Раечка

Несколько раз за зиму Шурик с друзьями вывозил Раечку «на экзотику». Выпрашивал на прииске, или в милиции машину, тот же «бобик», загружались туда с женами, водкой и продуктами и ехали на охоту, как правило, к якутским пастбищам. Дело в том, что в поселке якутов практически не было, коренное население жило в тундре в своих стойбищах, не работало, жило своей вековой жизнью – охотилось, добывало пушнину, ловило рыбу. И пило водку. Которая у них не часто была, потому что им туда завозили ограниченно – чтобы нация не спилась.

Но, так или иначе, пили они все поголовно – и дети и старухи и уж, конечно, взрослое население.

По пути к стойбищу мужики охотились, если встречали зайцев или куропаток, но целью путешествия было, конечно, пить водку. Захмелевший Шурик захотел сделать Раечке подарок – настоящую якутскую кухлянку – этакую оленью шубу до пят и с капюшоном.

Ходить в ней в поселке было, конечно, нельзя – это как эскимос из зоопарка. Но вот зашла возжа под хвост!

– Давай меняться, – предложил Шурик главному якуту, – я тебе пять бутылок водки, ты мне – кухлянку!

– Не, – качал головой якут, – кухлянка наше знамя – не продается.

Разгорелась отчаянная торговля, за которой с азартом следили с той и с другой стороны.

Ставки повышались. Но якут был упрям. Национальная гордость, да и все!

– Да у тебя той гордости – целая юрта!– кипятился Шурик, и вдруг решился:

– На! – крикнул он в сердцах, – снимая свой овчинный полушубок. – Меняю! Ты только представь – ну приедешь ты в поселок в кухлянке. Кто ты такой? На тебя, как на слона в зоопарке смотреть будут! А тут – ты в цивильном полушубке. Начальник! Уважаемый человек!

Слово «начальник» подкосило якута. Начальников они уважали. От них зависела их жизнь.

–А, давай! – крикнул якут, снимая совсем новую кухлянку со стены – и не забыл старец добавить – пять бутылок водки!

Сделку обмыли. Уже в машине Раечка задумчиво спросила: – А в чем ты завтра на работу пойдешь?

Две недели Шурик в пятидесяти градусные морозы ходил на работу в осеннем пальто. Затем начальник прииска, услышав об этой истории, и одобрительно хмыкнув, велел выдать ему из складских запасов новый полушубок. Кухлянку Раечка так ни разу и не одела – висела на стене. Но было приятно – Шурик шубу подарил.

… Пришла весна, отступила полярная ночь. В ослепительном якутском солнце сверкали снегом сопки, потекли по дороге лужи, хотя все равно было двадцать градусов мороза, но что это за холод после пятидесяти! – ходили нараспашку и многие без шапок. После зимы – счастье! Но настоящее счастье наступило летом. Полярный день. Солнце не заходит. Лишь слегка приглушает ночью свой свет.

В полночь Шурик будил уже задремавшую Раечку, и они шли в сопки за грибами. Северные белые грибы росли все лето и везде. Они набирали полную корзину, валились на траву и смотрели в безоблачное небо. И мечтали о том, что вот еще немного поработают, ну года два – три, подзаработают много денег, уедут на чью-то родину – или Раечкину, или Шуркину, купят дом – непременно дом, не квартиру, и проживут в нем всю жизнь, целуясь и обнимаясь ( при этом, конечно, они целовались и обнимались)! И если страсть их раскаляла, прямо на сопке делали еще кое-что! А кого стесняться? Вокруг бескрайний простор и бескрайнее небо!

У них было еще одно летнее путешествие. Для всего поселка.

Ближе к осени по берегам речки, текущей между сопками, созревала красная смородина. Витаминов на севере мало. Поэтому на сбор ее собирался весь поселок. Прииск выделял карьерные самосвалы, другой выездной транспорт, по бортам которого сколачивались скамейки, которые накрывали оленьими шкурами, и колонна машин с сотнями семей отправлялась по речке километров за двадцать до этих урожайных мест.

Колеса этих машин были, как правило, в человеческий рост, однако вода в самых глубоких местах доходила до кабин. Иногда машины проваливались в ямы, не видимые под водой, и тогда женский визг и смех оглашал окрестности.

Раечка в таком путешествии ехала как королева – в персональном бульдозере, который вел Шурик. Конечно, бульдозер выделялся Шурику не за красивые глаза. Просто он должен был быть в колонне, как аварийно спасательная машина, на случай, если какой из грузовиков провалится в яму. Но, тем не менее, все ехали в открытом кузове, а Раечка – в персональной кабине.

После сбора ягод накрывалась общая поляна – полярный же день – гулять можно до утра. Вот ведь север, дикие края, но такой радости и веселья в Раечкиной жизни до сих пор не было.

У кого какая, конечно, молодость, но эту свою, северную, они потом вспоминали как самое счастливое время их жизни.

***

К этому времени Шурику выделили отдельную, да еще двухкомнатную квартиру. Шурик опять смастерил мебель, Раечка навела уют. Ночью Раечка иногда думала – не может быть, чтобы все это кончилось! Под «все это» она понимала счастье быть вдвоем. Конечно, гости, клуб, поездки – это все как праздники. Но больше всего она любила просто быть вдвоем. Просто вдвоем. Просто ужинать, просто сидеть, просто молчать, …просто читать, одну и ту же книгу – они всегда читали одну книгу вдвоем, чтобы было о чем говорить, … Просто. И все.

Шурик к этому времени начал учиться вырезать фигурки из кости мамонта. Охотники, да и якуты иногда по берегам оттаявших рек находили бивни мамонта. Привозили их в поселок и продавали. Бивень огромный серый от старости, стоял у них в кладовой. Шурик отпиливал от него по кусочку, очищая до белизны, и пытался что-то вырезать.

… В один из таких вечеров, сидя рядом с Шуриком, Раечка внезапно побледнела, зажала рот ладонью и опрометью бросилась в туалет. Бросив все свои дела, Шурик кинулся за ней. Раечка стояла над унитазом. Ее рвало.

– Скорую! – крикнул Шурик и бросился к двери.

– Стой! – в голосе Раечки было столько решительности, что Шурик остановился.

Раечка отдышалась, опустилась, в чем была, на крышку унитаза и тихо сказала:

– Кажется, я беременна!

… Позже Раечка рассказывала уже взрослому сыну, что ей показалось, что после этих слов, Шурик выдернул унитаз вместе с ней из пола, и схватив на руки все это вместе, бегал по поселку и орал какую-то песню про счастливого отца…

На самом деле, Шурик просто поднял ее на руки ( без унитаза) и долго ходил по комнате напевая ей какую-то колыбельную …

***

Да, родился сын. Шурик больше не обедал в столовой. В обед он стремительно бежал домой, кормил Раечку тем, что с вечера готовил, пока она ела, качал ребенка на руках, вечером стирал, гладил, готовил, мыл, пеленал…

Раечка в это время проваливалась в глубокий сон. Мальчик рос крикливым. Ночью никто из них почти не спал.

***

Дальше Раечка помнит себя только с той поры, когда сыну исполнилось четыре года.

Он перестал бесконечно болеть. Раечка снова вышла на работу, взяв сына в свою группу. Летними вечерами они уходили все втроем на берег речушки, проходящей по краю поселка, где у них было собственное любимое место. Собственное, потому что Шурик соорудил там небольшой столик и скамейку, а любимое, потому что там стояла удивительной формы лиственница – изогнутая двумя стволами в виде лиры.

Сын спрашивал, что такое лира, и Шурик объяснял, что это музыкальный инструмент, на котором в этом изгибе натянуты струны.

– Как у гитары? – спрашивал сын.

– Ну, вроде того, только длинные и толстые, – объяснял Шурик.

– Давай натянем, – просил сын.

И Шурик заказывал, улетавшему в командировку в Якутск, гитарные струны. Струн от арф в Якутске не было.

Струны были привезены, и Шурик с помощью двух перекладин натянул их на «Лиру».

С тех пор Раечка на них играла, а сын с отцом пели. Здесь же Шурик учил сына премудростям северной жизни.

– Смотри, – говорил он, – Мы с тобой съели четыре конфеты. У нас осталось две. Есть их никак нельзя. Представь – завтра на это место придет издалека голодный человек, сядет на скамейку отдохнуть. А есть хочется! Он увидит ямку вокруг столика, найдет там конфету и будет тебе очень благодарен, что не умер от голода.

– И съест две конфеты? – спрашивал сын.

–Нет. Съест только одну. А другую – оставит для такого же путника. Или что-то свое положит.

На следующий вечер сын со всех ног бросился к ямке. И был разочарован: конфеты лежали на месте.

– Никто не пришел, – с горечью сообщил он – лучше бы я сам съел!