Крах династии

– Успеешь еще наглядеться, – пообещал я, – давайте выбираться отсюда.

Мы начали протискиваться сквозь веселую толпу в сторону будущего исторического музея, но тут на моего монарха накинулся юродивый:

– Вижу, вижу, кто ты! Не за того себя выдаешь! – закричал он и упер перстом в обвязанное платком царское чело.

Федор попятился и попытался спрятаться за мою спину.

Однако тот не отступал и принялся приплясывать на месте, строить гримасы и размахивать руками. На него пока никто не обращал внимания, только юный Царь смотрел, завороженно, остановившимся взглядом. Таких придурков на площади было множество, все они старались к кому-нибудь прицепиться и всласть попророчествовать, причем не всегда бескорыстно.

– Вижу, ждет тебя смерть лютая, – кричал между тем юродивый, – знаю твою судьбу горькую!

Юродивый использовал почти безотказную методику запугивания клиента предсказанием несчастий и гибели, но Федор этого не знал, к тому же который день находился в подвешенном состоянии и испугался по-настоящему.

– Иди, иди с Богом, – сказал я и сунул святому нищему серебряную монетку.

Подаяние юродивый принял, но от нас не отстал, продолжал кликушествовать:

– Вижу твой венец терновый, гибель страшную! Весь ты в крови невинно пролитой, проклятье предков падет на твою голову!

Это заявление мне показалось значительно ближе к истине. Приличными предками царю Федору похвастаться было трудно. Честно говоря, я уже сам немного струхнул. Слишком точно юродивый выбрал из толпы ничем не приметного парня, по виду обычного и небогатого. Я, как человек не религиозный, никаким пророкам не верил, тем более, площадным сумасшедшим.

Впрочем, среди них попадались весьма незаурядные люди, принимавшие на себя из любви к Богу и ближним один из подвигов христианского благочестия – юродство во Христе. Они не только добровольно отказывались от удобств и благ жизни земной, от выгод жизни общественной, от родства самого близкого и кровного, но принимали на себя вид безумного человека, не знающего ни приличия, ни чувства стыда, дозволяющего себе иногда соблазнительные действия. Эти подвижники не стеснялись говорить правду в глаза сильным мира сего, обличали людей несправедливых и забывающих правду Божию, радовали и утешали людей благочестивых и богобоязненных.

Древнерусское общество много страдало от неправды, корыстолюбия, эгоизма, личного произвола, от притеснения и угнетения бедных и слабых богатыми и сильными. При таких обстоятельствах печальниками русского народа являлись иногда «Христа ради» именно юродивые. Общеизвестно смелое обличение Иоанна Грозного псковским юродивым Николой Сало-сом. Василий Блаженный нередко обличал Грозного Иоанна; блаженный Иоанн Московский беспощадно обвинял Бориса Годунова за участие в убийстве царевича Димитрия.

Слушая пророчества в свой адрес, Федор застыл на месте в нелепой позе, невольно привлекая к себе внимание. Пришлось брать его на буксир и силком выводить из толпы. Он вяло переступал подгибающимися ногами, неотрывно глядя назад на беснующегося пророка. Тот сначала следовал за нами, но потом его внимание привлек другой грешник, и он, наконец отстал.

– Вот оно, возмездие за грехи, – пробормотал царь.

– Какое еще возмездие! Ты же образованный человек, а веришь рыночному бесноватому! – без особой внутренней уверенности воскликнул я. – Он такое всем говорит!

Мы шли от Красной площади в сторону Лубянки. Здесь уже начинались усадьбы знати и обычные городские улицы. Встреча с юродивым нарушила все мои планы. Царь был так подавлен, что добавлять ему новых негативных впечатлений явно не стоило.

– Ладно, посидим в кабаке и вернемся, – решил я. – Хорошего помаленьку.

– Мне нужно помолиться, – не слушая, сказал Федор. – Давайте зайдем в церковь.

Против этого возразить было нечего. Действительно, сейчас церковь была самым подходящим местом, чтобы помочь ему справиться с душевным разладом.

– Хорошо, церковь, так церковь, – согласился я. Федор повернул назад.

– Ты куда?

– Как куда, в Успенский собор.

Возвращаться в Кремль пока не стоило, выход царя в народ только начался, и стоило довести дело хоть до чего-то путного.

– Зачем нам идти в собор, что здесь, церквей мало, или Богу угодны только главные соборы? Посмотри, какая красивая церквушка, давай зайдем...

– Хорошо, – вяло согласился он.

Мы зашли под своды маленького однокупольного деревянного храма. Он был пуст. У икон горело всего лишь несколько дешевых свечей. Старик священник был занят в алтаре. Мы сняли шапки, перекрестились. Федор, не останавливаясь, прошел вперед к царским вратам, над которыми во втором поясе иконостаса располагалась трехличная икона Деисусного чина: Спаситель посередине, по сторонам его Богородица и Иоанн Предтеча.

Царь опустился на колени и погрузился в молитву. Мы с Кнутом остались в середине храма. Время шло, Федор продолжал молиться и, в конце концов, привлек внимание священника. Тот подошел к нему, наклонившись, что-то спросил. Царь перекрестился и, не вставая с колен, поцеловал попу руку. Потом они о чем-то заговорили. До нас с Кнутом долетали только отдельные слова, и понять суть беседы было невозможно. Неожиданно священник посмотрел на нас с Ваней и жестом приказал выйти из храма. Мне это очень не понравилось, но делать было нечего, пришлось подчиниться.

Мы вышли из церкви и остались стоять на паперти, дожидаясь царя. День был будничный, время неурочное, церковь скромная и обычно оккупирующих паперти нищих здесь не было. Ваня, обрадовавшись, что мы, наконец, остались с глазу на глаз, засыпал меня вопросами. Парнишка был дремучего происхождения, не искушен ни в чем, кроме пастушества и сельского хозяйства. Попав в столицу, он, по моей занятости, фактически оставался без присмотра и наставления, так что вопросов у него накопилось множество.

К сожалению, мне и сейчас было не до его наивного любопытства. Я ждал, чем кончится разговор царя со священником. Обстановка в государстве была слишком напряженная, интересы большинства власть имущих так далеко расходились с годуновскими, что любые лишние слухи, разговоры, подозрения могли ускорить трагическую развязку событий. Вряд ли боярам поправится, что царь вышел в свободное плаванье.

– А Федя теперь все время будет с нами? – задал очередной безответный вопрос Кнут. – Мне Федя понравился, только он какой-то смурой и молчаливый.

– Тебе в Москве нравится? – спросил я паренька.

– Нет, людей тут слишком много, все бегают, суетятся, у нас в деревне лучше. А какая на Феде кровь, что дяденька давеча говорил?

– Это он просто так, шутил. Долго он там еще торчать будет!

– Кто?

– Царь, тьфу, Федор!

– Так он и есть царь? – шепотом спросил оруженосец. – Я сразу на него подумал, да нарочно другое говорил.

– Подумал, так подумал, но об этом никто не должен знать. Если, конечно, он сам не растреплет!

Наконец церковная дверь приоткрылась, и к нам вышел самодержец с просветленным лицом.

– Заждались? – извиняющимся тоном спросил он. – Мы с батюшкой о просветлении святым духом говорили.

– Правда? – обрадовался я. – Очень интересная тема, главное – своевременная! Ты хоть не сказал ему, кто ты такой?

– Он сам догадался, – улыбнулся Федор, – сказал, ангельский лик не скрыть завесой.

Лик этот, скорее всего, было его лицо, а завеса – подвязанная платком щека.

– Ладно, коли так, но нам уже пора возвращаться, тебе скоро идти в трапезную и к обедне идти, пошли, сменишь дежурного царя.

Половину из того, что я говорил, Федор явно не понимал, но то ли уже привык к такому стилю разговора, то ли из самолюбия не хотел признаваться, почти никогда не переспрашивал.

– Успокоил тебе душу священник? – спросил я, когда мы подошли к Царскому двору.

– Ее не успокоишь, ее можно только утешить.

– Вот и славно. А как тебе понравилась прогулка? Завтра еще пойдем?

– Все по грехам нашим, в геене огненной гореть не слаще, – аллегорически ответил он.

– Ну, насчет геены ты явно преувеличиваешь. Это была просто обычная человеческая жизнь.