Турецкий ятаган

– И то, и другое. Не знаю, действительно ли ты беременна, но в любом случае, даже если ты выйдешь замуж, я постараюсь помогать тебе, чем смогу. Нас всех скоро ждут большие испытания, и я хочу предупредить тебя об этом заранее. В Москве будут большие перемены, скоро начнется общая смута. Постарайся как-то обезопасить себя и свою семью…

– Ты сказал – смута? – Она сразу поверила и выделила главное. – Будут бунты или смута?

– Все здесь будет: и бунты, и набеги, – тщательно подбирая слова, ответил я. – Плохо будет.

Девушка смотрела мне прямо в глаза, ожидая разъяснения.

– Хорошо, я тебе расскажу, – промолвил я и начал «предсказывать» близкое будущее страны. Этот специфический разговор было очень сложно переводить на старорусский. Многих понятий, о которых я пытался рассказать, еще просто не существовало в языке. Чтобы их объяснить, приходилось подбирать относительно близкие по смыслу слова, что неминуемо искажало общий смысл моего «пророчества». Она рассеяно слушала, и мне в какой-то момент показалось, что потеряла нить разговора.

– Ты понимаешь, о чем я говорю? – спросил я.

Она не ответила, внимательно глядя на меня огромными глазами. Потом задала единственный вопрос:

– И долго продлится смута?

– Долго, восемь лет. Погибнет очень много людей, особенно в Москве. Попробуй уговорить отца переехать куда-нибудь на север.

– А кто останется здесь? – спросила она.

– Где здесь? В Москве? – не понял я. – Останутся те, кто здесь живет. Мало ли…

– А кто будет нас защищать? – спросила она.

Вопрос был хороший, но слов для ответа на него у меня не оказалось. Философских разговоров о патриотизме и долге перед отечеством при моем знании старорусского языка я бы просто не потянул.

– Знаешь что, – сказал я, увиливая от ответа, – пусть мужчины воюют, а женщины рожают детей.

И тут она сказала такое, после чего в чем-либо убеждать ее было бы, по меньшей мере, наивно. В моем вольном переводе это ее заявление звучит как настоящий афоризм:

– Мужчины в бою с врагом защищают честь, а женщины – будущее!

У меня от удивления отвисла челюсть:

– Алена, ты не метишь случайно в русские Жанны д'Арк?

– В кого мечу? – не поняла она.

– Хочешь стать святой или великомученицей, – доступными ее пониманию словами объяснил я.

– Нет, я святой никогда не стану, я большая грешница.

– Это еще как сказать… С такими взглядами ты запросто можешь стать национальной героиней!

Алена глубоко задумалась, и мы долго молчали. Потом она тихо, чтобы я не заметил, вздохнула:

– Скоро приедет тятя, мне нужно одеваться.

– Одевайся, – ответил я.

– Ты не можешь отсюда выйти?

– Хорошо, сейчас только сам оденусь, – без лишних разговоров согласился я.

Сказка должна была вот-вот кончиться, наступала новая реальность, в которой девушке одеваться при постороннем человеке было стыдно. Я это понял и не стал вышучивать ее совершенно, на первый взгляд, нелогичную просьбу. Тем более что и мне захотелось побыть одному.

Я вышел из землянки. Небо уже светлело, звезды погасли, и хорошо видны были только планеты солнечной системы. Яркая голубая Венера, будто в насмешку, подмигивала мне, пробираясь сквозь легкие перистые облачка. Просыпались первые утренние птицы. Какая-то неведомая птаха резко щелкала, словно прочищая перед утренним пением горло.

Я оседлал соскучившегося по человеческому вниманию Воронка, привязал его возле землянки и пошел к пруду. Над ним висела легкая туманная дымка. В воде плескалась проснувшаяся рыба. Начинался новый день, который, если все пойдет, как задумано, я уже проведу один, без Алены.

Заржал Гнедко, ему издалека откликнулась невидимая в потемках лошадь. Я пошел навстречу гостям.

Вскоре из полумрака выплыли два всадника. Я подождал, пока они подъедут, и первым поздоровался.

– Как Аленка, здорова? – спросил Арсений.

– Здорова, вас дожидается, – ответил я. – На дорогах спокойно?

– Вчера стрельцов не видели, – вмешался в разговор Ванюша. – Целый день в засаде сидел. Видать, дьяк утихомирился.

– Слышно, в Москве народ царевича Дмитрия ждет. Может быть, дьяк с дружиной туда уехал?

– Дай-то Бог, – сказал я, имея в виду отсутствие разъездов, а не свержение Бориса Годунова. – Вам главное до Москвы добраться.

– Девка моя не баловала? – спросил Арсений, когда мы приблизились к землянке.

– Нет, у вас очень хорошая дочь, вам можно только позавидовать, – искренне сказал я.

– А то! Моя, небось, кровь!

Из землянки в мужском платье вышла Алена и поклонилась. Все молчали, то ли по обычаю перед дорогой, то ли оттого, что нечего было сказать.

– Давайте, что ли, прощаться, – вздохнув, предложил Арсений. – Спасибо тебе, Алексей. Будешь в Москве, милости просим в гости. А может, все-таки поедешь с нами?

Я отрицательно покачал головой. Алена поклонилась и, не глядя на меня, села в седло. Мужчины последовали ее примеру.

– С Богом! – на прощанье сказал купец и тронул поводьями лошадь.