Анти-Горбачев

Анти-Горбачев
Сергей Тамбовский

Представим себе, что в марте 1985 года Генеральным секретарем выбрали бы не Горбачева, а кого-то другого. Что бы изменилось в жизни? И изменилось ли бы вообще? Попробуем разобраться вместе…

Сергей Тамбовский

Анти-Горбачев

10 марта 1985 года. Здание ЦК КПСС на Старой площади, 22.30

Политбюро собиралось долго и муторно, и настроение у всех собравшихся было безрадостным – третий генеральный уходил в иной мир за неполные два с половиной года. Последним вошёл Горбачев, фактически исполнявший обязанности генсека последние месяцы. Он осмотрел собравшихся, тяжело вздохнул, но сел не на председательское место во главе стола, а чуть сбоку, соблюдая приличия.

– Товарищи, – начал он, – все вы, конечно, уже в курсе, что сегодня скончался Константин Устинович. Прошу почтить память покойного вставанием.

Народ дружно встал, постоял с минуту и уселся обратно вслед за Горбачевым. Тогда тот продолжил:

– Давайте заслушаем товарища Чазова о причинах смерти генерального секретаря.

Чазов встал, откашлялся, вытащил из папки два листочка, скреплённых скрепкой, подслеповато прищурился и зачитал стандартно-казённое заключение, в котором фигурировали страшные слова о нарастающей печёночной и лёгочно-сердечной недостаточности. Как это и обычно, его мало кто понял, но понимающие лица сделали абсолютно все.

– Надо собирать пленум ЦК и избирать нового руководителя, – сказал Горбачёв, – предлагаю назначить пленум на завтра на 14 часов.

Возражений не последовало.

– Хорошо, я полагаю, что организационные вопросы по доставке членов ЦК в Москву решат товарищи Лигачев (заведующий общим отделом и секретарь ЦК, назначен на этот пост полтора года назад) и Соколов (тогдашний министр обороны). Теперь вот что, товарищи, – откашлялся Горбачёв, – нам надо выбрать председателя комиссии по организации похорон, определить место захоронения и прощания с покойным, а также наметить время, когда будет обнародовано сообщение о смерти генсека…

Если с местами и временем никаких затруднений не возникло (без возражений были утверждены Кремлёвская стена, Колонный зал Дома Союзов и сообщение в газетах и по ТВ завтра с утра), то относительно председателя комиссии возникла некоторая заминка… в зале повисла звенящая тишина, продолжавшаяся немного дольше ожиданий Михаила Сергеевича.

– Я полагаю, – встал Громыко, – что наилучшей кандидатурой на должность председателя комиссии станет Михаил Сергеевич – он фактически руководил Политбюро с января месяца, ему, так сказать, и карты в руки.

После этого случилась ещё одна пауза, как бы не длиннее первой. Затем встал первый секретарь Московского горкома Гришин.

– У меня одно маленькое замечание, товарищи, – сказал он негромко, – Михаил Сергеевич, безусловно, является ярким и талантливым руководителем, одновременно исполняющим множество обязанностей, однако количество этих обязанностей с некоторых пор стало превышать все разумные рамки, поэтому есть предложение не добавлять ему лишней нагрузки, а поручить организацию похорон менее загруженному товарищу.

И снова наступила гробовая тишина… если бы в здании ЦК летали мухи, то наверняка их было бы сейчас слышно. Но мух здесь эффективно искоренял обслуживающий персонал, поэтому слышно было только, как дрожит карандаш в руках Соломенцева (член Политбюро с 83 года, андроповский выдвиженец, председатель Комиссии партконтроля), ударяясь по краю стакана с минералкой.

– И кого же вы предлагаете назначить на этот пост? – наконец раздался голос Громыко.

– Григория Васильевича Романова, – последовал немедленный ответ. – Григорий Васильевич опытный руководитель, он успешно руководил Ленинградской партийной организацией, а сейчас также прекрасно справляется с обязанностями куратора оборонной отрасли, справится и с этим делом.

Гришин сел, а его место немедленно занял Щербицкий, первый секретарь ЦК КП Украины.

– Я поддерживаю Виктора Васильевича, – сказал он с характерным южно-русским акцентом, – Михаил Сергеевич сейчас нужнее в других областях деятельности, а Григорий Васильевич будет лучшей кандидатурой на эту позицию.

– Позвольте, – подал голос Лигачёв, – я категорически не согласен с двумя предыдущими товарищами – лучше Михаила Сергеевича на данный момент мы никого не найдём. А Григорию Васильевичу надо сосредоточиться на своей основной работе, на оборонных вопросах, это очень важно сейчас.

– Я так полагаю, – сказал после ещё одной продолжительной паузы престарелый Тихонов (самый старый член Политбюро, 80 лет, Предсовмина СССР), у которого с трудом двигался язык, – что в соответствии с ленинским принципом демократического централизма нам сейчас предстоит голосование по кандидатуре председателя комиссии.

Девятью днями ранее. Паланга, дом отдыха «Линас»

Дом отдыха «Линас» (распространённое литовское мужское имя) располагался не в самой Паланге, а в пригороде под названием Ванагуле. До центра города, впрочем, отсюда было пешком минут двадцать, не больше. До Ботанического сада чуть подальше. Романов любил это место и приезжал отдыхать сюда уже не первый раз – март, конечно, не лучшее время для отдыха в нашей средней полосе, но сосны, песчаные дюны и спокойствие, разлитое в воздухе, никуда не исчезают и в этом сыром, как только что выкрученное бельё, месяце.

Две его дочери, Валентина и Наталья, давно уже выросли, у них были свои семьи, поэтому в отпуска они ездила отдельно, с мужем и маленькими внуками, но жена Анна Степановна, как верный боевой товарищ, всегда находилась рядом. «Линас» представлял собой три разноэтажных и разноцветных корпуса, стоящих в паре сотен метров от береговой линии. Романов жил в оранжевом корпусе на третьем этаже в так называемом «представительском» номере – из трёх комнат, с телевизором и холодильником, а ещё в углу там имел место камин. Не настоящий, электрический, но смотреть на него всё равно было приятно.

Офицер связи (Романов же был не последним лицом в советском ареопаге, поэтому ему полагался личный телефон системы «Алтай» и сопровождающее его лицо) капитан Орлов, размещался на том же этаже, но в обычном стандартном номере. Кроме него, Романову была приставлена охрана из трех проверенных офицеров девятки, они посменно работали. На прогулках, как они договорились, эти ребята его не сопровождали, чтобы не было совсем уж похоже на шпионские игры, но Романов твёрдо пообещал всегда находиться в поле их зрения и не делать резких несогласованных движений. А при выездах в Палангу или Клайпеду, такие случаи бывали, офицеры охраны уже обязательно сопровождали своего подопечного с чемоданчиком, в котором располагался телефон и запасные аккумуляторы.

– Сыровато сегодня, – сказала Анна, перешагивая очередную лужу, – кости что-то ломит.

– И на массаж тебе, наверно, пора, – отозвался Григорий Васильевич, – а мне на электрофорез.

– Ещё пятнадцать минут есть, – ответила она, посмотрев на часы, – как раз успеем вовремя, если обогнём вон ту рощу.

– Нельзя, – сурово отрезал Романов, – я должен быть в поле зрения охраны, а за рощей они меня видеть не смогут.

– Всегда так, – расстроенно ответила жена, – не жизнь, а сплошные ограничения свободы.

– Что же делать, – вздохнул Романов, – как говорится в одной французской поговорке – ноблесс оближ. Что означает «положение обязывает». Был бы я слесарем дядей Гришей с Кировского завода, ограничений меньше было бы, но и в Паланге мы с тобой вряд ли тогда отдыхали бы… по крайней мере не в президентском номере.

– Ну тогда пойдём на процедуры, – развернулась Анна назад, – встречаемся в столовой, да?

– Встречаемся в столовой, что там у нас сегодня на обед?

А по окончании лечебных процедур и обеда Григорий Васильевич прилёг отдохнуть в своём представительском номере и ему приснился такой вот странный сон…

––

Яркий летний день, лужайка на задворках его родного дома в деревне Зихново, сам он, в возрасте примерно 15 лет, сгребает скошенное сено в копны, а из-за соседнего стога появляется Маша Симонова, дочка соседа дяди Пети и его первая и безответная любовь.

– Здравствуй, Гриша, – говорит она, улыбаясь.

– Привет, Машенька, – так же улыбаясь, отвечает он. – Помогать пришла?

– Нет, Гришенька, – говорит, продолжая улыбаться, она. – Я пришла сообщить тебе некоторую важную информацию, так что бросай свои вилы и иди за мной.

Григорий слегка удивляется современной лексике в устах деревенской девочки, но повинуется, и они оба уходят за стог – там, оказывается, стоит сарай из грубо оструганных досок, который не был виден сразу, даже и не сарай, а как всплывает в памяти Романова, павильон. Они заходят внутрь, там в одном конце висит экран, как в кинотеатре, а в другом стоит что-то вроде кинопроекционного аппарата.

– Кино мне собралась показать? – спрашивает Григорий. – Чапаева?

– Угадал, – отвечает она, – но полностью – я тебе не «Чапаева» и даже не «Великолепную семёрку» покажу, а сплошную документалку. История России с 1985 по 1991 годы.

– Почему России? – ухватился за эту оговорку Романов, – наша же страна называется СССР и отдельной истории России вроде бы не должно быть.

– Это пока СССР, – отвечает Маша, – а дальше будет Россия. Ты вопросы пока не задавай, а посмотри, что тебе тут приготовили. А потом определимся…

И она щёлкнула какой-то кнопкой, одновременно прикрыв дверь в сарай – на экран спроецировалось название «Перестройка и гласность в СССР», а затем пошла хроника… Романов честно досмотрел её до самого конца, до декабря 91 года, спуска флага СССР и передачи ядерного чемоданчика Ельцину, а потом спросил:

– Это что, всё так и случится?

– Абсолютно, – подтвердила Маша, – если ты не примешь некоторые меры.