Страсти в тихом местечке, или Переживания Хаи Нусьевны

За окном их дома качались на осеннем ветру макушки берез, но красный абажур с бахромой горел по-домашнему уютно. За шкафом возле родительской кровати, стоял стул с развешанными на спинке гимнастеркой и галифе, рядом со стулом стояли, как всегда начищенные до блеска офицерские сапоги.

Военная привычка: в случае тревоги мгновенно надеть форму, и вовремя прибыть в расположение части.

Ужинали как всегда поздно, потому что отец рано из казарм не возвращался.

Раздался телефонный звонок и, взяв трубку, отец изменился в лице.

Не говоря ни слова, он нырнул в свою офицерскую форму и на ходу бросил:

– Вызывают к военному коменданту!

– Доел бы! – только и крикнула Хая.

– Ты что? – Иосиф постучал себе по лбу, – не понимаешь! За мной, как никак генерал машину послал!

Вернулся отец под утро.

Арик хоть и не спал почти от волнения, к этому времени все же задремал но, услышав стук двери, стал слушать приглушенный разговор родителей.

… Мать Иосифа, жившая в то время на Дальнем Востоке, умерла при родах. И всю дальнейшую жизнь до восемнадцати лет, он провел в детском доме. Там его и записали по документам матери – Вайнштейном, а в графе национальность, так же по паспорту матери – еврей. А имя и отчество придумали сами. Иосиф – вроде бы и еврейское имя, но в честь Сталина. А отчество – мужа у матери не было – Николаевич. Вроде бы и русский.

И вот в Инъюр коллегию Советского Союза поступает письмо из Канады. Разыскивается Вайнштейн – дальше имя и отчество матери, или ее родственники или наследники. Разыскивает брат – Вайнштейн Абрам Моисеевич из Канады, который, умирая, вспомнил о своей несчастной стране и сестре, погибающей в стране Советов, и решил оставить ей часть своего капитала.

Сам Вайнштейн, уехал с первой волной эмиграции.

… – Ну, что, – спросил сидевший у коменданта прибывший из Москвы полковник с петлицами комитета государственной безопасности, – признаваться, будем?!

– В чем? – растерянно спросил Иосиф.

– В том, что обманул Родину, скрыв, что есть родственники за границей! – и потряс перед ним каким-то листом – твоя рука? «Родственников за границей не имею».

Иосиф узнал свою анкету.

– Я, товарищ полковник, правда, ничего не знаю об этом родственнике. Я сирота, матери не видел никогда, родных ее тоже – так за всю жизнь никто и не появился.

…Из дальнейшего разговора стало ясно, почему Иосифу оказана такая честь – полковник из Москвы приехал сам, а не поручил местным коллегам арестовать и расстрелять.

– Значит так, – рассказал ему полковник дальнейшую программу. – Мы сообщаем твоему дяде…

– Нет у меня дяди! – опять вскочил Иосиф.

– Молодец, похвалил полковник, – нам такие родственники не нужны! – И продолжил:

– Сообщаем, что ты нашелся. Соответственно, его адвокат – дядя то умер, – извещает, сколько тебе положено денег, в каком банке и все прочее. Я думаю – не мало. По нашим разведданным, твой дядя – миллионер. Дальше ты через нотариуса оформляешь доверенность на получение на нашего человека – твоего адвоката. Документы, сам понимаешь, состряпаем.

– Товарищ полковник,– торжественно встал Иосиф, понимая, куда клонит посланник из Москвы и нюхом еврея чувствуя опасность, – я официально заявляю: я отказываюсь получать эти деньги!

– А тебе их никто не даст! – развеселился полковник, – деньги ты передашь добровольно, конечно, в доход государства. Как офицер – на военные нужды. Нам ведь, капитан, по ленд-лизу расплачиваться нужно с друзьями – капиталистами, их долларами!

– Слушаюсь! – опять вытянулся Иосиф.– Разрешите идти!?

– Отставить! – скомандовал полковник, – ты что, думаешь, я для минутного разговора прилетел?! Сейчас доставим нотариуса, представителя банка и всех, кого нужно, будем оформлять бумаги. Я тут задерживаться не собираюсь!

– Так ведь ночь! – удивился Иосиф.

– Ты совсем дурак, капитан! Товарищ Сталин учит нас круглосуточно быть на боевом посту!

… Через месяц, расписываясь в банке, за получение денег в присутствии местного особиста, Иосиф все-таки не совладел со своей еврейской жадностью:

– А мне какой-нибудь процент не положен?

В бумагах стояла ошеломившая его сумма.

– Положено, – ответил особист, – двадцать лет лагерей. Так что держи язык за зубами, капитан.

Еще через неделю Иосиф был арестован, и приговорен к расстрелу, как водиться за измену Родине и шпионскую деятельность в пользу Канады.

… Тяжелые черные тучи в ту пору сгустились над местечком. Было лето, но лучи солнечного утра не будили радостно Арика. Канули с их свободой и радостями, перестали существовать и девочки – близняшки – дочери любвеобильной Розы, не будоражили больше юное воображение.

Он просто перестал выходить на улицу. Это был первый тяжелый удар в его жизни, когда вдруг оказалось, что мир вокруг не такой радостный и безоблачный, и еврейское местечко – не уютное место для жизни.

– Мам, а почему нас так не любят? – спрашивал он Хаю.

– Кого – нас?

– Евреев.

– Не знаю, – пожала плечами Хая. – Наверное, потому, что евреи распяли Христа.

– Так Христос сам был евреем!

– Ой, не морочь мне голову!

Хаю, высокие такие материи не интересовали. Ее интересовало, чтобы Арик покушал, чтобы учителя к нему не придирались, и чтобы ее сестра Нюрка с ней не собачилась.

Дрова в костер подбрасывали и дочери Розы.

– Аркашка, а куда теперь ты поступишь?

– А что изменилось? В институт, конечно!

– Вряд ли, Аркаш! И так нас евреев не очень-то в институт пускают.– Так ты же еще теперь сын врага народа!

Подростки всегда бывают беспощадными.

Мир перед Ариком открывался все больше и больше. И все больше из него уходило солнце.

… В один из дней золотой осени, опустели вдруг засыпанные пестрой листвой и заглохшие в не жарких лучах последнего солнца улочки местечка. Никто не открывал калитки домов, не стучали по булыжной мостовой тележки молочников, не стрекотали за окнами швейные машинки. И случайные прохожие, встречавшиеся на тротуарах, кивали молча друг другу и не останавливались, чтобы обсудить вчерашние скандалы тети Баси, стараясь быстрее проскочить мимо.