По ту сторону

Барбара не пошла по дороге, а свернула на боковую тропинку, и привела меня прямо к… цыганскому табору – с фургонами, костром, и с песнями под гитару.

Впрочем, относительно гитары я ошиблась: музыкальный инструмент, под который пел похожий на цыгана мужик, был скорее мандолиной. Или лютней – кто их разберёт. Пел мужчина красиво, и не по-немецки, а на итальянском. Жгучий брюнет, с кудлатой головой и такой же бородой, только с проседью, с серьгой в ухе – колоритная личность, вылитый Будулай. Мужчина сидел на поставленном стоймя полене возле фургона.

Повозки с крышами из парусины располагались полукругом, ограждая с трёх сторон утоптанную площадку. Между ними натянуты верёвки с развешанным шмотьём, У дальнего от нас фургона горел костёр, там явно обед готовили: на треноге висел котелок, из которого густо валил пар. Людей, кроме певца-«цыгана», не видно, только непонятные животные, лошади – не лошади, или ослы такие здоровенные, стояли привязанными к кольям.

– Пришли, – объявила Барбара.

– А где же цирк? – удивилась я. Думала, будет шатёр – что-нибудь вроде шапито, но никак не табор.

Старуха рассмеялась противным дребезжащим смешком.

– А сё и есть наш цирк. Сейчас не время ещё. Как солнце на закат пойдёт, народ соберётся, тогда и зачнётся действо.

«Цыган» продолжал петь, поглядывая на нас с ухмылкой. Барбара стояла, картинно подбоченись, я робко жалась позади.

– Он кто? – негромко спросила я старуху.

– Этот-то? Зуко – хозяин. Ты не робей, милок, ён не шибко важный… А вона и жонка его, Мадлен.

Из фургона выглянула миловидная женщина средних лет, сказала что-то мужу, и скрылась.

Зуко допел, отложил инструмент, поднялся, и… оказался из тех, о которых говорят: «когда сидит, он выше, чем когда стоит». Массивное туловище мужчины покоилось на коротких кривых ногах. Длинный камзол из красного сукна усиливал комический эффект. Это, скорее всего, клоун, решила я.

А Барбара ухватила меня за рукав и подвела к «хозяину».

Они перебросились несколькими фразами на немецком. Речь, как я поняла, шла о моей скромной персоне. Зуко разглядывал меня, но заговорить не пытался. Придётся, видно, срочно учить немецкий, подумала я с тоской. Не то, чтобы этот язык не нравился, просто на родном изъясняться сподручнее.

– Зуко пытает, чего, мол, умеешь-то: петь, плясать? – перевела Барбара.

Я замотала головой. Какая из меня артистка!

Но «хозяин» продолжал гнуть своё.

– Давай, мил дружок, спой. А уж Зуко решит, могёшь, али нет, – опять перевела старуха.

Зуко улыбнулся ободряюще и указал на свою «балалайку».

– Нет, нет! Я не умею… Ладно, коли он так хочет, попробую спеть. Хоть и не Пугачёва…

Тут я осеклась и кинула взгляд на Барбару. Старуха, похоже, не заметила моего «прокола». Аккуратнее надо.

Что же им исполнить?

Вообще-то петь я люблю. Не на публике, конечно – дома, или в кругу друзей. Голос у меня низкий, совсем не женский. Это когда разговариваю. Потому и сошла за мужчину. А если пытаюсь петь, отчего-то ближе к тенору звучит, даже к контратенору, который ещё «мужским сопрано» называют.

Чистой воды самодеятельность, само собою… А, ладно, черт с вами, слушайте: «… я расскажу вам о любви, любви шута и королевы».

«Шута и королеву» мы часто пели на два голоса с Алексом. Он мой бойфренд, теперь уже бывший… но это неважно. Тогда у нас неплохо получалось под гитару (играл Алекс). Теперь же я пела одна и акапельно.

Незатейливая история о том, как шут поплатился головой за любовь, своеобразная стилизация под баллады средневековых менестрелей. Что мне и требовалось. Одна беда – оценить некому. Зуко не понимал по-русски, да и Барбаре язык, на котором мы говорим в двадцать первом столетии, непривычен. Старуха ничего не сказала, хмыкнула неопределённо – и всё. «Хозяин» снисходительно похлопал меня по плечу и бросил пару фраз. Барбара перевела:

– Зуко позволяет тебе остаться, обучим тебя лицедейству. А пока за харчи станешь нам пособлять…

Моего согласия старая карга не спросила.

Вот так стала я учеником, подмастерьем, или, правильнее, мальчиком на побегушках.

V. Самое важное

1

Жила на свете маленькая девочка. Любила сказки. Сначала слушать – папа читал ей на ночь (мама в это время возилась на кухне с посудой). Потом научилась читать сама. Читала много, взахлёб: любимые сказки, затем фантастику, приключенческие и исторические романы: Булычева и Беляева, Стивенсона и Сабатини, Дюма и Дрюона. Мечтала о волшебных королевствах и замках, о каретах и чистокровных скакунах, о придворных балах и рыцарских турнирах, о морях и тропических островах. Думала: вот бы очутиться там, в далёком прошлом, где обитают короли, мушкетёры и пираты с разбойниками: уж я бы там, уж я бы тогда…

Святая наивность! Ведь на самом деле там – суровый и беспощадный мир, где опасности подстерегают чужака на каждом шагу. И вовсе не обязательно угроза будет исходить от неких злодеев. Смерть может таиться в куске плохо прожаренного мяса, в кожуре невымытого, как следует, яблока, даже в глотке обычной воды. С изнеженным, приученным к антибиотикам организмом пришельца из двадцать первого века здешние микробы и вирусы способны расправиться столь же легко и быстро, как с уэллсовскими марсианами.

Где-то я читала о проводившемся опросе. Спрашивали: «Какую вещь вы считаете самой необходимой для современного человека?». В ответах, как и следовало ожидать, в основном фигурировали технические штучки-дрючки. Называли сотовый телефон, компьютер, даже микроволновку. Глупцы! Уж я-то теперь точно знаю, без чего они все не смогли бы обойтись – без зубной щётки!

Не может человек из третьего тысячелетия нормально существовать там, где нет не только интернета и сотовой связи, но даже банального сортира. Это я прочувствовала на собственной шкуре.

Первые дни пребывания на чужбине (чтобы окончательно не рехнуться, я внушала себе, что нахожусь не в прошлом, а в другой стране) оказались сущим кошмаром. У меня даже сменного белья не было!

Что я имела? Маскарадный костюм, абсолютно непригодный для повседневной носки, а под ним маечку, колготки и трусики – всё по одному экземпляру. В карманах куртки я обнаружила доставшиеся от Ларисы три вещи: упаковку таблеток от головной боли, мобильник, и коробку с призом, который подруга выиграла на конкурсе песен-караоке.

Любопытной оказалась коробочка, там находилось походное зарядное устройство для сотовых телефонов. Сначала я «не врубилась», и только просмотрев инструкцию, поняла, как эта штука работает. Оказалось – ручная динамка, вроде фонарика-«жучка». Подключаешь её к мобиле (имелись несколько разъёмов, подходящих, как указывалось в инструкции «для всех популярных марок телефонов») и жмёшь на ручку; минут пять «пожужжишь» – телефон «оживает».

Вот это да! Теперь я могла подзаряжать мобильник и звонить… Увы, увы! Телефон, даже в рабочем состоянии, оставался просто игрушкой. Самым ценным приобретением я посчитала лекарство – спасибо тебе, Ларочка!

Как жаль, что подруга не обеспечила меня зубной пастой, мылом, шампунем, кремом для рук, лосьоном… Бог ты мой – перечислять можно долго. И самое ужасное – ничего этого здесь днём с огнём не сыщешь.

С верхней одеждой вопрос решился: за семь монет Барбара снабдила не новыми, но крепкими камзолом и штанами до колен, а также гольфами и башмаками. Она хотела всучить ещё полосатый колпак, но я решительно отказалась: пусть сами носят этот шутовской атрибут, а мне и бандана сойдёт (местной моде такой головной убор не противоречил). Рубаху тоже свою оставила: хоть и не практичная, да ладно, на первое время сгодится.

Разглядывая «обновы», подумала: может, стоит открыться, сказать, что я женщина? Уж слишком грубыми смотрелись мужские шмотки, непонятно из чего сшитые – не иначе, как из дерюги; а башмаки и вовсе деревянные. Но инстинкт самосохранения подсказывал: «Нельзя!». Во всяком случае, не сейчас.

То, что придётся носить «вериги» – полбеды, по-настоящему печалило отсутствие нижнего белья, о котором тут, похоже, и не слышали. Местные умельцы могли предложить разве что пресловутый «пояс верности». Я попыталась полунамёками выведать у Барбары, можно ли достать то, «что надевают под штаны». Не объяснять же, мол, позарез нужны женские трусики. Старуха скорбно качала головой, наверное, видя во мне дурачка – не всё, видать, с головой в порядке у парнишки, лепечет непонятно чего. Но потом сообразила, что мне требуется, и поразилась:

– Вона как! Барчук-то наш, никак царских кровей – исподнее требует! – и расхохоталась – Calecons французский ему подавай. Ровно мамзель какая.

Почему «мамзель»? Ах, да! Вот незадача: у них кальсоны женщины носят, причём исключительно аристократки – я же читала. Мне-то как раз и надо такие, да разве Барбаре растолкуешь. И денег у меня… Что называется: дыра в кармане и вошь на аркане.

Барбара помогла решить деликатную проблему, снабдив – за плату, разумеется – отрезом бязи. «Добрая бязь, хивинская», – сказала бабка, передавая кусок изжелта-белой ткани, похожей на мешковину. В моем положении привередничать не приходилось; я позаимствовала у Барбары иголку с ниткой и ножницы, чтобы соорудить какое-нибудь подобие трусиков.

Сложнее обстояло дело с жильём. «Артисты» ютились в фургонах, и свободных мест не было. «Жилищную проблему» мне помогла решить та же Барбара. Она тут, оказывается, на привилегированном положении – имела «отдельную квартиру». А я-то её за нищенку приняла!

Старуха подрабатывала гаданием и всякого рода магией: снятием порчи и сглаза, приворотами и тому подобной чепуховиной, т. е. тем, чем успешно промышляют «маги» и «экстрасенсы» в двадцать первом веке. Ничего в «оккультном мире» не изменилось за четыреста лет! Бабка звалась «прорицательницей Лари» и принимала клиентов в некоем подобии индейского вигвама, но не из бизоньих шкур, а из парусины. Там же и жила. Мне соорудили такой же – пришлось опять раскошелиться, – и я поселилась со всем моим «имуществом», включая Блэка. Зуко выдал во временное пользование тюфяк, набитый сеном – он стал постелью, а Барбара презентовала заношенный зипун – вместо одеяла.

Мой и без того тощий карман после этих трат практически опустел. А последние гроши пришлось выложить за малюсенький кусок мыла. «И где только успел ты, милок, к баловству приучиться, – сказала «благодетельница», продавая обмылок. – Так ить никаких богатств не хватит. Добрые люди, вона, золой моются да глиной, а ему, вишь ты, мыло подавай!». Сама карга не причисляла себя к «добрым людям», тратилась на мыло – роскошь, по здешним меркам. Кстати, этот продукт качеством был не хуже того, к которому я привыкла в прошлой жизни.

«Человек – скотина выносливая, всё выдержит». Так говорил Владлен Сергеевич, наш Главный. Уж он-то за долгие годы работы в «скорой» разное повидал. Я, хоть и трудилась там всего ничего, успела насмотреться, и даже стала привыкать. Теперь полученная закалка помогала выжить – не наложить на себя руки, не сойти с ума, не спиться, в общем, приспособиться.