Хроники Януса

Центурион плеснул воды.

Струи капали с волос пленника. Двое солдат, прежде державших Марка Деция, теперь держали его.

– Говори!

Карфагенянин молчал, опустив голову.

Центурион схватил его за волосы на затылке, поднял голову и сурово посмотрел ему в глаза. Тот ухмыльнулся, откинул голову – и с силой плюнул ему в лицо. Центурион поморщился. Вырвав большой клок из одежды пуны, он вытер слюну. Затем размахнулся и ударил карфагенянина в лицо. Струйка крови потекла из его носа. Но его голова едва покачнулась. Ни единый мускул не дрогнул на его лице.

– Ты слаб, римлянин, – засмеялся он. – В Карфагене младенцы бьют сильнее.

Он повернул голову ко мне.

– У твоего напарника куриные мозги. Я свернул ему шею в Александрии и выбросил как щенка в колодец. Но я недооценил тебя. Когда я пришёл к тебе ночью в гостиницу, ты оставил куклу набитую соломой. Ты хитрый, но придёт и твой черёд, и вы все …

Он не договорил, потому, что офицер сжал кулак и ударил его в живот.

Карфагенянин закашлял.

– … вы все сдохнете, – прорычал он, осклабившись. – Гушам мер Ром гуддех! Смерть римским псам. Вас не должно быть. Наш священный пророк сказал: если вас не уничтожить, вы расползётесь по всей земле и подчините её себе. Я спасаю мир. Вы – пиявки. Вы – зараза. Вы лепра…

Офицер снова ударил его по лицу.

– Вы сгинете как пена, – усмехаясь продолжил карфагенянин, сплёвывая кровь. – Сгинете из-за неуёмной спеси. Наш пророк сказал: придут варвары. Много варваров с Севера. Они разграбят ваши города и разрушат ваши храмы. Они будут насиловать ваших жён и сделают рабами ваших сыновей. И вы предадите своих богов ради бога иудеев…

– Заткнись, заткнись вонючий пун! – закричал офицер и снова замахнулся.

– Оставь его, – сказал я. – Во Вратах Цербера мысли о чужой спеси быстро закончатся мыслями о спеси собственной.

Всё это время люди в таверне стояли словно изваяния. Я вывел их из оцепенения:

– Есть среди вас крепкие? – обратился я к толпе.

Вышло сразу несколько мужчин.

– Помогите связать его.

– А есть ли тот, кто быстро бегает? – снова спросил я.

Вытянул руку, юноша стоявший у двери.

– Я выигрывал состязания. В моём квартале мне нет равных.

– Подойди ко мне.

Юноша вышел из толпы и подошёл.

– Ближе.

Он встал ближе.

– Слушай внимательно, – сказал я. – Беги к юго-западным воротам. Там ты найдешь старшего офицера по имени Тит Аренций. Ты узнаешь его по пластине на груди с изображением волчицы. Ты скажешь: «Луций просит передать: гуси спасают Рим». После чего скажешь, чтобы он брал солдат и спешил сюда, и ты покажешь ему путь. Ты сделаешь это?

– Я сочту это своим долгом.

– Поспеши. Расступитесь… – сказал я громко.

Юноша спешно развернулся, и пройдя через расступившихся, юркнул в дверь.

… Когда Тит Аренций пришёл с дюжиной солдат, карфагенянин был уже крепко связан. Он смотрел на меня исподлобья. Уходя, уводимый солдатами, он бросил со злобной насмешкой:

– Что, думаешь, ты победил? Ты думаешь, это всё правда? Ты думаешь, что всё так и должно быть… – и он засмеялся,– дурак, мы просто куклы в их игре.

– Чьей игре?

Он не ответил.

Разоблачение свершилось.

Я бросил взгляд на Ахаба.

Широко раскрыв глаза, набатеец был окончательно сбит с толку, едва понимая, что всё, что происходит – происходит с ним на самом деле, а не боги играют с его разумом.

Я начал:

– Свершилось. Теперь, когда злейший враг республики схвачен и понесёт наказание за свои злодейства, я хочу возблагодарить тех, кто помог мне в этом. Это мои верные друзья. Это наш префект. И это вы, граждане Рима, которые не теряют бдительности и служат отечеству по зову своего сердца…

Радостный гуд прокатился по таверне.

– …но, прежде всего, я хочу поблагодарить… вот этого человека, – я повернулся к набатейцу. – Я благодарен Ахабу за его помощь. Находясь бок о бок со злодеем, он подвергал себя опасности не меньше, чем кто-то из нас. Сказав это, я хочу отдать дань его скромности, ибо не каждый наделённый столь высокой миссией помогать тайной службе, справится с искушением не рассказать о ней другим. Если бы мне не он, мне никогда бы не удалось распознать врага.

И опять одобрительный гул прокатился по таверне.

– Ахаб, сын Хатеша, – обратился я к нему, – я хочу тебе сказать что-то важное. Префект спрашивал о тебе. Сомнения тревожили меня, но теперь я знаю, что не ошибся. За помощь оказанную римскому закону, я рекомендую ему сделать тебя главой Коллегии Восточных Торговцев.

Ахаб был падок на лесть, даже если она была плодом несуществующих дел. Всё это время, по мере того как я говорил, его лицо преображалось. Вначале в его глазах было видно сомнение; затем надежда; затем заблестел хитрый огонь, а под конец моих слов он горделиво поднял подбородок и, покачивая головой, смотрел с прищуром на своих гостей, которые ещё до этого думали о нём лишь как о Мидасе, а теперь смотрели как на Одиссея, обманувшего Полифема.

– …когда же мы удалились для обсуждения обстоятельств тайны, связавшей нашу работу, – продолжил я, – почтенный Ахаб поведал мне одно своё желание, которое меня несказанно удивило. Будучи скромным по своей натуре, он никогда бы сам не сказал об этом. Я прошу его позволить раскрыть согражданам то, что он сказал мне, ибо это действительно важно, – добавил я, сделав вид, что мне, тайному римскому советнику, и впрямь нужно его соизволения.

И я вопросительно посмотрел на него под одобрительные возгласы. Набатеец в ответ бросив короткий настороженный взгляд, бегая глазами и не понимая что же я замыслил, закивал.

– Ахаб сказал мне следующее «я был скромным чужестранцем, когда приехал сюда, но Рим стал моим домом. Боги Рима стали моими богами, а люди Рима – моими согражданами. Сегодня священный день Сатурналий, когда все мы делаемся равны перед божественным роком. День равновесия в природе и в людских сердцах. Этот день не должен быть омрачён тяжбами и скорбью. В этот самый день я хочу принести жертву. Моя жертва будет такова, что я облегчу бремя вот этого славного солдата и патриота отечества, о делах которого я не ведал. Я уменьшу ему долг вдвое и продлю ещё на год».

Таверна взорвалась восторженными криками…

Я опять посмотрел на него.

– Да-да… именно так я и сказал, – поддакнул набатеец.