Экономика будущего. Есть ли у России шанс?

Сегодня, как говорится, только ленивый не ругает экономистов, обслуживающих руководство страны. И, объективно говоря, есть за что: стагфляционная ловушка, в которой оказалась российская экономика при наличии огромных резервов роста; нарастающий хаос и явная потеря управляемости в макроэкономике; запредельной отставание по техническому уровню и эффективности производства при колоссальном вывозе капитала и утечке умов – эти и другие неразрешимые в рамках проводимой государством экономической политики и ставшие ее следствием проблемы являются результатом грубых ошибок в принятии фундаментальных решений в области регулирования экономики.

Справедливости ради, следует отметить негативное отношение к проводимой в стране экономической политике академической науки, большинство представителей которой, включая автора этих строк, последовательно и конструктивно критикуют принимаемые в этой области решения. Однако приходится констатировать невосприимчивость власти и обслуживающих ее экономистов к этой критике, излагаемой главным образом на страницах научных журналов и книг, а также замалчивание ее в СМИ, подавляющее большинство которых оправдывает и поддерживает проводимую политику.

Заметим, что то же самое наблюдается и за рубежом. Мэйнстрим экономической мысли, включая его представителей при власти, оказался не в силах спрогнозировать ни глобальный финансовый кризис, ни объяснить экономический подъем Китая и Индии, ни разобраться в причинах упадка старых промышленных районов США, ни понять закономерности, которые привели страны, проводившие рекомендованные Вашингтоном реформы, к социально-экономической катастрофе.

Следует также вспомнить, что не только нынешние, но и советские экономисты, находившиеся при власти, оказались не в силах предвидеть крушение социалистической системы, которая казалась им самой прогрессивной и перспективной. Хуже того, выполнение их рекомендаций этой системе изрядно навредило, породив хаос и расшатав ее фундамент.

Вместе с тем, эти факты не могут служить основанием для обвинения экономистов в злонамеренном введении в заблуждение правителей и общественного мнения. Они лишь транслируют логику экономической доктрины, которая определяет в данный момент сознание властвующей элиты как основополагающая для оправдания экономической политики и практики. Сама эта доктрина вовсе не обязательно должна отражать истинное знание. Для властвующей элиты важно одобрение выгодной им политики. В этом суть различий между разными направлениями экономической мысли, господствующими в ту или иную эпоху в том или ином обществе.

Взаимосвязь экономической мысли и интересов

Едва ли кто-либо из опытных хозяйственников станет оспаривать тезис о том, что любая экономическая политика является равнодействующей материальных интересов различных социальных групп. Из этого следует вывод о том, что теория, оправдывающая и обосновывающая эту политику, есть не более чем наукообразное отражение этих интересов. Сами ученые, упражняющиеся в комбинировании абстрактных догм, могут не осознавать свою роль проводников чьих-то интересов. Но их популярность и признание определяются средствами массовой информации, придворными званиями, наградами, престижными форумами, востребованностью органами власти, назначениями на руководящие посты в органах власти и высшей школе и другими факторами, находящимися в руках властвующей элиты. Именно соответствие ее интересам является критерием отбора тех или иных «научных» рекомендаций и обосновывающих их теорий. Теории, ставящие под сомнение претензии властвующей элиты на господствующее положение в обществе, также как ее право на истину в последней инстанции, не получают пропуска ни в органы власти, ни в общественное сознание, ни в систему массового образования. Они занимают маргинальное положение на обочине мейнстрима экономической мысли, пока не окажутся востребованными новой властвующей элитой, использующей альтернативные прежней догматике «научные знания».

Так было с торжеством марксизма после победы социалистической революции, который определил господствовавшую до него экономическую теорию как буржуазную и необъективную, отражающую интересы капиталистов. Однако и сам марксизм быстро выродился в набор догм, оправдывавших реальную практику социалистического строительства в СССР и моментально выветрился из коридоров власти и престижных залов с крахом последнего. Идейные противники тут же объявил о своей окончательной победе, поторопившись заявить о «конце истории»[185 - Ф.Фукуяма. Конец истории и последний человек. – М.: АСТ, 2010].

В действительности не произошло не только конца истории, но и прояснения в экономической теории. Сегодня она представляет собой набор формализованных представлений, сведенных в «Экономикс»[186 - Под этим термином в данном контексте понимается типичная для большинства современных учебников по экономике система утверждений, основывающихся на интерпретациях рыночного равновесия.] на основе нереалистичной аксиоматики. И, хотя последняя уже полстолетия подвергается обоснованной критике, фундамент «мейнстрима» западной экономической мысли не меняется. Над ним надстраиваются все более изощренные виртуальные конструкции, все далее отходящие от экономической реальности.

От «мейнстрима» экономической науки уже давно не приходится ожидать ни достоверных оценок, ни полезных рекомендаций. Все уже привыкли к тому, что экономические прогнозы по качеству предсказания уступают прогнозам погоды. Успешно практикующие чиновники и бизнесмены руководствуются скорее здравым смыслом, чем «научными рекомендациями». А те наивные политики в слаборазвитых странах, которые полагаются на советы именитых ученых и наукообразные рекомендации МВФ, ввергают свои страны в социально-экономические катастрофы.

Не трудно показать, что вращающаяся вокруг доктрины рыночного равновесия неоклассическая экономическая теория по своей сути является наукообразной религией, обосновывающей священное право частной собственности[187 - С. Глазьев. Уроки очередной российской революции: крах либеральной утопии и шанс на экономическое чудо. – М.: Экономическая газета, 2011. – 576 с.]. Отвергая вмешательство государства в экономику как заведомо деструктивное и мешающее «невидимой руке рынка» оптимизировать использование имеющихся ресурсов, эта теория защищает права собственников средств производства на произвольное распоряжение ими и предписывает государству гарантировать их соблюдение. В своей вульгарной версии монетаризма эта теория выражает интересы собственников денег, являясь по сути современным наукообразным выражением ветхозаветной веры в Золотого тельца.

Кризис экономической науки

Разумеется, в рамках неоклассической теории получено немало интересных результатов, объясняющих различные отклонения экономики от состояния рыночного равновесия. Весьма изящно выглядят построения маржиналистов, жонглирующих понятиями предельной полезности применительно к бесконечному разнообразию комбинаций факторов производства с целью их сведения к единому эквиваленту обмена в гипотетической точке рыночного равновесия. Импортированный из классической механики математический аппарат призван убедить читателя в фундаментальном значении получаемых интерпретаций распределения общественного продукта в соответствии с предельной производительностью труда и капитала, которые выдаются за научное доказательство справедливости и совершенства экономики свободного рынка.

Проблема, однако, заключается в том, что все эти формализованные рассуждения имеют к экономической реальности такое же отношение, как второе начало термодинамики к объяснению эволюции живой природы. Теория рыночного равновесия, по сути, является воспроизведением этого подхода по отношению к экономике. С той только оговоркой, что состояние равновесия, которое физики связывают с максимумом энтропии, экономисты интерпретируют как максимум эффективности использования ограниченных ресурсов. В основе такой интерпретации лежит формальное доказательство того, что любое отклонение от точки равновесия сопровождается снижением совокупного результата экономической деятельности и дифференциацией положения экономических агентов (ухудшением положения одних и улучшением других) в то время как в точке равновесия их результаты равны. Поклонников теории рыночного равновесия почему-то не смущает, что, согласно этим формальным построениям, они равны нулю и, с точки зрения здравого смысла, у экономических агентов исчезает стимул к деятельности.

Лежащая в основе неоклассической парадигмы теория рыночного равновесия интерпретирует экономику как механическую систему, стремящуюся к наиболее вероятному состоянию в результате свободной конкуренции экономических агентов. Это равновесное состояние они интерпретируют как точку оптимума, в которой достигается наиболее эффективное использование ограниченных ресурсов. Физики его интерпретируют как точку прекращения энергетического обмена с внешней средой, в которой система приходит в совершенно хаотическое состояние. Возвращаясь к экономике, из этих интерпретаций можно сделать вывод, о том, что, достигнув, в результате свободной конкуренции, точки равновесия экономические агенты, подобно молекулам в механическом сосуде, не совершают более целесообразной деятельности, а сама экономика прекращает развиваться.

Экономические агенты в неоклассической парадигме бессмертны, как и молекулы в термодинамике. В точке равновесия они продолжают двигаться. Для физиков – это хаотическое движение элементов системы, энергетика которой в целом не меняется. Для экономистов – это игра рыночных сил с нулевой суммой, которая уравнивает выигрыши одних и проигрыши других агентов, принуждая их к бесконечному движению вокруг точки равновесия. Удивительно, что адепты неоклассической парадигмы не замечают абсурдность своих интерпретаций экономической реальности, которая, в отличие от физических систем, состоит из живых людей и создаваемых ими предприятий, которые в кооперации между собой производят все более сложные продукты, постоянно наращивая объем потребляемой энергии. И, хотя конкуренция между экономическими агентами действительно имеет место, игра рыночных сил, в противоположность тепловому обмену в механическом сосуде, ведет не к точке равновесия с нулевой суммой, а к усложнению системы и росту потребляемой ею энергии во взаимодействии с окружающей средой, все более отдаляя ее от точки равновесия.

Дело в том, что экономика как живая система, эволюционирующая к большей сложности и разнообразию производства и потребления никогда не бывает в состоянии равновесия. Более того, в процессе эволюции она все более удаляется от этого состояния. Ее развитие носит негэнтропийный характер в направлении все более сложных и менее вероятных состояний. Возможны частные случаи регресса, когда экономика срывается с траектории роста в состояние хаоса и турбулентности. Но даже в этом случае, вопреки второму началу термодинамики, экономика как вечно живая система не стабилизируется в точке равновесия, а, проходя через структурный кризис и обновляя свою технологическую и институциональную структуру, выходит на новую траекторию роста. Или поглощается более сложной системой, приспосабливаясь к ее требованиям. Поэтому навязчивое сведение адептами неоклассической парадигмы экономической реальности к поиску равновесного состояния напоминают попыткам средневековых физиологов раскрыть тайну жизни при помощи патологоанатомии.

Неадекватность неоклассической парадигмы реальности вытекает из ее предпосылок об абсолютной информированности, рациональности и независимости хозяйствующих субъектов, которые в условиях свободной рыночной конкуренции автоматически обеспечивают оптимальное использование ограниченных ресурсов и добиваются максимально возможной эффективности экономики. Ни одна из этих предпосылок не соответствует современной экономической реальности, а построенная на их основе экономическая политика никогда не даст ожидаемого результата.

Сталкиваясь с бесконечным количеством необъяснимых явлений, неоклассическая теория признает возможность «провалов рынка», но интерпретирует их как вызванные несовершенством госрегулирования отклонения от состояния равновесия. Попытки приблизиться к этому состоянию путем устранения отклоняющих воздействий государства мало чем отличаются от широко практикуемого в средние века кровопускания в качестве универсального средства лечения от всех болезней. Таким образом, действительно можно достичь состояния равновесия, но путем убийства организма. В мертвом состоянии он станет эволюционировать по законам физики – произойдет его разложение до максимума энтропии в полном соответствии со вторым началом термодинамики.

Навеянная механистическими моделями равновесия вера в чудесные свойства рыночной самоорганизации предопределяет как неспособность неоклассической парадигмы объяснить бесконечное множество экономических явлений, так и ангажированный характер основанных на ней рекомендаций в области экономической политики, последовательно защищающей интересы частного капитала, подчас даже во вред его владельцам, не говоря уже об интересах общества. Ведь главный вывод этих механистических построений сводится к презумпции невмешательства государства в экономику.

Так же как и патологоанатом не пытается лечить человека, адепты неоклассической парадигмы не желают заниматься реальной экономикой, живое развитие которой ежедневно опровергает догматику их доктрины рыночного равновесия. Навязчивое вращение экономической мысли вокруг свойств гипотетического рыночного равновесия похоже на танцы дикарей вокруг идола в стремлении вызвать дождь среди ясного неба.

Если ставить перед экономической наукой задачу выработки рекомендаций для развития экономики в целях подъема общественного благосостояния, то предметом ее исследования должен стать не поиск условий достижения рыночного равновесия, а, наоборот, изучение закономерностей нарастающего отклонения от него в направлении все более сложных и разнообразных видов экономической деятельности, развивающихся как целостный организм.

Процесс развития экономики и лежащий в его основе научно-технический прогресс (НТП) остается самой большой загадкой и аномальным явлением для неоклассической парадигмы. Ее неспособность объяснить феномен НТП, на долю которого приходится более 90 % прироста ВВП развитых стран, свидетельствует о ее научной несостоятельности и необходимости разработки новой научной парадигмы. Это, однако, не приводит к научной революции в экономике. Многочисленные адепты неоклассической парадигмы получают поддержку своих схоластических изысканий – мейнстрим экономической мысли уже многие десятилетия служит идеологической основой пропагандистского инструментария защиты интересов капиталистов от ограничений их деятельности по максимизации прибыли государством.

Справедливости ради, аналогичный упрек, только с обратным знаком, можно сделать о политэкономии К.Маркса, который также недооценил НТП и рассуждал в близком маржиналистам духе убывающей производительности капитала, обосновывая тенденцию нормы прибыли к понижению и выводя из нее необратимость гибели капитализма. Марксистская политэкономия хоть и не стала инструментом управления хозяйственной деятельностью в практике социалистического планирования, но вполне себя оправдала как инструмент защиты интересов рабочего класса, труд которого всегда в этой интерпретации остается недооцененным в той мере, в которой капитал извлекает прибыль. Советская политэкономика социализма оправдывала сложившуюся практику социалистического строительства, выполняя соответствующую идеологическую функцию и не претендуя на практическое применение в управлении народным хозяйством. Но, также как и маржинализм, неоклассический синтез и другие направления мейнстрима экономической мысли, она потерпела фиаско в прогнозировании долгосрочного социально-экономического развития, включая распад СССР и мировой системы социализма.

Архаичность мейнстрима экономической мысли

Неспособность мейнстрима экономической мысли, как неоклассического, так и марксистского, объяснить и предсказать развитие экономики является следствием ее зацикленности на вопросах текущего обмена результатами хозяйственной деятельности. Отвечая на эти вопросы сквозь призму своей формулы «Деньги-Товар-Деньги», К.Маркс интерпретировал процесс воспроизводства экономики как присвоение капиталом прибавочной стоимости за счет эксплуатации наемного труда. Маржиналисты отвечали на эти вопросы сквозь призму законов убывающей производительности и предельной полезности, интерпретируя пропорции обмена как эквиваленты предельной производительности труда и капитала, с одной стороны, и предельных полезностей приобретаемых товаров, с другой стороны. Эти теории весьма убедительны с точки зрения обоснования претензий соответствующих социальных групп на присвоение результатов хозяйственной деятельности, но совершенно бесполезны для целей ее организации. Ни та, ни другая интерпретация не объясняет закономерностей развития экономики и не может служить основой для разработки рекомендаций в области реальной хозяйственной деятельности.

Вместе с тем любая теория является отражением реальности. Выросшие из классической политэкономии марксизм, маржинализм и неоклассический синтез отражают состояние экономики и сочетание факторов производства столетие назад, когда главными факторами производства были капитал, выступавший в форме частной собственности на средства производства, и наемный труд лишенных собственности на средства производства работников, основную массу которых составляли переселившиеся в города вчерашние крестьяне. С тех пор экономика принципиально изменилась – ведущим фактором экономического роста стал НТП, а инвестиции в человеческий капитал стали превышать инвестиции в машины и оборудование. Государство выросло из полицейского в социальное, взяв на себя основную часть расходов на воспроизводство человеческого капитала, резко выросла роль творческого труда в производственной деятельности, управление предприятиями перешло к профессиональным менеджерам, многократно усложнились отношения собственности. Все эти изменения не были осмыслены мейнстримом экономической мысли, который увяз схоластической догматике и стал анахронизмом с точки зрения развития науки.

Проявлением архаичного состояния экономической мысли является продолжающийся по сей день непримиримый спор между двумя линиями ее мейнстрима – марксистами и маржиналистами. Он представляется как борьба двух школ экономической мысли, однако носит не столько научный, сколько идеологический характер в рамках антагонистического противоречия между наемными работниками и капиталистами по распределению результатов хозяйственной деятельности между двумя факторам – трудом и капиталом. Между тем, стоит нам включить в рассмотрение третий фактор, который определяет развитие современной экономики – НТП – как это противоречие перестает быть антагонистическим, поскольку преодолевается действие закона убывающей производительности, а бесконечный рост разнообразия товаров и потребительских предпочтений не позволяет свести обмен товарами ни к их стоимости, ни к предельной полезности. Сами эти категории становятся беспредметными абстракциями. Совместная деятельность работников, повышающих свой образовательный уровень, и капиталистов, инвестирующих в освоение передовых технологий, влечет повышение эффективности производства и доходов за счет интеллектуальной ренты. Она является результатом синергетического взаимодействия труда, капитала и науки и распределяется между участниками воспроизводственного процесса в соответствии с институтами гражданского и трудового права, законодательства о защите интеллектуальной собственности и налогово-бюджетной системой.

Можно, конечно, интерпретировать результаты НТП сквозь призму повышения степени эксплуатации труда в той мере, в которой рост зарплаты отстает от роста его производительности. Или сквозь призму повышения предельной производительности капитала в той мере, в которой растет фондоотдача. Но это не проясняет законов развития экономики, а лишь усложняет интерпретацию, которая становится все более искусственной по мере включения в процесс хозяйственной деятельности ученых, педагогов, инженеров, изобретателей, новаторов и других носителей экономики знаний, воспроизводство которой не сводится к двухфакторной модели.

Мейнстрим будь то неоклассической или марксистской экономической мысли можно сравнить с аргументацией в споре о дележе добычи двух соплеменников первобытной общины, один из которых убил зверя, а другой смастерил для этого лук и стрелы. Многие авторы этих популярных направлений экономической мысли любят приводить подобные условные примеры для иллюстрации своих рассуждений. Некоторые[188 - Кларк Дж. Б. Распределение богатства. – М.: Гелиос АРВ, 2000.] даже сводят все к робинзонаде, когда в голове у дикаря одновременно идет борьба между ним как охотником и им же как изготовителем орудий охоты. Но все эти рассуждения не более чем фантазии авторов, которым невдомек, что в первобытных отношениях между людьми действовал чисто психологический механизм, предписывавший каждому делиться необходимым продуктом с каждым (Поршнев, Леви-Стросс), а избыточный продукт хранился и распределялся бигменом исходя из социально-психологических законов воспроизводства родовой общины.

Механизм производства и распределения материальных благ в первобытном обществе основывался не на рациональном соизмерении предельной производительности факторов производства или затраченного труда, а исключительно на социально-психологических законах, регулирующих поведение не обремененных логическим мышлением людей. И в мифологическим сознании античных людей, и в религиозном сознании средневекового общества производство и обмен материальных благ регулировался не рациональными соображениями относительно предельной производительности или цены рабочей силы, а устоявшимися традициями, обеспечивавшими воспроизводство общественного организма с содержанием необходимых для этого структур защиты и управления. По имеющимся историческим данным можно предположить, что на последнее направлялось, в зависимости от внешних угроз, от одной десятой до одной пятой производимого продукта в натуральной форме.

Появление рыночного хозяйства в том виде, который представлен в современной «экономикс», стало результатом разрушения традиционного общества и связанного с ним религиозного мировоззрения, которое запрещало процент и предписывало соблюдение сложившейся социальной иерархии с характерной для нее устоявшейся системой производства и распределения материальных благ. В рамках настоящей статьи нет необходимости описывать этот процесс, достаточно хорошо изученный исторической наукой (Бродель). Для целей настоящего анализа важно констатировать, что классическая экономическая наука, также как выросшие на ее основе марксизм, маржинализм и неоклассический синтез интерпретируют хозяйственные отношения определенной исторической эпохи, начинающейся с промышленной революции. К настоящему времени, с переходом к экономике знаний, эта эпоха, по-видимому, завершилась.

Современная экономика знаний отличается от предмета «экономикс» не меньше, чем экономика первобытного или традиционного общества. Результаты хозяйственной деятельности в ней обмениваются ни по закону предельной полезности, ни по закону стоимости. Тиражируемые без издержек программные продукты продаются по дифференцированным ценам, которые зависят от доброй воли продавца и социального статуса покупателя. Растет доля бесплатно распределяемых общественных благ. Товары под модными брендами продаются многократно дороже аналогов такого же и даже лучшего качества. Разнообразие товаров и услуг намного превосходит человеческие способности к рациональному соизмерению своих объективных потребностей и доходов. Реклама и искусственно создаваемые стереотипы играют в современном общественном сознании такую же роль, что обычаи и мифы в доиндустриальном обществе, влияя на пропорции обмена куда больше затрат труда и предельной полезности.

Также и распределение доходов не сводится к предельной производительности факторов производства, определяясь в основном нормами защиты интеллектуальной собственности, социальными гарантиями и монопольными эффектами. Среди последних ведущую роль играет монополия на денежную эмиссию, которая ведется под обязательства государств и хозяйствующих субъектов в целях кредитования их расходов. Сеньораж, имевший маргинальное значение в эпоху золотого стандарта, стал важнейшим источником богатства в современную эпоху фиатных денег[189 - Отырба А., Кобяков А. Как побеждать в финансовых войнах. Альманах «Однако». Июнь-июль 2014 г. (174).]. Достаточно сказать, что ежегодно в обращение вливается более триллиона долларов и евро, обеспеченных лишь соответствующими государственными обязательствами. Одним нажатием кнопки Европейский Центральный банк создает больше покупательной стоимости, чем Россия получает за десятилетие экспорта сырой нефти[190 - М.Ершов. Мировая финансовая система после кризиса: тенденции и проблемы развития. – М.: Деньги и кредит, № 1, 2013.]. Денежная накачка экономики эмитентами мировых валют создает больше богатства, чем зарабатываемые трудом сбережения миллиардов простых людей.

Современную финансовую систему часто называют экономикой казино, подчеркивая виртуальный характер большей части совершаемых в ней сделок. На биржах операции совершают роботы, действуя по программам, ориентированным на спекулятивные прибыли, никак не связанные с воспроизводством реальной экономики. Значительная часть последней погружена в виртуальное состояние. В структуре потребления все больший вес занимают услуги социальных сетей, компьютерные игры, развлечения. В высокотехнологической сфере стремительно дешевеют привычные продукты и появляются запредельно дорогие новые с избыточными потребительским свойствами. И наоборот, дорожают традиционные товары примитивного качества, востребованы услуги по «состариванию» и искусственной порче товаров по прихоти потребительского спроса.

Мейнстрим экономической мысли игнорирует стремительное нарастание аномальных явлений, предпочитая не замечать качественные изменения в воспроизводстве экономики и все больше замыкаясь в схоластике абстрактных математических построений. Неоклассическая парадигма оказалась бессильной как в объяснении происходящих изменений и событий, так и в прогнозировании дальнейшего развития экономики. Макроэкономическая политика ведущих стран мира ведется органами регулирования вопреки теоретическим постулатам, методом проб и ошибок. Мировой финансовый кризис приобрел перманентный характер, обостряясь каждые 7 лет, нарастает ощущение неопределенности и тревоги.

Предпосылки научной революции в экономике

В экономической науке давно назрела революция, которая по своему масштабу будет сопоставимой с революцией в медицинской науке, произошедшей столетие назад. Сегодняшний мейнстрим экономической мысли можно сравнить со средневековой медициной, которая лечила все болезни кровопусканием и обосновывала заумной терминологией претензии лекарей на высокое вознаграждение вне зависимости от результатов лечения. Нужен переход от патологоанатомических изысканий и наукообразной схоластики к разработке теории развития организма. Именно процесс развития хозяйственной деятельности, а не обмена ее результатами должен стать главным предметом экономической науки. Соответственно должна поменяться методология.

Процесс развития характеризуется усложнением и повышением разнообразия системы. Поэтому, в отличие от теории обмена, которая сориентировалась на поиск состояния равновесия и редукцию от сложного к простому в целях выявления всеобщего эквивалента, теория развития ориентируется на поиск механизмов удержания нарастающей сложности в рамках воспроизводящейся целостности. Эволюция живых, в отличие от неорганических систем, носит негэнтропийный характер, развиваясь по пути усложнения. Поскольку экономика является живой системой, главным предметом экономической науки должно стать изучение закономерностей ее развития и, соответственно, механизмов ее усложнения и удержания целостности и устойчивости в процессе повышения разнообразия хозяйственной деятельности и ее результатов.

Определенные шаги в этом направлении были сделаны в рамках эволюционной экономики, которая в качестве предмета исследования выбрала изучение механизмов воспроизводства рутинных процессов хозяйственной деятельности[191 - Р.Нельсон, С.Дж. Уинтер. Эволюционная теория экономических изменений. М.: Дело. 2002.]. В рамках этой теории были получены нетривиальные результаты, объясняющие некоторые закономерности эволюции экономических систем, включая механизмы генерирования и распространения инноваций. В экономическую науку были привнесены математические методы анализа распространения и конкуренции видов, разработанные в экологии. Получены универсальные математические модели технологических траекторий и научно-производственных циклов[192 - Грублер А., Инновации и экономический рост / А.Грублер. М.: Наука – 2002 г.; Nakicenovic N. Technological substitution and Long Waves in the USA: The Long Wave Debate/ Berlin. 1987. P.81; Grubler A.The rise and fall of Infrastrictures // American Economic Review. 1959. № 49.].

На этой основе была разработана теория долгосрочного технико-экономического развития как процесса последовательной смены жизненных циклов технологичсеких укладов[193 - С.Глазьев. Теория долгосрочного технико-экономического развития. М.: ВлаДар. 1993.]. Были разработаны модели расширенного воспроизводства экономических систем, адекватно отражающие процесс их развития[194 - В.Маевский, С.Малков. Перспективы макроэкономической теории воспроизводства. М.: Вопросы экономики. 2014 (№ 4).].

Другим направлением теории развития экономики стала разработка моделей системной динамики[195 - Форрестер Д. Мировая динамика. – М.: АСТ, 2006. – С. 384.], основанных на математическом описании реальных обратных связей, обеспечивающих воспроизводство экономики. Однако сложность и нелинейность обратных связей, опосредующих воспроизводство экономических систем, их подвижность и неопределенность изменений превосходит пока возможности компьютерно-математического моделирования. При наличии хороших моделей расширенного воспроизводства сложившихся экономических систем и распространения отдельных нововведений, структурных изменений в отдельных секторах экономики, общая модель системной динамики экономики в целом до сих не построена ни для одной страны и, возможно, в принципе не может быть построена в силу высокой изменчивости и нарастающего разнообразия реальных экономик.

В отличие от биологических систем, эволюционирующих в течение миллионов лет, и экологических систем, стремящихся к гомеостазу, современные экономические системы пребывают в состоянии постоянной изменчивости. В течение короткого времени они могут стремиться к некоторой гипотетической точке равновесия, однако постоянно возникающие нововведения порождают точки бифуркации, меняющие траекторию движения в направлении одного или нескольких аттракторов, которые тоже не достигаются вследствие появления следующих нововведений. Теория синергетики обладает формальным аппаратом для моделирования эволюции сложных систем, но на абстрактном уровне, который позволяет получить качественные знания о свойствах социально-экономического развития[196 - С.Капица, С.Курдюмов, Г.Малинецкий. Синергетика и прогнозы будущего. М.: УРСС. 2003.]. Для реалистичных моделей и прогнозов математического инструментария недостаточно – требуются человеко-компьютерные методы разработки различных сценариев поведения экономической системы в зависимости от управляющих воздействий.

Постановка задачи

Экономическая наука должна раскрывать закономерности развития хозяйственной деятельности в течение известной истории человечества, объяснять механизм ее функционирования в настоящее время, прогнозировать сценарии дальнейшего развития в зависимости от проводимой экономической политики и обосновывать ее содержание. Для этого должны быть четко сформулированы цели социально-экономического развития и определены ограничения. При этом управляющая система развитием экономики должна иметь избирательную способность не ниже, чем разнообразие ее текущего и будущего состояний.

Пока мы еще далеки от построения общей теории развития экономики. Но, как известно, правильная постановка вопроса – это половина пути к решению проблемы. По аналогии с биологией, экологией и медициной, изучающих закономерности живых систем, экономика не должна зацикливаться на раз и навсегда заданных аксиомах. Если в экономике и есть что-то раз и навсегда данное, то это – изменчивость и способность к воспроизводству. Эти свойства вытекают из сущности человеческой природы, которая основывается на бесконечной творческой самореализации в границах возможного, которые постоянно расширяются в результате научного поиска. Поэтому первый вопрос, на который должна ответить экономическая наука, заключается в определении способов регулирования хозяйственной деятельности, устанавливаемых обществом.

Современная экономика регулируется правовыми нормами, устанавливаемыми в форме обязательных для всех законов и решений легитимных органов власти, а также решениями субъектов хозяйственной деятельности в пределах, установленных этими нормами и волей их управляющих. Система экономического регулирования может иметь или не иметь формально установленных целей. В любом случае эти цели складываются как равнодействующая экономических интересов различных социальных групп. Эти интересы не совпадают и могут носить даже антагонистический характер. Если система регулирования не гармонизирует их в интересах развития экономики и повышения общественного благосостояния, то результатом их взаимодействия может стать потеря устойчивости и разрушение экономики вследствие социальной революции или внешнего воздействия. При этом экономика, в отличие от человека, не умирает, а видоизменяется в соответствии с изменившейся равнодействующей социальных групп.

История знает много примеров экономических успехов и катастроф. При этом чудо иногда оборачивалось катастрофой и наоборот. Удивительно, что столь занимательная тема, как рождение и гибель экономических систем до сих пор мало занимала экономическую науку. Между тем только за последние 100 лет только в нашей стране эти события случались дважды: после Великой социалистической революции и после распада СССР. И каждый раз мейнстрим экономической мысли, как и система хозяйственного управления, были застигнуты врасплох, считая такие события невозможными.

Если брать за образец медицину, то экономическая наука должна первым делом думать о состоянии здоровья предмета исследования, изучать закономерности его развития и деградации, определять граничные условия функционирования, условия рождения и смерти. Точнее, для экономической науки – перерождения систем хозяйствования. При этом важнейший вопрос – способ этого перерождения, который может быть эволюционным или революционным, эндогенным или экзогенным, мирным или насильственным, созидательным или разрушительным.

Марксистская теория сделала попытку подойти к ответу на эти вопросы исходя из диалектики взаимодействия производительных сил и производственных отношений. В процессе социально-экономического развития периодически наступает предел, когда последние начинают сдерживать развитие первых, который преодолевается социальной революцией. Таким образом, в историческом материализме интерпретировались буржуазные (как переход от феодальных к капиталистическим производственным отношениям) и социалистические (как переход от капиталистических к социалистическим производственным отношениям) революции.