Алеманида. Противостояние

– Не бутылочка фалернского, но не менее интересная находка. Что это?

– Помилуй, господин! – проникновенно выговорил старик. – Меня попросили передать письма.

Кустодиан смотрел в бегающие глазки Савла. Краем глаза спартанец заметил, что старик потянулся к поясу, но намеренно не обратил внимания.

Лицо Савла исказилось гневом. Он выхватил из-за пояса туники маленький нож и взмахнул им. Кустодиан сблокировал выпад рукой и крепко приложился по старику. Савл рухнул ничком и схватился за живот. Трибун смотрел на корчащегося старика, подумав, что такому ничтожеству было достаточно оплеухи. Он взял Савла за шкирку и потащил в покои легата.

– Я всё расскажу! Всё расскажу! Только пощадите меня.

Кустодиан решил сначала разобраться, прежде чем доносить Эпихариду. Он отнял светильник у Савла, вошёл в первую попавшуюся комнату и усадил старика на стул. Сам расположился напротив.

Кустодиан разрезал бечевку на связке и достал первое письмо. Мельком просмотрев бумаги, он заметил, что часть писем была написана на греческом, а часть – на латыни. Раскрыв первый пергамент, Кустодиан сразу узнал корявый почерк Филиппа.

Да благословят боги Древние земли Галлии и её великого конунга. Месяц воинственного Марса принес дожди, дороги развезло. Повозки вязнут в грязи, посему стоит подождать до наступления лета.

Эпихарид пустил корни в Массилии. Будь он молодым трибуном, то отправился бы на подмогу, дабы умножить славу. Но он, подобно мне, человек подневольный и вынужден повиноваться Домициану. С другой стороны, должность легата Августа – не самая последняя тропка в его блестящей карьере. Полагаю, он метит в сенат, посему попытается угодить и пропретору, и Августу. Ты должен сделать всё возможное, чтобы не допустить Эпихарида в мой гарнизон. Я доселе с ним не сталкивался, однако молва гласит, что он прожжённый вояка, который резал глотки вандалам под Иберией.

Не пройдёт и второй стражи караула, как письмо доставят тебе, мой дорогой друг.

Слава Древней Галлии и её великому конунгу!

Кустодиан покрутил пергамент, понюхал и повторно прочёл. Он даже приблизительно не мог сказать, кому адресовано послание. Кустодиан не понимал, почему Филипп не отправил письмо. Возможно, он написал его как раз перед уходом и забыл вместе со своими пожитками.

– Кому он писал это письмо? – Кустодиан показал пергамент Савлу.

Подслеповатый старик прищурился и покачал головой.

– Не вижу, слишком темно.

Кустодиан положил пергамент перед ним и поставил рядом луцерну. Затем сдавил пальцами колено старика. Савл охнул и схватился за руку Кустодиана, пытаясь освободиться, но хватка была по-настоящему спартанская.

– Это письмо полагалось Харольду. Это для Харольда! – Савл визжал, как поросёнок. – Филипп не захотел его отправлять. Написал другое.

– Пусть так, – Кустодиан отпустил колено старика. – А зачем оставил письмо? Он совсем идиот? Хорошо хоть не пугиллары[14 - Пугиллары – таблички из дерева, покрытые воском с одной стороны, которые служили как записные книжки.] оставлял.

– Он думал, письма защитят его, когда ситуация поменяется.

– Какая ситуация? Тут же нет персоны, нет адресата, а за славословие Галлии легионеров на крестах не распинают. Зачем он оставил пачку писем? Защита, говоришь? От кого?

– От Аттала, конечно.

– О великая Артемида! На что надеялся сей глупец?

Кустодиан развернул второй пергамент. Предварительно дал прочитать его Савлу.

– Это от Харольда, – тотчас пояснил Савл. – Здесь письма либо от Харольда, либо от Веспасиана. Или адресованы им. Веспасиан письма подписывал, а Филипп – нет. Так он отслеживал хронологию.

– Теперь ясно, почему он их хранил, – догадался Кустодиан. – Планировал всё свалить на наместника. А легаты, значит, дураки? По почерку не догадаются?

Благословит Вотан конунга Аттала и его начинания. Галлы цивилизованны, возможно, менее воинственны, чем прежде, но без страха идут в бой. Однако конунг более благоволит алеманнам, ибо сам их кровей.

В Германии племён больше, чем в Галлии и Иберии, и они не знакомы с цивилизацией. Некогда римлян пугали алеманнами: их необузданной злобой, слепой яростью и безрассудностью. Галлы заразили их зачатками государственности. И теперь ни галлы, ни алеманны не готовы стоять в центре войска.

В костяк хотели набрать даков, но они не придут: Оронт вышел из берегов. Пока они сетуют на своего Залмоксиса и проклинают водные протоки, в войске возникла брешь. Даки всех превзошли в стремлении поскорее отправиться к Старику на небеса. Представляешь, они до сих пор плачут в день своего рождения и радуются смерти. Как с такими совладать? И все же даки не смогут закрыть центр. Более мы на них не надеемся.

Зачем же конунгу даки? Сам Замолксис пребывает в раздумьях. Неужели нельзя призвать иберийских вандалов? Даки живут на другом конце мира. Даже тысяча человек не проскочит под носом Домициана.

Я жду новостей, Филипп. Из-за иллергетов у конунга связаны руки. Вера в мифы иссякла, ныне он идёт к гарнизону.

Мир тебе и твоим землям. Vale!

– Мир тебе и твоим землям, – вторил Кустодиан. – Как иронично. Все вы прикрываетесь дипломатией, когда надо кровь пустить. Как частенько умничал сам Филипп: «Si vis pacem para bellum».[15 - Хочешь мира, готовься к войне (лат.)] Даже даков хотели привлечь? Любопытно. И давно Македонец с Харольдом в приятельских отношениях?

Савл сглотнул и прикинул, даруют ли ему боги сил в борьбе с префектом каструма. Кустодиан словно прочитал бунтарские мысли и пригрозил пальцем.

– Давно, – Савл задумался. – Семь или восемь лет.

– Всё же Филипп не так глуп. Так много лет водил за нос пропретора и наместника. Достойно похвалы.

– Филипп потерял всякий страх, когда его повысили до легата. А я ведь слуга триклиния, – Савл перекрестился, – человек зависимый.

– Ты из назореев? – с презрением спросил Кустодиан.

Старик кивнул.

– Как это работает? – недоумевал Кустодиан. – Как ты можешь быть христианином, если твоё служение противоречит принципам Плотника? Разве он говорил о предательстве?

– Но я никого не предавал, господин! Напротив, я верен до глубины души.

– Филиппа ты, может, и не предавал, а вот Отечество – с первого дня знакомства с Македонцем. Откуда ты родом?

– Из Иллирии. После службы в легионе был матросом на киликийском судне. Там же и заинтересовался учением Пророка из Иудеи.

– Где служил?

– Под Парфией.

– Значит, жизнь ты повидал.

– В былые годы я бы тебя переломил одними пальцами, Кустодиан. Сейчас же мне соплей можно хребет переломить. Мне восьмой десяток.

– Значит, ты преданный слуга Рима. Почему легионер подался в услужение к центуриону?

– Я не римлянин, посему не пропитался римским честолюбием.

– Наоборот – ты иллириец. Вы народец своеобразный и свободолюбивый. Даже римлянину стать рабом проще, нежели иллирийцу. Тем более, после правления Диоклетиана вы почувствовали силу.

– Да, он был из иллирийцев, – подтвердил старик.