Пепел острога

– Мы слушаем тебя, – разрешил Далята.

Готлав несколько раз ткнул пальцем в меч, потом столько же раз ткнул пальцем в живот Ансгару. Причем палец его был тверд, как клинок, и Ансгар невольно поморщился и даже испытал желание отступить на шаг. А дварф громко мычал при этом, издавая какие-то нечленораздельные, но явно утвердительные звуки.

– Ты говоришь, что меч принадлежит этому человеку? – понял Далята, привыкший к подобному общению со своим работником.

Готлав обрадовался, замычал громче и снова закивал так усердно, что борода вывалилась из-под фартука и стала подлетать до уровня лица.

– Ты раньше видел его?

Ярл Фраварад спросил на норвежском языке, но Готлав понимал его, кажется, даже лучше, чем славянский. Дварф показал рукой сначала на Ансгара, потом на уровень чуть ниже своей головы.

– Ты видел его мальчиком?

Опять кивание и радостное мычание в знак согласия. Потом точно так же, как юношу, дварф начал тыкать в живот и самого ярла.

– Ты и меня знаешь? – удивился Фраварад.

Дварф подтвердил.

– Откуда?

Маленький бородач осмотрелся, потом стремительно выскочил в ту комнату, откуда хозяин принес меч, и вернулся почти сразу с тонкой кольчугой в руках. Показал на себя, на кольчугу, потом на ярла.

– Постой! – ярл вдруг сильно ударил себя основанием ладони в лоб. – Да не ты ли тот самый дварф-кузнец Хаствит, что ковал мне кольчугу?

Радость коротышки была чуть-чуть диковатой и бурной. Он, казалось, подпрыгнуть был готов, чтобы поцеловать высокого ярла, и даже вокруг своей оси, руками, как крыльями, размахивая, прокрутился, что-то изображая или же просто так неуклюже танцуя. Ансгар перевел Даляте разговор ярла с дварфом. Сам Готлав согласно кивал на каждое слово.

– Что же с тобой приключилось… – с сочувствием сказал ярл. – Ну-да, теперь-то ты не расскажешь уже никогда… Далята, я понимаю, что мы не для того приехали, и разговор не о том ведем, и разговор серьезный. Но все же… Может, ты продашь мне этого кузнеца? Я отвез бы его домой. У него, кажется, была и семья, и дети, и внуки… И, наверное, есть уже правнуки… Он ведь уже очень не молод… Думаю, ему уже далеко за двести, если не за триста лет…

Ансгар перевел просьбу ярла. Далята слегка растерянно развел руками, все еще держащими меч. Но прежде строгие синие глаза его теперь смотрели с добрым прищуром, образовавшим множество мелких морщинок-лучиков. Казалось, глаза этими лучиками сияют.

– Я отпущу его без выкупа, хотя, признаюсь, привык к нему, и мне будет очень не хватать его в кузнице. Он большой мастер, особенно в работе с кольчугами. Но я отпущу…

– Как же без выкупа… Ты же сам заплатил за него выкуп, – вспомнил Ансгар. – Справедливо будет вернуть тебе эту сумму.

– Тогда он будет принадлежать тебе или твоему дяде… А я хочу видеть его свободным даже по вашему закону. Готлав все давно отработал за шесть лет и мне ничего не должен. И мы все в доме полюбили его и желаем ему счастья… Если вы доставите его домой, как свободного нелюдя, я буду вам всем очень признателен. Я согласен. Кажется, согласен и он… Если требуется заплатить за дорогу, я даже заплатить готов…

Ансгар поднял руку, показывая, что это лишнее.

– Собирайся, Готлав, – сказал Далята, – не забудь попрощаться со всеми домашними и со своими друзьями-нелюдями…

Гном заспешил к лестнице. Синий взгляд мастера опять стал серьезным, и куда-то ушли от глаз мелкие и добрые морщинки-лучики.

– А теперь – меч!..

* * *

Ансгар принял меч из рук кузнеца с заметным трепетом и благоговением, и даже с небольшой, вызванной волнением, дрожью в пальцах. Но, подержав его несколько мгновений перед собой, наслаждаясь мгновением торжества, без сомнения вытащил оружие из ножен. И удивился не только красоте черного несимметричного рисунка харлуга, но и тому, что меч казался гораздо более длинным, чем обычные мечи, и при этом более легким.

Ансгар многажды видел старый меч в руках отца, потому что рано начал участвовать в походах, хотя его и не всегда допускали до боя. Но тогда меч совсем не казался таким. Может быть, потому, что сам Кьотви был великаном, и любое оружие в его руках смотрелось игрушечным.

– Меч Кьотви… – сказал Ансгар благоговейным шепотом и повел мечом перед собой.

Он не рубил воздух, пробуя оружие, он просто провел клинком по пространству над головой и сделал это торжественно и не слишком быстро. Но создалось впечатление, что раздался свист, какой бывает при разрубании воздуха. Точно такой свист, как помнил Ансгар, имел старый меч отца. Как отец сыну передавал наследство, так и старый меч передал наследство новому, меч Ренгвальда мечу Кьотви.

Свист стального клинка был родовой песней оружия.

– Это он… – в голосе юноши слышалось удовлетворение.

А после этого Ансгар провел еще одно испытание. Точно так же делал сам Кьотви, показывая качества старого меча. Юноша положил оружие плоскостью на голову, взялся одной рукой за рукоятку, другой – за острие и согнул так, чтобы оружие прижималось к ушам[22 - Обычный славянский способ испытания харлужного клинка, описанный в нескольких византийских и армянских источниках.]. Юношеские руки оказались достаточно крепкими, чтобы провести и это испытание, хотя оно потребовало напряжения всех сил.

Клинок ничем не уступал прежнему…

* * *

Чтобы не привлекать к мечу и к его драгоценной рукоятке излишнего внимания, на чем настаивал ярл Фраварад, хотя юноше и не терпелось прицепить меч Кьотви к своему поясу, оружие завернули в чистые льняные полотнища, принесенные кузнецом. И, расплатившись весом золота по весу меча, отправились на драккар той же дорогой, которой пришли, хотя уже знали, что есть дорога и другая, по которой ускакал молодой воевода на великолепном коне. Но тропа, понятно, была более коротким путем к причалу, а гости торопились, чтобы засветло добраться до драккара. Спуск был не менее сложным, чем подъем, и стоило труда не свалиться с крутизны. И осторожность соблюдать пришлось, несмотря на всю радостную торопливость. Только теперь уже один из воинов, что нес раньше полный мешок золота, выглядел очень довольным, хотя с золотом только что расстался. А довольство по такому поводу с людьми, известно, случается редко. Впрочем, расстаться ему пришлось с золотом, ему не принадлежащим, и это служило большим утешением. Но самым довольным членом команды был, конечно же, дварф, которого теперь уже все звали не Готлавом, а Хаствитом, и ему очень, как все заметили, нравилось слышать собственное имя. Улыбающийся дварф – это вообще для тех, кто часто видится с дварфами, явление непонятное. Но это непонятное явление вызывало улыбку и на лицах совсем несентиментальных моряков-воинов, привычных к грабежу и разбою больше, чем к улыбкам. Один юный Ансгар не улыбался, но он витал мыслями где-то в облаках над землями полуночно-закатной[23 - Полуночно-закатной – северо-западной.] Скандинавии, и мысли эти были, наверное, не менее приятными, чем мысли дварфа. Только юноша умел лучше контролировать свои эмоции, да он еще и не настрадался так в жизни, как настрадался несчастный маленький кузнец, чтобы всем демонстрировать свою радость.

До берега добрались, как показалось, быстро, и не потому, что спускаться в действительности было легче, чем подниматься в гору, но и настроение у всех было радостным и приподнятым. А с таким настроением и быстрее шагается, и потраченное время не замечается…

* * *

Команда норвежского драккара сидела на песчаном берегу неподалеку от причала, подковой оцепив костер, на котором готовилась еда на всех. Только с той стороны, куда летели искры и уносился легким ветерком дым, к костру никто не приблизился. В большом общем котле закипала, пока еще тихо побулькивая, привычная для мореплавателей густая похлебка из вяленой рыбы. Морские странники уже начали рвать черствые лепешки, которыми скандинавы, сгибая кусочки чашечкой, привыкли есть свое варево, когда откуда-то со стороны дороги, ведущей в городище, подошел хозяин причала с небольшим заплечным мешком и, деловито присев чуть в стороне от моряков, стал доставать оттуда что-то деревянное, непонятное по форме и по назначению. И при этом тыкал в воздух пальцем, считая членов команды. За этим занятием и застали их всех ярл с Ансгаром, едва-едва не догнав хозяина причала по пути.

– Ты пришел к нам в гости? – спросил ярл Фраварад, подозревая, что приход хозяина причала является не только визитом вежливости, и желая прояснить, что этому человеку понадобилось около драккара. Появление на борту драгоценного груза делало Фраварада подозрительным, хотя защитить груз было кому. – Как зовут тебя, я второпях не успел спросить…

Хозяин причала, как стало известно раньше, норвежским языком владел, хотя говорил не бегло и подбирая слова. И потому разговаривать с ним ярл мог свободно.

– Родители назвали меня Вакорой, и уже четыре с лишним десятка лет так же зовут меня другие. А пришел я посмотреть, как вы едите. Я видел уже, как ваши братья-дикари едят, и свеи так же раньше ели. Пора вам уже, думаю, и по-людски за котел садиться…

– А мы, значит, садимся не по-людски? – усмехнулся Ансгар, уже сходивший на драккар и оставивший свой меч там. – Ты хочешь сказать, что мы звери?

– Конечно не звери, но… Мы вот даже нелюдь приучили ложками есть, и диких свеев тоже приучили. И вам пора бы. Чем вы хуже свеев? Я для того ложки и принес.

И он показал, как есть похлебку ложкой. Сам, правда, есть не стал. Пример славянина никого не вдохновил бы на пробу, но аргумент со свеями действие возымел. Если даже извечные соседи-соперники приучились… То хотя бы попробовать можно… Моряки разобрали ложки, рассмотрели, посмеиваясь один над другим и друг друга передразнивая. После этого сначала умылись все по одному в тазике с водой[24 - По обычаю, скандинавы умывались не проточной водой, а все в одном тазике. Это действо имело символическое значение. Считалось, что вода роднит людей и сплачивает. С точки зрения некоторых современных исследователей свойств воды, рассматривающих ее как всемирный информационный проводник, обычай скандинавов, вызывающий смех у других народов, в действительности был весьма значимым и действенным средством ментального объединения из разношерстной толпы в команду.], принесенной с реки, а потом стали пробовать похлебку. Кому-то пользоваться ложкой поперву показалось неудобно, кому-то понравилось сразу. Тем более что даже приведенный ярлом дварф Хаствит достал из-за низкого голенища своего сапога собственную ложку, не деревянную, а металлическую, кованную, с узорчатой красивой рукояткой, и принялся есть ею. Почти сразу же со своей деревянной ложкой в протянутой руке появился рядом с котлом и причальный нелюдь Хлюп, без дела отирающийся до этого рядом.

– Вот я и говорю, – заявил Вакора. – Покупайте ложки… Хоть какой-то товар домой привезете… На всех хватит. Кто с какой ел, ту и покупайте… Хотите жену порадовать, по две берите… И на жен тоже хватит… Можете и по три взять, чтобы соседу потом продать. А если соседей много, я ложки еще принесу…

Согласились, кажется, почти все. Вакору спросили о цене. Кто-то сразу же присвистнул. Цена всех ложек была чуть не выше цены стоянки драккара у причала. Но отказываться, демонстрируя жадность, никто не стал. Моряки и грабители жадностью не отличались, и, напротив, щедрость всегда была свойственна воинам.

Как только торговля закончилась, Вакора, отказавшийся от приглашения присесть к котлу, забросил лямку мешка за плечо и поспешил к другому костру. Кажется, там вокруг своего котла сидели люди со шведского боевого драккара.

– Хозяин причала, наверное, других каких-то шведов к ложкам приучал. Этих еще не успел… – засмеялся ярл ловкости продавца. – Но аргумент у него и там будет серьезный – урмане едят, а вы чем хуже… Купят шведы… Раскошелятся, несмотря на свою известную прижимистость…

* * *

Надо же такому случиться, что несколько дней не было ветра, и вдруг ветер пришел. Тем более, ветер такой, какой нужно, и даже силы очень и очень подходящей для парусов на реке. Он прилетел вместе с мелкой и игривой водяной рябью по извилистому руслу Ловати, как по естественному коридору среди лесов. Сначала легкий, потом все более и более тугой, устойчивый и какой-то слегка звенящий. И если бы была необходимость поднять парус, то можно было бы плыть и плыть домой, помогая драккару только одним рулевым веслом и давая возможность гребцам отдыхать не на берегу, а по ту сторону борта. Между низенькими гребными скамьями на бухтах с корабельными просмоленными канатами всегда есть место для каждого из двадцати, да и еще для многих воинов нашлось бы. Но воинов грузят в драккар, когда в набег собираются. А сейчас ярл Фраварад по делам плавал и потому воинов с собой не взял, чтобы лодку не утяжелять и не лишать скорости. Но простые гребцы – те же самые воины и, случись что, всегда готовы доказать, что мечом или боевым топором владеют не хуже, чем веслом. А за трудным гребным делом руки у них никогда жирком не порастают, и потому охотно готовы сменить весло на меч.

Гребцы пока еще у костра отдыхали, а ярл Фраварад в сомнении заходил по берегу вдоль причала, всматриваясь в реку, прислушиваясь к берегам и задирая голову, чтобы в вечернем небе облака рассмотреть – как они по ветру тянутся, в какую череду выстраиваются. Но здесь было не море, такое знакомое и понятное. Здесь ветер может налететь и через несколько мгновений стихнуть, и никогда не знаешь, как он себя поведет. Стоит ли срываться с места, если не уверен в постоянном нраве погоды… Ярл был в раздумьях, когда к нему подошел племянник.