Записки из русской деревни. Найди себя в лесной глуши

Долина путников
Сергей Табольский

«Путники жизни» – это такой тип людей, что живут в этом мире словно гости, приглашённые на вечернее одноразовое чаепитие. Они не гонятся за славой, богатствами и карьерой, часто не имеют постоянного места жительства (хотя бывают и исключения), не привязываются к мнимым наслаждениям человечества и относятся ко всем жизненным обстоятельствам с необычайной мудростью и спокойствием.

Долина путников

Сергей Табольский

© Сергей Табольский, 2019

ISBN 978-5-0050-4006-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я ушел во леса чтобы жить размышляя и постичь тайны жизни, высосать весь её костный мозг, отвергнуть всё, что жизнью лишь казалось, чтоб умирая не скорбеть о том, что я не жил…

Генри Девид Торо

«1»

Весной **** года, после четырёх лет институтской службы и года военной, я наконец-таки был готов всецело вступить во взрослую жизнь.

– Теперь то и начнётся подлинная свобода, – наивно подумал я, спрыгнув с лестницы вагона на раскалённый асфальт перрона. Я вернулся в свой родной городок и сразу же понял, что он совсем не изменился. Будто бы я никуда и не уезжал вовсе. Те же улицы, дома, тот же запах, те же до боли знакомые лица…

В моей жизни начинался самый сложный, – хоть и не такой запутанный как раньше, – и самый обыденный этап становления. Детство выветрилось из моей головы вместе с юношескими мечтами, привычные вещи давно уже перестали быть чем-то особенным и интересным, а жизнь растеряла свой волшебный налёт и ту сказочность, что присуща лишь детским умам, и некоторым душевнобольным людям.

«Ты уже не ребёнок, и вести себя должен соответствующе!» – сказали мне взрослые дети, и я им поверил.

***

Столкнувшись с будничностью, я растерялся.

– Как же так? – подумал я, – Разве это и есть та самая свобода и жизнь, мысли о которой я так долго лелеял в тесной институтской комнатке общежития и армейской казарме? Разве к этому меня готовили все те «несвободные годы»?

Действительность оказалась слишком обыденной и действительной.

Наступило лето. Скучные деньки стремительно сменяли друг друга без всякого задора и энтузиазма. В то время я жил на скопленные во время службы деньги и размышлял над тем, куда мне податься, и чему посвятить свою жизнь.

Я так часто думал о своём будущем, что напрочь отрёкся от настоящего.

– Сейчас сложный период неопределенности, – сказал я самому себе, – Потерпи и вскоре жизнь наладится.

Но время шло, а жизнь так и откладывалась всё на потом, да на завтра.

В конце концов скучное однообразие меня так доконало, что я не выдержал и решился на исполнение своей давней юношеской мечты, а именно; пожить в палатке вблизи лесной чащи в гармонии с природой, созерцая каждое утро вдохновляющий рассвет, пресыщаясь загородной тишиной вольных просторов и слушая песню ветра.

***

В середине дождливого июня, потратив весь свой оставшийся капитал на компактную одноместную палатку, спальный мешок и прочее снаряжение для туристических походов и жизни в естественных условиях, я отправился в глухую деревню, расположившуюся на окраине массивных лесов, и окаймлённую бескрайними полями пока ещё молодой ржи. Вооружившись Толстым, Гоголем, Торо и Лондоном я до отвала набил свой рюкзак съестными припасами, чаем, папиросами и на попутных машинах доехал до нужного поворота. Поворот тот, был таким непримечательным и диким, что казалось, будто он и вовсе никуда не ведёт, а заканчивается лишь лесным тупиком. На деле же, невзрачная дорога, заросшая густой щетиной травы и несколько километров петлявшая вдоль непроглядного города деревьев и зверей кончалась грядой, с бугров которой открывался прекраснейший вид на немногочисленные, покошенные от времени русские избы, блестящие в свете солнца пруды, зелёные луга и старейшее кладбище, едва различимое в гуще зелени.

Так и началось моё путешествие в глубины сознания. В одиночестве я рассчитывал получить ответы на множество волновавших меня в то время вопросов; Зачем я есть? В чём смысл, в чём предназначение?

Я всем своим пытливым нутром жаждал постигнуть смысл того таинственного и загадочного места, в котором ужасы первозданного выживания переплетаются с невыразимыми красотами ночного неба. Естественная среда настолько жестока, насколько притягательна. И именно в этом и заключена вся прелесть жизни, – полагал я. Смерть делает любую жизнь ценной и значимой, ровно, как и трудности, – из которых и состоит скелет прожитого времени – помогают нам не забывать о том, что мы жили, старались и сражались…

***

С середины дождливого и на удивление прохладного июня и до солнечного и яркого сентября я жил в небольшой деревушке, медленно доживающей свой век в безлюдных глубинах нашей необъятной страны. Деревню эту, мне посоветовал один мой старый приятель, у которого в далёком прошлом стоял там дом, погоревший много лет тому назад при загадочных обстоятельствах. Сейчас же от дома остался только мрачный остов русской печи, памятником возвышающийся в центре разбросанной груды кирпичей и остатков фундамента. Также на участке была ещё и самодельная беседка, сколоченная из гнилых досок, прибитых к сосновым жердям и неухоженный огород, напрочь заросший бурьяном и крапивой. Деревня хоть и была при смерти, но несколько жилых изб в ней всё ещё сохранилось и по сей день.

Старые покосившиеся строения вмещали в себя остатки утерянного прошлого и запахи древнего быта. Старцы те, хоть и жили оседло и не видывали в своей жизни почти ничего, кроме родной деревни, были самыми настоящими «путниками жизни».

«Путники жизни» – это такой тип людей что живут в этом мире словно гости, приглашённые на вечернее одноразовое чаепитие. Они не гонятся за славой, богатствами и карьерой, часто не имеют постоянного места жительства (хотя бывают и исключения), не привязываются к мнимым наслаждениям человечества и относятся ко всем жизненным обстоятельствам с необычайной мудростью и спокойствием. Их не донимают проблемы современной цивилизации, они не страшатся жизненных трудностей, тщательнее всего на свете они прислушиваются к голосу своего сердца, нежели к чьим-то учениям и наставлениям и самым важным из мирских благ, они считают подлинную человеческую свободу.

В городской среде такие люди всегда выделяются своим внешним видом и темпераментом. В социуме, где есть определённые незыблемые постулаты и навязанные обществом ценности, путники всегда стремятся к индивидуальности и идеализму. Они, словно белые вороны, с высоты деревьев безразлично взирающие на стаю голубей, вечно рыщущих по земле в поисках неведомого и ценного.

Но в деревенских условиях путники хоть и встречаются многим чаще, но всё же имеют определённые особенности и привычки, которыми могут пренебречь городские люди. Живя в таких условиях, где всё благополучие и качество жизни напрямую зависит от домашнего хозяйства и посильного труда, нельзя быть праздным и ленивым. Деревенские путники, в отличие от городских намного более трудолюбивы и самостоятельны.

«Зима спросит, что летом делал» – гласит главное правило деревенского путника, и этим можно объяснить всю ту дисциплинированность и терпимость, с которыми выполняются каждодневные хозяйственные ритуалы.

Всем своим сердцем я жаждал стать таким человеком.

«Отринуть то, что жизнью лишь казалось. Чтоб умирая, не скорбеть о том, что я не жил…» – повторял я про себя слова Торо, словно мантру.

Моё путешествие было первым маленьким шажком в этом нелёгком пути. Идеалистическую и мечтательную жизнь путника (или же романтика, как вам удобней, дорогой читатель) в то время я искренно считал единственно полезной и верной для человеческого сознания и души. А потому, я решил пожить в лесах, нащупать почву, привыкнуть к прохладе и сырости, вкусить даров природы и обдумать свою будущность.

***

За всё то время, что я провёл в лесах, я успел исписать несколько десятков страниц дневника. Дневник мой больше всего походит на сборник коротких миниатюр и воспоминаний, и в умеренной форме передаёт те ощущения и переживания, что рождались в моём юном и незрелом уме в те славные деньки. И хотя порядок записей нарушен и передан в хаотичной последовательности – это никак не нарушает структуры небольшого произведения. Самое важное, – я искренне на это надеюсь, – я смог передать без искажений.

«2»

Миновало несколько одиноких недель, во время которых я успел обустроить свой лагерь, познакомится с деревенскими жителями, обойти всю ближайшую округу и наладить полезные связи. Например, я познакомился с одним местным мужиком, и он рассказал мне про здешние пруды, – коих по всей округе всего было четыре. Он показал мне, где лучше всего клюёт карась, сказал, в какое время начинает кормиться карп и на какую наживку его лучше ловить. Благодаря этим советам я разбавил свой скудный рацион, – почти целиком состоявший из круп, овощей и ягод, – ещё и свежей рыбой.

Пруды те были совсем небольшими, и с вершины холмов в свете солнца сильно напоминали маленькие зеркальные лужицы, что часто блестят на асфальте на следующий день, после дождя. От чрезмерного количества обитающих в водоёмах живых существ (рыбы, выдр, водомерок, ужей и лягушек) их поверхности превращалась в неподвижную гладь только в самый сильный солнцепёк, когда звери прятались в глубинах вод и тени кустарников. Я, частенько проводил целые вечера, наблюдая за зыбкой гладью и поглощённый размышлениями. Вот что я записал в своей тетради в один из таких вечеров:

«Точно так же как рыба в деревенском пруде не может знать об африканских саваннах, о сибирских лесах и антарктических льдах, обо всех морях и океанах, о звёздах и галактиках, – словом о всём том многообразии форм, из которых и состоит этот мир, – также и от человека сокрыта большая часть всего мироздания. И лишь одна, последняя надежда есть у человека увидеть всё и познать – смерть.

Не верю я, что такое сложное и одновременно пугающе – завораживающее разнообразие вещества во вселенной создано лишь для одного того, чтобы бесследно и уединённо сгинуть, оставив после себя «ничто».

Если человечество не заблуждается абсолютно, – пытаясь давать объяснения устройству этого мира, – и все те науки, и учения, ставящие своими целями ответы на вопросы – «Что есть мир?» «Как он возник?» и «Какова роль человека в этом феномене?», – хоть на одну десятую долю процента верны, то та видимая продуманность и тот порядок, так явственно просматриваемый во всех фундаментальных законах вселенной – есть лишь верхушка айсберга, на которую мы, люди, издали смотрим в треснутое стекло бинокля. Однозначно, видимый мир есть лишь частичка чего-то большего, и лишь последний шанс у нас есть всё познать – умереть».

***

Долина, в которую я попал, в силу немногочисленности человека, обитавшего там, была необычайно богата естественной природой.

В низине лугов бурлила летняя насыщенная жизнь; по редким тропкам, оставленным дикими зверьми бегали суслики, ласки, полёвки и косули. Склоны лугов блестели яркой синевой цветущего кипрея, в дебрях осоки зрела молодая клубника. Шмели с пчёлами не знали покоя с самого утра и до захода солнца. По ночам из лесов доносился яростный клич секачей. А днём луга пестрели таким многообразием цветов и запахов, что глаз вместе с обонянием невольно восхищались и никак не могли пресытиться насыщенными ароматами и яркими цветами, сияющими вокруг…

***

Дни неспешно сменяли друг друга и мой разум начал понемногу успокаиваться и привыкать к долине. С каждым новым днём мир вокруг меня преображался. Каждое утро я просыпался новым, отдохнувшим и всё более и более «очищенным» человеком. Стрекотавшие в моей голове без умолку мысли, становились всё тише и тише. И с угасанием шумного разума, начали явственнее провялятся другие процессы, доколе затерянные в бурной деятельности моего молодого сознания. Я обратил своё внимание на то, что закат стал многим ярче прежнего, а спокойная ночь ещё спокойнее. Острее зазвучала птичья песнь, не замолкавшая до самого рассвета. А по вечерам я наслаждался стрекотанием цикад. Природа не приемлет тишины, она поёт такую песню, что многим слаще и приятнее для слуха.