След Сокола. Книга третья. Том первый. Новый град великий

– Княжич Гостомысл!

Здравень закряхтел и заворочался внутри возка, и руку помощи принял.

Тем, кто скакал верхом, было по погоде тоже не жарко. Солнце светило, но совсем не грело. И, даже наоборот, как всегда бывает – солнечный день означает чистое небо, а при чистом небе всегда зимой бывает морозно. Но сама скачка, даже не быстрая, разгоняла кровь не только в лошадях, но и в телах всадников. Необходимость пружинить ногами, вдетыми в стремена, помогала всему телу напрягаться, что разгоняло кровь по мышцам, и согревало. И мерзли только пальцы рук и ног. Сидящий же в возке человек не шевелился, не напрягался, и спасался от холода только несколькими звериными шкурами да собственной теплой одеждой. И после такой поездки каждое первое движение казалось прыжком в ледяную прорубь. Морозом начинало колоть все тело, и даже говорить было сложно – постукивали зубы, и челюсти вместе с языком не слушались. Воевода выбрался на неглубокий снег, покрывающий лед, тяжело дыша и с натугой. Его ногам было трудно носить такое тело. Но сильная рука немолодого широкоплечего десятника помогала. Хотя помощь эта заставляла Здравеня морщиться. Он умышленно тянул время, чтобы с мыслями собраться. Слишком неожиданной оказалась встреча с Гостомыслом, который, по мыслям князя Русы, должен был бы находиться где-то вдалеке.

Здравень, наконец-то, выбрался из саней. Пару раз сердито топнул ногами, словно прогоняя из тела скопившийся там мороз. И только после этого поднял голову, чтобы цепким своим взглядом рассмотреть Гостомысла и сопровождающих его воеводу Первонега, которого слегка знал в лицо, и прибывшего вместе с ними неизвестного немолодого, хотя и не сказать, что старого человека в таком же багряном плаще, какой был на Здравене. Обычно багряные плащи носили князья, реже – княжичи, и совсем редко – самые заслуженные воеводы, которых, порой, князья награждали своим плащом за особые заслуги[16 - Обычай носить князьям багряные плащи пришел на Русь, видимо, из Византии, где такие плащи носили исключительно императоры или лица, которым император мог подарить свой плащ за особые заслуги. Но обычай был принят в подражание императорам или в противовес им – кто такие, эти императоры! А мы разве хуже! – этого история до потомков не донесла.]. Определить, кто перед ним, князь или воевода, Здравень не смог. На воев охраны он вообще внимания не обратил. Точно такие же вои, как в его охране. Только, может быть, помоложе. Но таких Гостомысл сам себе, видимо, подбирал – по своему возрасту. Тогда как Здравеня охраняли надежные и проверенные во многих сечах варяги, умудренные боевым опытом.

Присутствие на останках Славена княжича Гостомысла оказалось для князя Русы откровенно неприятным сюрпризом. Он-то надеялся в ожиданиях своих, что Гостомысл не скоро вернется, если вернется вообще. Но недовольства своего опытный политик не показал. Он вообще никогда и никому предпочитал не показывать своих чувств и планов. И если делился с кем-то соображениями, то для того лишь, чтобы выслушать совет, в котором престарелый князь тоже порой нуждался. Как правило, считал сам Здравень, советчики пытаются угодить ему, стараются его мысли угадать, и им поддакнуть, чтобы, таким образом, к князю приблизиться. Но он хорошо чувствовал их нечестность. Даже по интонациям в голосе чувствовал. И чаще использовал такие советы, как аргументацию для себя против того, о чем совета спрашивал.

Гостомысл спрыгнул с коня, чтобы пожать старому князю руку. Однако, лицо его приветливости не показывало. Было понятно, что чувствовать приветливость к человеку, на которого, в основном, и следовало возложить ответственность за сожженный город, княжич не мог. Хотя сами словене до этого дважды сжигали и стены, и сам город Русу. Правда, это было еще во времена князя Владимира Старого. А сын Владимира, неукротимый князь Буривой, предпочитал сжигать дальние крепостицы и крепости в Бьярмии, намереваясь там расчистить пространство, и перенести туда свою столицу. Буривою больше нравился тот далекий край, пусть и холодный, пусть и населенный, в основном, дикими племенами зырян, но все это оказалось как-то более по душе крепкому телом и духом Буривою. Правда, нельзя было сказать, что его в таком стремлении поддерживали посадские советники Славена, от которых во многом и зависело настроение самих горожан. А ведь им, по большому счету, было и решать судьбу своей столицы – переезжать ей или оставаться на прежнем месте. Не захочет народ переселяться, станет новая столица только городом, в котором живут одни полки Буривоя. А таких городов не бывает. Боевые полки следует хотя бы кормить. А чтобы кормить их, требуются финансовые средства. А эти средства для города добываются всегда с помощью развития ремесел и торговли. А вся торговля находилась в руках посадских советников. Правда, после пожара и посадский совет остался, практически, без средств, поскольку сгорели торговые лавки, в подавляющем большинстве своем находящиеся как раз в Словенском конце, который впоследствии так и будет называться Торговой стороной уже другого, нового города. А небольшие лавки Людиного конца много дохода не приносили. Да и было их мало, даже меньше, чем ремесленных мастерских. Это все Здравень знал по чужим рассказам, потому что сам в Славене в своей жизни бывал лишь трижды, да и то в молодости, когда еще княжил в Русе Здравень старший.

– Я рад, княжич, что ты вернулся вовремя. Сейчас твоему народу нужна твердая рука и продуманное управление. Мы все твоего возвращения дожидались. Но я не знал, что ты уже здесь. Давно ли прибыл?

– Давно, – непонятно почему солгал Гостомысл. Наверное, просто хотелось показать, что он в курсе всех дел на строительстве, если прибыл уже давно.

– А то слухи разные ходили. И о твоем ранении, и о твоем неважном самочувствии. Даже сомнения ползали, что ты сможешь вернуться.

– Слухам верить – себе вред приносить… – совсем не как младший старшему, нравоучительно произнес Гостомысл. Голос его был при этом ледяным и неприветливым. И князь Здравень это прекрасно почувствовал. Но, как человек опытный в общении с союзниками и с противниками, князь своего понимания ситуации не показал. Вернее, он и не понимал в действительности ситуацию. Здравень понимал, что нападение на город и сожженные дома и городские стены здесь ни при чем. За то, что варяги ушли без грабежа города, словене, и их княжич, должны быть благодарны, хотя так между городами-братьями и полагалось решать споры. О том, что Гостомысл может предположить действительные мысли Здравеня, догадаться было невозможно, поскольку князь делился этими мыслями только по большому секрету лишь с посадником Русы Ворошилой. Конечно, Ворошила мог кому-то и сказать об этом. Но слова без действий не имеют, по сути дела, значения. По поступкам князя Здравеня, как считал сам князь, никто не смог бы понять его желание отобрать у Гостомысла княжение в Славене.

– Так, ранен, говорят, ты, княжич, был… Стрелой отравленной…

– Раны всякий вой переносит, и не бывает воя, что ран избежал. Значит, плохо дрался, если не был ранен. За чужие спины прятался. А отрава не всех взять может. И от нее знающие люди лечат. Сейчас стал здоровее, чем был. Только злее на ворогов. А здравия и тебе, и твоим людям, такого, как у меня, только пожелать могу…

Князь русов осмотрелся.

– Я вообще-то думал, что здесь воевода всем заправляет, – сказал Здравень. – К нему ехал, чтобы согласовать действия. Мои разведчики прискакали с донесением из дальних охранных крепостиц, сообщили, что большое войско с обозом движется в нашу сторону.

– Большое войско? С какой стороны? – спросил до этого молчащий князь Бравлин.

Здравень с легким удивлением посмотрел на Гостомысла, словно спрашивая: что за человек вмешивается в разговор двух правителей. При князе Буривое такое было бы, конечно, невозможно. Но Гостомысл был слишком мягким человеком, и мог допустить панибратство с низшими. И Здравень словно бы рекомендовал ему взглядом проявить приличествующую случаю жесткость, и показать характер.

Гостомысл, однако, не проявил жесткости, и сказал просто:

– Я не успел тебе представить, уважаемый Здравень, своего гостя князя вагров Бравлина Второго. Он со своим войском и со своим народом желает переселиться в наши земли.

Здравень такой вести сильно удивился. Так сильно, что округлое его лицо вытянулось, словно вдруг похудело, но щеки отвисли, тройной подбородок куда-то к груди сполз, а брови до шапки поднялись.

– Мне говорили, князь Бравлин ведет тяжелую войну в Карлом Каролингом.

– Я проиграл эту войну, – с горечью в голосе сказал Бравлин. – Франки захватили мои города и мои земли, и король Карл подарил их моему брату князю бодричей Годославу. Но я спросил тебя, уважаемый князь, с какой стороны приближается колонна?

– С закатной. Тогда у меня новое подозрение есть. Может быть, король франков послал за вами погоню. А обоз… Это может быть часть вашего обоза, который франки обгоняют?

– Это невозможно, – спокойно сказал Бравлин. – Король Карл Каролинг, согласно своему статусу, первый рыцарь королевства франков, следовательно, он – человек слова. Мы заключили с ним договор о том, что франки без помех пропускают мой народ вместе с остатками моего войска. Даже если бы Карл вдруг передумал, он запретил бы посылать погоню только потому, что дал свое королевское и рыцарское слово. В этом отношении на Карла можно положиться.

– Тогда, что же за колонна идет в нашу сторону? – непонятно кого спросил Здравень.

– А давно твои разведчики встретили колонну? И в каком месте?

– Три дня назад. Я сам доклад получил только от городского воеводы. А до этого доложили ему лично. Сотник, что отправился с донесением, человек необычайной силы и мощи. И его боевой конь под его весом сломал в дороге ногу. Потом сотник загнал двух лошадей, и только на третьей сумел до Русы добраться. Потому и так долго!

– Три дня назад? – вслух подумал Гостомысл. – Три дня назад мы только вошли в свои земли из земли латгалов, которые кружили вокруг дороги, как шакалы, малыми отрядами, но не рискнули на нас напасть. Пару раз, правда, наши стрельцы доставали их, не позволяя приблизиться. И это добавило им опасения. Потом рядом с нашей дорогой какое-то время ехал полк кривичей. В этих мы не стреляли, но они сами не приближались, только наблюдали нас издали. Но поняли, знать, что братья-славяне идут, и отстали.

– Тогда, я понимаю, – князь Здравень хотел стукнуть себя в подтверждение по лбу, но рука у него так высоко не поднялась, и жест оказался смешным, словно он по бабьи руками всплеснул. – Это вашу колонну видели мои разведчики…

– Скорее всего – так, – согласился Бравлин.

– Меня беспокоило, не хозары ли приближаются. Они летом и осенью снова разграбили Муром, потом поднимались до Полоцка, но Полоцк взять не смогли. Обещали весной прийти в наши земли. Хозары – это серьезная угроза для всех. От них только сообща отбиться можно.

– Сообща и будем отбиваться, – согласился Гостомысл. – Не впервой нам полки объединять. Только до весны еще дожить надо.

– Доживем… И мы, и вы… Морозы ударят, приходите к нам греться. Места хватит на всех.

– Хозары же, насколько я помню, не любят зимние походы.

– Да, тут случай был. Какое-то посольство хозарское ехало в Славен к княжне Велиборе, да по дороге они напали на соляной обоз. Купцы с деньгами с далекой поездки возвращались. Хозары, как обычно, пограбить хотели, невзирая на то, что они посольство. Но тут, на их беду, на ту же дорогу вышел со своим полком воевода Славер. Он тогда как раз отправился к князю Войномиру. Ну, и перебил хозар, спас обозников. Я вот и боюсь, что злость в хозарах взыграет, и зимой двинут. Они себя шибко уважают, и считают, что мы тоже должны их уважать.

– А что Велибора? Не спрашивала про это посольство? – поинтересовался Гостомысл у Первонега.

– Она со мной не общается, – покачал головой воевода. – Даже не кивнет при встрече, не поздоровается, словно никогда не видела. Но теперь мы против хозар можем тоже силы достаточные выставить…

Первонег посмотрел на Бравлина.

– Можем, и выставим, – согласился князь.

– А какие у тебя планы на будущее, уважаемый князь? – Здравень повернул свой объемный живот в сторону князя вагров.

– Мой народ хочет породниться в народом словен. Так мы договорились с княжичем Гостомыслом. Он пригласил меня в свои земли, я согласился. А мой народ привык слушаться своего князя, и верить ему. Правда, тогда еще никто не знал о пожаре в Славене. Но я привел с собой своих мастеровых людей, которые умеют строить дома и из дерева, и из камня, и теперь они будут помогать словенам возводить новый город.

– У нового города будет новое название? – с чего-то вдруг спросил Здравень.

– Если бы мое мнение спросили, – непонятно почему очень сухо, и даже с неприязнью ответил князь Бравлин, – я бы предложил так и назвать его – Новым городом, поскольку моя столица называлась Старгородом[17 - Старгород – Старград, столица княжества вагров, в 1157 году город был переименован в Ольденбург в Голштинии. В настоящее время находится в Германии.]. Новгород – разве это звучит плохо?…

– А что скажет будущий князь Новгорода? – поинтересовался Здравень, с любопытством глядя, посеет ли он этими простыми словами раздор между Бравлином и Гостомыслом. Но они никак не отреагировали на такую попытку, словно все уже заранее обговорили.

Но сам князь Здравень увидел здесь для себя и Русы еще одну возможность ослабить соседа, который был, казалось, совсем добит, но, благодаря такой случайности, как нападение франков на далекие земли вагров, готов был восстать из пепла более сильным, чем был когда-либо ранее. И такое усиление не только разрушало все планы князя Здравеня, но и вообще отодвигало Русу на задний план…

Глава первая

Прибытия всей колонны вагров пришлось ждать до вечера. Слишком далеко растянулся обоз, который князь Бравлин предпочитал прикрывать частью своей уцелевшей дружины. Отдельные полки шли в середине обоза, отдельные передвигались сзади, предотвращая нападение. Хотя княжич Гостомысл и посмеивался, уверяя, что никто в этих землях напасть на колонну, которой он предводительствует, не посмеет, Князь предпочитал придерживаться привычного выверенного порядка. И не столько из-за какого-то опасения, сколько просто для того, чтобы собственно порядок сохранить, чтобы он привычкой стал. Таким образом, разные группы прибывали в разное время. Но, те, кто прибыл раньше других, времени терять даром не стали. Тем более, что сам князь Бравлин Второй тоже время тратить попусту не любил, и уже отдал необходимые распоряжения, сразу отправляя людей в работу, чтобы не мерзли почем зря не только в нынешнюю предстоящую ночь, но и в ночи ближайшие. Распоряжения князя доносил до тех, кому они адресовались, сотник Заруба, как и в Старгороде, исполняющий обязанности княжеского секретаря. Он сразу и собрал к Бравлину прибывших в первой части колонны градских инженеров-вагров[18 - Инженер – слово «инженер» вошло в обиход еще во втором веке до новой эры в Древнем Риме. Тогда так называли строителей стенобитных машин. Позже этот термин приобрел более широкое значение. Происходит от латинского слова «ingenium» – способности, изобретательность.], которые сразу получили от князя задание обойти территорию, где должен быть заново построен новый город, и наметить примерные чертежи. Или хотя бы мысли о контурах нового города высказать. А потом уже за чертежи браться. Срок для подготовки чертежей был дан предельно короткий – всего одна поладеница. Сопровождать строителей по просьбе Бравлина княжич Гостомысл отправил воеводу Первонега, который мог все показать и рассказать. Впрочем, показывать было не обязательно, поскольку обгоревшие остатки стен еще торчали из уцелевших городней[19 - Городня – один из видов нижней части крепостных и городских стен. Срубы-городни ставились вплотную друг к другу. Со временем нижние венцы подгнивали, и из-за этого кренилась вся стена. Это являлись основным недостатком городней. (Классификация Ф. Ласковского).] и тарас[20 - Тараса – более прогрессивная, в сравнение с городней, система строительства городских и крепостных стен. Тараса представляла собой двойной сруб, малый устанавливался внутри большого, засыпался землёй с камнями, и для создания жёсткости конструкции соединялся с большим перерубами. В промежутке между срубами находились защитники стен, для которых в большем срубе прорубались двери и бойницы. По наличию дверей и бойниц можно было отличить тарасу от городни. (Классификация Ф. Ласковского)], словно черные растопыренные пальцы человеческого горя, указывающие в светлое, но все же серое небо этих почти полуночных земель. Таким образом, очертания старого города были вполне достоверно обозначены. Да и неподвластный огню земляной вал повторял контуры стен даже там, где стены выгорели полностью. А таких мест, где стены не имели ни городней, ни тарас, и устанавливались прямо на землю, было немало.

О том, что город очерчен по внешней стороне валом, Гостомысл сразу и сказал князю Бравлину. На что князь мягко возразил:

– Во-первых, я видел этот вал, и особого смысла в нем в таком виде вообще не вижу. Во-вторых, сейчас стены придется сильно раздвигать. С ваграми население увеличится, почитай, вдвое. И нужно сразу улицы разметить. Кварталы – где кому жить предстоит, где лавки держать, где ремесленные мастерские, где сами ремесленники будут жить, где знатные горожане, где купцы. Все ведь предпочитают соседей иметь близких себе по духу. Так они и будут селиться. Раньше город как строился? По плану?

– Кто где мог, где удавалось землю купить, там дом и ставили. Лучшие участки посадский совет на торги выставлял – кто больше заплатит, того и участок. Но земли всем все равно не хватало. А строили все больше и больше. Часто за городом. Потом стены переносили. Их время от времени все равно переносить приходится. Отец мой, помнится, уже думал в ближайшие годы стены ближе к Ильмень-морю выдвигать, чтобы под стены окрестные береговые селения взять.

– А там берег какой? Почва…