Хроники Януса

Когда мы возвращались в моей голове не было ни единой мысли по поводу того, что я должен теперь сказать людям ждущим от меня объяснений, и я целиком полагался на озарение и помощь Меркурия искусного в хитрости и красноречии, для придания правдоподобия истории, которую я собрался выдумать. При всём том, мне предстояло увязать это с действительно правдой и действительным разоблачением, которое я готовился сделать…

Когда же мы вернулись, у набатейца было столь прискорбное выражение лица и потухший взгляд, что остальные не могли этого не заметить.

Я же старался быть спокойным и уверенным в себе:

– Теперь, когда мы обоюдно решили, что тайна больше не является для нас препятствием, – начал я, – мы можем пояснить… Не правда ли, почтенный Ахаб?

Набатеец, словно очнувшись от моего вопроса, поспешно закивал.

– Итак, – продолжил я. – Начнём с того, что один верный мне человек сообщил, что есть некий дезертир, воевавший в Иллирии, который за деньги предал землю отцов и стал служить Карфагену. Он раскрыл им наши позиции, сообщил о тактике боя и дал карту местности. Я охотился за ним, но он сбежал в Карфаген. По другим сведениям он, будто бы, находился здесь, но глубоко залёг на дно. Но я точно знал, что он через других людей послал в Рим человека, который выдавал себя за бактрийца. Это матёрый убийца и диверсант, повинный в смерти десятков римлян. Он мастер обмана и маскировки. Чтобы обнаружить его, нужно было его приманить. Для этой цели мне были нужны помощники среди чужеземцев. И для этой цели я выбрал почтенного Ахаба…

Набатеец удивлённо поднял голову.

– … потому у него много знакомых среди заезжих торговцев. Кроме того, он понимает язык пунов. Ахаб начал снабжать меня информацией о них, благодаря которой я теперь узнал кто и зачем здесь находится.

Публика замерла.

– Итак, диверсант знал, что я за ним охочусь. Но он не знал кто его начальник, хотя и догадывался, что это некий дезертир… но, опять же, где он находился – в Карфагене или Италии, – об этом он лишь строил догадки. Мне нужно было приманить его. Я разработал план, согласно которому одному человеку пришлось бы изобразить дезертира, участника боёв в Иллирии. Но мой план пришлось пересмотреть, потому что меня опередил настоящий участник, вот он…, – я показал на Марка Деция, – о котором я узнал прежде от Ахаба. Кроме того, мы распространили слух, что в этой таверне собираются люди тайно симпатизирующие Карфагену. Я рассчитывал, что диверсант сразу же клюнет на это и попытается это проверить – и не ошибся. Вскоре в заведении Ахаба стали собираться чужеземцы. Некоторые из которых были весьма подозрительны…

– Воистину, ум Пифагора и прозорливость Сивиллы нужны, чтобы придумать такое, – похвалил привратник храма Януса. – Глядя на тебя я горжусь, что я сын Рима. Да хранит тебя Янус!

– И тебя, почтенный.

Я сделал несколько шагов вперёд.

Зеваки, до этого толпившиеся у дверей, ввалились внутрь и сомкнулись за нашими спинами, образовав вокруг меня, набатейца, патрульных с центурионом и солдата с семьей – круг, подобно зрителям в театре. Я же готовился к финальной сцене трагедии. Единственно что мне не доставало – высоких котурн и маски Разоблачителя, посланца богов.

– Я знал карфагенянина прежде, – продолжил я. – Мы искали друг друга. Он искал меня, а я искал его. Он очень умён и коварен и никогда не оставлял свидетелей. В Египте он убил моего человека. Но меня ему убить не удалось. Теперь я знал как он выглядит – а он знал, что я это знаю. Прошло время. Один верный человек сказал, что в Гелиополь приехал некто, кому хирурги из Египта, искусные в тонких операциях, изменили лицо. Тот, кому изменили лицо, нанял мага, который умел готовить эликсиры, меняющие цвет глаз. Если всё, что он сказал, было правдой, то я был почти что уверен, что человек, который приезжал в Гелиополь и был тот карфагенянин…

Таверна, казалось, не дышала.

– … но мои предположения должны были опираться на проверенные сведения. Как я сказал, я стал изучать приезжих, собиравшихся в таверне Ахаба, – продолжил я. – Из двух десятков я тут же отсеял половину. Из этой половины после длительных раздумий я оставил только двух. Оба были родом из Бактрии. Один из них был образован и хитёр; он крутился с одним киликийцем, у которого, как я узнал, были связи в Карфагене. Другой был не слишком образован, неразговорчив и мало интересовался той жизнью, что проходила за пределами его лавки. Мои подозрения закономерно пали на первого. Мои люди стали следить за ним. Через некоторое время они доложили мне, что слышали разговор между ним и киликийцем о партии товара, пришедшего на север страны, где много раз упоминалось слово таар шуам. Мой осведомитель, который понимал бактрийский, сказал, что в их языке нет такого слова. Однако, оно есть в языке пунов. В одном из их наречий «таар шуам» означало две вещи. Первая переводится как «то, чего боится cмерть». Вторая как «красная плеть». Именно этим словом был назван сок одного из самых ядовитых растений Нубии, вкус которого был неотличим от воды…

Ропот негодования пронесся в таверне.

– Я более не колебался. Оба торговца были арестованы. Киликиец сразу во всём признался. Он сказал, что бактрийский купец заплатил ему, чтобы найти людей в Карфагене, которые использовали его судно и доставили контрабандой два кувшина «красной плети» в партии с вином. Бактриец же поначалу был упрям и всё отрицал. Внешне он был удивительно похож на того диверсанта, который чуть не убил меня в Египте. Его скулы, форма носа и лоб были точной его копией. Но у того карфагенянина были злые зелёные глаза, а у этого же они были тёмно-карие, почти чёрные. Однако я вспомнил о египетском маге, который мог изменить цвет глаз при помощи эликсира. Я решил сам допросить бактрийца, прежде чем передать его дознавателям. Как я говорил, тот бактриец был хитер и умён. Он не сознался в том, что он – карфагенский шпион и делал вид, что плохо понимает их язык. Но мы разговорили его и он, страшась смерти, раскрыл тайну. Он сказал, что привёз на судне киликийца из Карфагена три кувшина «красной плети» по просьбе некоего знатного римлянина, который просил не раскрывать его имя. Однако мне он его раскрыл. Я знал этого человека. Это был уважаемый сенатор.

– Измена! Заговор! – раздались возгласы.

– Я начал действовать. Тайно, под покровом ночи я и несколько верных мне людей пришли на виллу сенатора. Сенатор во всём признался. Теперь я должен был выполнить долг и арестовать его за контакты с врагом. Но, перед тем как сделать это, он попросил меня выслушать одну историю.

Я выдержал долгую паузу и продолжил:

– Месяц назад на севере, рядом с его имением, сказал сенатор, произошла череда странных смертей. Люди гибли от свирепой болезни. Болезнь эта начиналась внезапно и нарастала как морской прилив. Она уже умертвила десятки людей. Сенат собрал тайное заседание, на котором был принято ввести войска по периметру, установить карантин, и запретить людям с северных территорий под страхом смерти покидать свои земли. Это помогло лишь на время, так как болезнь эта была действительно странная, свирепая и протекала очень быстро. Утром человек был здоров, к вечеру чувствовал слабость, а утром следующего дня он умирал в муках. У него чернели ногти и по всему телу шли красные пятна, словно от ожога. Как выяснили, источником болезни был один раб из южных земель…

– После первых сведений об этой болезни, – далее продолжил я, – сенатор вызвал из Рима самого опытного врача. Тот многое знал, но, увидев эту болезнь, был бессилен. К тому же, он не достаточно хорошо пропитал уксусом тряпку, которой закрывал рот и нос – и, придя к больным, заразился сам. Он был оставлен в комнате с другими зараженными и вскоре умер. Но, перед тем как умереть он, очнувшись от лихорадки, заметил, что его сосед, который день назад лежал в бреду и был обречён – теперь открыл глаза, мог говорить и делать движения… Тот человек явно выздоравливал; это был какой-то вольноотпущенник родом из Фригии. Врач, теряя силы, спросил его как ему удалось победить болезнь, и тот ответил, что как только почувствовал, что умирает, то хотел избавить себя от мук и выпил яд который называется «таар шуам». Этот яд он купил давно и хранил втайне. Яд этот не вызывает боли и действует моментально. Однако он был слаб и него тряслись руки; он опрокинул пузырёк и пролил содержимое, а когда поднял, то там оставалось лишь пара капель, который он тут же слизнул языком. Ему сделалось плохо. Вначале он думал что умирает, но затем очнулся и почувствовал себя лучше… Так врач определил, что таар шуам, или «красная плеть», может быть лекарством от болезни. И вот почему первое значение этого слова переводится как «то, чего боится смерть» – ибо в разных пропорциях сок этого растения может быть и смертельным ядом, и лекарством избавляющим от смерти. Умирая, врач просил передать сенатору, что нашёл средство против эпидемии… Таков был рассказ сенатора. Он, сказал, что поступая так, знал, что нарушает закон. Но он сделал то, что сделал, ибо не видел другого выхода. Когда тайно привезли кувшины, болезнь отступила, а опасность эпидемии для отечества ушла…

Я закончил. Стояла мёртвая тишина.

– Это сущая правда, – наконец произнёс человек из толпы у дверей в маске фавна. Он снял маску. – Я могу это подтвердить. Муж моей сестры родом с тех мест. Он умирал, и Орк едва не забрал его к себе. Он говорил, что ему давали пить вино и уксус и размешивали это стилусом, острие которого макали в какую-то жидкость. Лишь это спасло ему жизнь.

– Гм… я почему-то всегда думал, что сенатор Цетег покончил с собой из-за неизлечимой болезни, – произнес центурион.

Я повернулся к нему.

– Так считается. Но это не так, – ответил я.

– Он всё равно изменник! – возразил ветеран в красном платке.

– Какой же он изменник, когда он спас Рим от эпидемии? – повернулся к нему краснощекий мужчина, работавший в кузне.

– Все, эпидемии от богов, все несчастья от богов, – философски изрёк привратник храма Януса. – Всё на земле происходит по их воле.

– Скажи это женам и детям мужей спасённых от смерти! – с насмешкой воскликнула женщина из середины толпы.

– Почему человек из власти скрывал что имеет дело с пунами? – спросил юноша в коричневой тунике.

– А ты думаешь, ему легко было это сделать? – возразил ему седовласый мужчина.

Таверна загудела как растревоженный улей…

Я сделал знак замолчать. Я бросил кость раздора, я же должен был это прекратить. То, что что было сказано мной толпе многие сенаторы назвали бы «неоправданным разглашением тайны». На это я бы ответил: это было бы меньшим злом, если б эта тайна всплыла из слухов, и её стали бы использовать проходимцы или, чего хуже, наши враги…

– Рассказ сенатора озадачил меня, – продолжил я. – Я одновременно осуждал и сочувствовал ему. Но я пришёл к нему, чтобы исполнить закон – и он знал это. Как знал и то, что после его ареста в сенате должны будут пройти прения. И если даже здесь, в этой таверне, наши мнения раскололись, они раскололись бы и в сенате. Они раскололись бы и в стране, и в армии. Наше единство бы ослабло. Этого ждут враги. Их флот наготове, чтобы высадиться на наших берегах…

Я прошелся взглядом. У всех были сосредоточенные лица.

– Так сейчас рассуждаю я, – продолжил я после паузы. – Но сенатор Цетег думал об этом ещё тогда. Он был мудрым человеком и решил по-своему. Перед тем как его увести, я отпустил его попрощаться с семьей. Назад он не вернулся. У него ещё оставались запасы «красной плети». Он умер быстро и без мук.

Я вздохнул.

– После этой истории я понял, что ошибся с бактрийцем, а настоящий карфагенянин был где-то рядом. Как я раньше сказал, здесь был и второй подозреваемый из Бактрии – торговец сукном. Но он никак не напоминал карфагенского диверсанта…

Я услышал вздохи разочарования. У центуриона и солдат вся их досада была написана на лицах.

Настало время развязки.

– Но он знал, что я ищу его, – сказал я, возвысив голос. – И он здесь. Он присутствует среди нас.

Послышался удивлённый ропот. Люди в толпе стали подозрительно озираться друг на друга.

– Он видит и слышит нас. Он хорошо замаскировался, думая, что я его не найду. Но он ошибся. Я нашёл его!

– Кто же это? – изумлённо полушёпотом спросил офицер.

Я развернулся.

– Он! – Я показал пальцем.