-то оттуда выгнали, а ее туда пустят. Но я поняла, что она боится, и начала ей мысленно говорить: «ты не бойся, все там будет очень хорошо! Ты будешь чувствовать своих родных, и ты будешь чувствовать себя там дома, ничего не будет болеть, успокойся, не бойся. Все будет хорошо!»

И действительно, она следующей ночью умерла. Нам, конечно, никто ничего не показывал утром, просто вывезли и все.

Ну и после этого я вернулась домой уже совсем другим человеком, уже было совершенно другое восприятие мира. И начали открываться такие вещи, которые меня стали пугать. Я долгое время, более тридцати лет, не могла рассказывать все это. Потому что мне было очень четко сказано, что я не должна никому это рассказывать, что люди не готовы к этому. И что если я буду это рассказывать, то я могу попасть просто в сумасшедший дом.

Потом мне подтверждения этому были, потому что я росла в семье ученого-физика. Когда проскакивали какие-то моменты, то на меня смотрели, конечно, как на сумасшедшую. Поэтому я очень быстро прикусила язык.

После того, как я вышла из больницы, а там я провела достаточно длительный срок, два месяца где-то, началось самое интересное. Первое, что я заметила, это когда я оказалась в метро, я вдруг стала слышать мысли вообще всех людей, которые меня окружают. Это было очень страшно.

При этом я обнаружила, что мысль векторная. То есть, когда человек смотрел на меня, или куда-то мимо меня, то я слышала его мысли. Если он отворачивался и смотрел куда-то в другую сторону, то мыслей я не слышала. При этом мысли я слышала именно в замкнутых пространствах: в лифте, в метро. То есть, как только где-то были окна, ничего этого не происходило.

Это было разочарование в человечестве, я бы так сказала (смеется). Потому что мысли, конечно, у людей, особенно в то время, – восемьдесят седьмой и восемьдесят восьмой год, были очень мрачные.

Дальше тоже начали очень интересные вещи происходить, я стала видеть внутренние органы людей. И это тоже было очень неприятно. Притом, что я обнаружила, что какие-то опции можно сразу закрыть. То есть, внутренние органы… я сказала: «ой-ей-ей, вот этого мне не надо!» И это очень быстро прошло. И Слава Богу! То есть, как опции такие открывались.

Следующая опция: я дома стала видеть существ. Просто ночью сплю, вдруг, образно говоря, открывается окно (на самом деле не открывается, в физическом смысле), и туда влетает прямо рыцарь на коне и в темном плаще. Куда-то надо мной дальше проскакивает, а утром обратно возвращается.

Ну, как вы понимаете, от этого можно было сойти с ума. Первый раз я поняла, что могу сойти с ума, когда стала слышать мысли людей вокруг. Стала убеждаться, проверять, задавать вопросы своим знакомым, если я слышала их мысли. И я убедилась, что это не мои фантазии, что я не сошла с ума, что это просто-напросто… я это называю «дар» в кавычках. Потому что это, конечно, отягощало очень сильно.

Вот с этими сущностями… я тоже не могу сказать, что это меня осчастливило. Потому что я вдруг обнаружила, что мы не просто не одни, я обнаружила, что вокруг нас огромное количество разных очень неприятных существ. Притом, что мы живем в Москве, где происходило огромное количество разных страшных событий на протяжении многих веков. И это все присутствует здесь в виде вот таких остатков.

Уже потом, конечно, я стала разбираться кто это и почему они здесь. Но вначале, конечно, это был очень большой шок, что мы оказывается постоянно в толпе в такой.

Следующее, что я почувствовала, это выход из тела. Мне это очень понравилось, я его до сих пор использую. Я считаю, что это прекрасная штука. Я выходила из тела и путешествовала. Я поняла, что могу посещать друзей. Но здесь существовал какой-то очень четкий моральный кодекс. Я могла с ними договариваться, и только если они мне разрешали «прийти в гости», то я приходила к ним. Но и то, как я сказала, я никому ничего не рассказывала, и поэтому это было как исключение. Как игра такая что ли. Я не преподносила это как какой-то дар, а хи-хи – ха-ха, там студенческая кампания, и прочее.

Я вообще скептик по натуре, и мне надо было обязательно убедиться, что все то, что я вижу, это все правда. Года через три после этого я вышла из тела в первый раз. Я увидела, как мой муж печатал какой-то текст, и я увидела первую строчку, а потом, когда вернулась в тело и подошла к нему, я увидела, что он уже строчек пять напечатал, и первая строчка была ровно такая, которую я увидела.

У меня было очень яркое такое открытие. Следующим летом, уже год прошел, мы поехали со студенческой практикой на Соловки. Я тогда про Соловки ничего не знала. Просто остров какой-то на Севере, там прекрасно, красиво, какие-то башни невероятные, закаты. В общем, восторг. Ну, и мне восемнадцать лет. У нас там живопись, рисунок и мы рисуем. А там, вокруг этой крепости у Кремля, рвы такие.

Я в этот ров села, потому что красивый такой ракурс открывается: башни, небо; поставила этюдник и села рисовать. А когда художник рисует, то у него расфокусировка взгляда идет. То есть, он должен одновременно видеть то, что на заднем плане и что на переднем, для того чтобы это запечатлеть.

И когда расфокусировка взгляда пошла, я вдруг увидела в этом рву, в котором я сижу, огромное количество трупов. Притом, что они завалены снегом (это июль), немного шевелятся, и стонут. Сказать, что я перепугалась, это просто ничего не сказать. У меня, наверное, просто волосы дыбом встали, я так думаю. Потому что я оттуда так рванула! Я не помню, кричала я или не кричала, но факт, конечно, в том, что меня охватил ужас.

Я оттуда рванула, прибежала к своим, они там, где-то в другом месте были. И ребята мне оттуда приносили этюдник, потому что я боялась туда вернуться. Я думаю: «ну все, теперь уже точно сошла с ума!»

Год я где-то жила в таких странных ощущениях, и вот тут такое явление. А на следующий день на остров приезжает Дмитрий Сергеевич Лихачев. Он когда-то там, в этом ГУЛАГе, сидел, был еще молодым. И он больше туда не ездил. И это был его первый визит туда спустя много-много лет.

Он узнал, что там студенты архитектурного ВУЗа и решил провести нам экскурсию. Экскурсия была очень интересная. Он нам рассказывал про историю монастыря и много-много всего, и в том числе, естественно, про ГУЛАГ. Тогда Солженицын был еще запрещен и про Соловки упоминание можно было прочитать только в «Мастере и Маргарите», которая была тоже запрещена.

И мы подходим к этому рву. Я почувствовала, как у меня подогнулись коленки, а Дмитрий Сергеевич рассказывает, что сюда, не помню уже, в каком году, в двадцать седьмом или в двадцать восьмом, приезжал Горький. И ему люди жаловались на жизнь. Что было очень тяжело, очень плохо.

И когда Горький вернулся в Москву, он пошел к Сталину рассказывать, какие условия жизни там у людей. И буквально через неделю после этого всех тех, кто Горькому рассказал это, а их было двести человек, их выстроили на краю этого рва, и расстреляли.

Это было зимой. Они все попадали, потом был снегопад, никто дальше не разбирался, но еще целую неделю люди слышали стоны из этого рва. И что из всей ГУЛАГовской истории Соловков это был самый большой расстрел, массовый. И я понимаю, что это все я, собственно, и видела.

И каждый раз, когда возникала какая-то ситуация, поскольку у меня скепсис, ко мне тут же приходило подтверждение.

Еще одна история произошла там же, на Соловках. Она хорошая. Я ходила по верхнему ярусу, по стене крепостной. Я гуляла, там какой-то невероятный закат. А мы жили прямо в монастыре, потому что монахов тогда еще не было, там все это было запущено, даже крестов еще не было, все было сбито. И я вдруг вижу, что во дворе стоят два черных монаха.