Жизнь Тузика Озейло. Перекрёстки

– Ничего, – пожала плечами сеньора Торрес. – Терпеть их не могу! И Федерико их на дух не переносит. Если бы можно было их вообще не пускать сюда, то я бы так и сделала.

– Тут так душно, у меня больные сосуды! – Сельвина подскочила как ошпаренная. – Может, продолжим разговор на уличной веранде?

Псы из ОБА посещали вчера эту самую гостиную. Наверняка теперь здесь полно их ушей. Не хватало ещё, чтобы Буэнос-Айрес узнал, что семейство пожилых вельш-корги теперь работает на Афонсо!

– Но на улице дождь, – удивлённо протянула в ответ Камилла. – Может, просто не пить кофе? Я могу налить простой воды. И лекарство есть – сама мучаюсь с давлением…

– Нет-нет, – пролепетала Сельвина, хватая мужа под локоть и направляя того в сторону выхода. – Дождь как раз будет к месту. Прохладный свежий воздух – то, что мне сейчас необходимо. Нам, мопсам, это, как правило, очень помогает…

Камилла не была дурочкой. Благо она не один год прожила в браке с Федерико Торресом, поэтому быстро смекнула, что к чему.

– Как скажете, сеньора. – Супруга Торреса медленно поднялась из-за стола и направилась к выходу.

На улице и вправду моросил дождь, но это нисколько не помешало всем троим с комфортом разместиться на уютной летней веранде.

– Я так испугалась, что вы произнесёте наши имена! – призналась Сельвина.

– Хорошо, что я вовремя сообразила вообще, что происходит, – укоризненно покачала головой жена Федерико Торреса. – Вы в таких случаях на бумажках писали бы, что ли…

Вальтер едва не сдержался, чтобы не ответить ей в самом грубом виде. Если эта ротвейлериха много лет прожила в браке с главой Следственного комитета, это не даёт ей право учить сотрудников ОБА, пусть и на пенсии. Всё, что он смог из себя выдавить в тот момент, – это один-единственный вопрос:

– Вы не любите ОБА?

– А кто их любит? – в тон ответила Камилла. – У меня муж, можно сказать, полицейский. Пёс непростой, уж поверьте мне. А ОБА – те же самые полицейские, только в гипертрофированном виде. Вседозволенность, наслаждение властью, слепая уверенность в своей правоте, и не всегда при этом с большой долей ума. Даже самые порядочные псы оттуда хоть раз, но предавали себя. Я уже не говорю про всех остальных, которых в той организации большинство.

Вальтер продолжал отчаянно сдерживать себя, чтобы не высказать этой самоуверенной выскочке всё, что он о ней думает. Сравнить службу в ОБА, элиту страны, с какой-то полицией! Такой наглости Веласко не слышал ни разу за всю свою жизнь.

– Вы не любите Аргентину? – аккуратно спросила Сельвина, внутри которой тоже что-то заскребло. Конечно, не так как её мужа, Вальтера, но всё же ей тоже было немного неприятно.

– А при чём тут Аргентина, простите? – искренне удивилась Камилла. – Я не люблю ОБА и терпеть не могу правительство в Буэнос-Айресе. Но я обожаю Аргентину – я выросла в ней. Я люблю её культуру, ценности, историю, язык. Я Российскую Автономию не люблю…

– Вам не нравится Тузик Озейло, – заключила Сельвина, качая головой.

– Да вы с ума сошли! – воскликнула Камилла. – Вы что, не понимаете, что любить страну и любить её руководство – совершенно разные вещи? Я не люблю Российскую Автономию, я не люблю этот город, наспех и наперекосяк построенный по российским «лекалам» сорокалетней давности, мне не нравится навязывание чуждого мне языка. Я люблю Аргентину, в которой выросла. И буду любить её. При этом мне нравится Тузик Озейло. Я знаю, что это очень порядочный пёс. Настолько порядочный, что нигде во всём собачьем мире вы не найдёте в политике никого, кто был бы хоть на миллиметр был приближён к Озейло. А Буэнос-Айрес и все, кто в «Розовом доме» сидит, – шакалы. Наглые, жадные шакалы, которые никогда не насытятся! Кто бы там в кресле ни сидел. И ОБА я терпеть не могу, потому что для всех, кто там служит, понятие любимой страны, которую нужно сердешно оберегать, априори приравнивается к креслу «императора», какая бы гнида в нём ни сидела.

Сельвина отчаянно пыталась нащупать реплику, с которой можно было бы превратить гневный монолог Камиллы в конструктивный диалог. Нелюбовь к Аргентине была отвергнута, критика Тузика была встречена совсем в штыки. Сельвина попробовала другой путь:

– Я тоже люблю Аргентину, сеньора Торрес, – мягко прокомментировала вельш-корги. – Я когда попала сюда, в Байас, сразу же обратила внимание, что он как будто заповедник аргентинской жизни. Никаких многоэтажек, кучи магазинов. Тихо и, главное уютно…

– Да, поэтому мы с Федерико и купили жильё именно здесь, – кивнула Камилла. – Когда ему, как далеко не самому последнему сотруднику Следственного комитета, выдали квартиру в Клюшникове, мы тут же поменяли её на этот дом. Я никогда не смогла бы жить в панельном муравейнике. Да и Федерико тоже. Он же тоже аргентинец, и не привык к такому.

«Ещё бы он захотел! – подумал Веласко. – Ты наверняка загрызла бы его за одну только мысль о том, чтобы жить не так, как нужно тебе».

Вальтер с ужасом смотрел на супругу Торреса и думал о том, что жизнь с ней наверняка была для Федерико сущим адом. И наверняка ротвейлер обзавёлся любовницей. Любой нормальный пёс за невозможностью развестись с подобным деспотом ищет нормальную спутницу на стороне.

– Вы не получали от него никаких вестей, сеньора Торрес? – спросила Сельвина.

– Каких ещё вестей? – рыкнула Камилла. – Вы всерьёз думаете, что, получив от мужа хоть какой-то знак, я стану держать это в тайне? Я хочу вернуть его. Мне плохо без него…

– Я верю, сеньора, – кивнула Веласко, – но порой пропавшие псы шлют своим родственникам такие сообщения, что в итоге эти родственники начинают водить следствие за нос. Бестактно, признаю. Но я обязана.

– Вы считаете, что Федерико уже вышел со мной на связь, но я это по каким-то причинам скрываю, – заключила сеньора Торрес, едва не смеясь.

– Дело в том, что он уже выходил на связь. – Сельвина выкинула заранее припасённый козырь. – Как минимум двое псов в этом городе минувшей ночью получили от вашего мужа сообщения. Я могу предполагать, что есть и третий пёс. Вернее, собака. И эта собака – вы, сеньора Торрес.

– Не хочу вас расстраивать, дорогие гости, но получается, что тех двоих псов по каким-то причинам мой муж ценит выше, чем свою жену, – развела лапами Камилла. – Я ничего не получала. Думаю, вы успели заметить, что я сейчас очень злая. И я нахожусь в таком состоянии уже неделю. Поверьте: если бы мне пришла от Федерико хоть какая-то весточка, я была бы куда мягче…

Вальтер снова задумался о возможной любовнице. В голове защекотала недавняя мысль, которую ему пришлось отбросить в прошлый раз. Проблемами не делятся с жёнами. Жёны будут только осуждать и припоминать об этом до конца жизни. А уж такая жена, как Камилла Торрес, – точно, Вальтер был в этом уверен. Проблемами делятся с любовницами. Именно с ними обсуждают самое сокровенное, самое запрещённое и самое постыдное. Любовница всегда обогреет и поймёт…

– У вашего мужа есть любовница? – не выдержал он, наконец, и задал свой вопрос.

– Она, что ли, получила? – ехидно спросила Камилла. – Вот какой у меня муж! К жене ничего, а к Руфине любимой объявился…

– Вы её даже знаете? – удивилась Сельвина, посчитав пока ненужным говорить о том, что новости от Федерико Торреса минувшей ночью получили другие псы. И оба мужского пола.

Сеньора Торрес тяжело вздохнула.

– Знаю, – ответила она. – Наш брак с Федерико был по большей части только из-за породы.

Она потянулась за пепельницей, не забыв предложить сигарету пожилым вельш-корги. Те отказались.

– Федерико никогда не хотел «смешанных» щенков. Да и я не хотела. Об этом как-то не принято говорить, но «смешанные» щенки довольно тяжёлые и в воспитании, и в плане здоровья, да и во всём остальном тоже. У пород есть всё-таки свои стандарты, и по этим стандартам куда проще растить детей. Большой любви у нас никогда не было. Федерико всегда любил свою таксу – Руфину.

Супруги Веласко смотрели на собеседницу, едва не раскрыв рты.

– Такое часто встречается. – Камилла выпустила густое облако дыма. – Размножаемся по породе, а любим других. И не за породу. Странно вы на меня смотрите как-то. Сколько вам лет?

– Одиннадцать, – призналась Сельвина.

– Действительно, странно, – протянула в ответ сеньора Торрес. – Хоть об этом обычно и не говорят в открытую, но годам к пяти-шести к этой истине приходит каждый пёс. Или я какая-то ненормальная?

Сельвина не нашлась, что ответить. Подобные мысли, несомненно, возникали и у неё в голове, но чтобы так открыто и без каких-либо стеснений говорить об этом вслух? Да ещё и с малознакомыми псами?

Она внимательно посмотрела на Камиллу Торрес и всё поняла. Сеньора Торрес просто устала. И от мужа, и от любви, которой не было и никогда не будет. И от его дурацкой работы, несомненно отравлявшей им весь брак. И от осознания того, что она никогда не будет вместе с псом, которого по-настоящему любит, поскольку уже находится в браке и воспитывает детей…

– Как нам найти эту Руфину? – спросил Вальтер.

Десятью минутами позже супруги Веласко сели обратно в свой автомобиль. Моросящий дождь уже прекратился, а сквозь изрядно побелевшие тучи начали пробиваться полуденные лучи солнца.

– Не понимаю: зачем нужен брак, если тебе в нём настолько тяжело? – недоумевал Вальтер, пристёгивая ремень безопасности.

– Затем, что брак существует не только ради двух: мужа и жены, – ответила Сельвина, прикидывая, как быстрее проехать в Эндертаун, в котором, со слов Камиллы, проживала Руфина Сантана, любовница Федерико. – Есть ещё дети, есть родители, есть общество, которое без конца обсуждает и осуждает любые отклонения от общепринятых норм. Иногда проще терпеть до костей надоевший брак, чем мириться с тем, что тебя без конца будут обсуждать за спиной, что за твою «разведённость» тебя постоянно будут пилить родители, а твои щенки в итоге вырастут в неполной семье.

Вальтер завёл автомобиль.

– Я не понимаю другого. Зачем так открыто демонстрировать жене наличие любовницы? – продолжила Сельвина. – Мне кажется, это перебор. У всех они есть или были когда-то. Даже у тебя. Только ты мне об этом хотя бы не говорил. Верно?

Сельвина резко повернулась и посмотрела в глаза Вальтеру.