Тонкие повести. Стеклобой/Театральные каверзы/Инглубагла

– Как назовешь?

– Я думал: «Звездный лебедь».

– Нет, не красиво. Это же явно какое-то созвездие. Значит, это слово обязательно должно присутствовать в названии. «Созвездие Медведицы», к примеру. Понимаешь?

– Понимаю. Но это не медведица.

– Сам вижу. Вот когда по атласам аналоги пороем, тогда и назовем произведение красиво. Если, конечно, автор возражать не будет. Не станешь возражать?

– Не, не стану, – неуклюже рассмеялся Кира.

Весь остаток дня довольный автор шатался по пустынному поселку. Вечером почти уже направился в сторону дома, но зачем-то повернул к плотинке.

Кирилл не понимал, отчего он так часто ходит на заводскую плотину. Он там попросту сидел и ничего не делал, не думал, не придумывал картинки, честно говоря, даже не любовался и не пробовал запомнить графику и краски закатных панорам. Просто смотрел.

Медитативное место. Буквально рядом, за спиною, безостановочно стучит и гулко надрывается завод, шумно снуют по десятку дорог и тропинок машины и люди, а здесь – лишь тишина, вода и небо. Наверное, к ним и тянуло.

На его месте сидела Наташа.

– Приветики-приветики! – непривычно умиротворенно, очень по-доброму и щедро улыбнулась обыкновенно егозливая, всегда нахальная и резкая девчонка.

– Привет, – буркнул Кира, еще не разобравшись, смущается он или нет.

– Какое небушко красивое тут у тебя, – совсем по-маминому тихим вздохом пропела Натаха. – Теперь я поняла, зачем ты сюда ходишь. Час сижу. Насмотришься на небо, а потом рисуешь. Да?

– Да, – легко соврал Кирилл.

– Ну, смотри, смотри. Приходи вечером в гараж к Ивашке.

– Зачем?

– Просто.

– Я завтра приду, ладно? Завтра же суббота?

– Ну да. Приходи. Мы там каждый день тусуем.

В субботу неожиданности продолжились. С утра он опять скрупулезно помылся, хоть в том и не было никакой необходимости. Опять хотел прочувствовать спокойное блаженство ощущений четкости мира. Не ощутил. Обрывочные, скомканные мыслишки то роились и плясали в голове, мешая ясной мысли, то уносились, пропадали скопом, завешивая в голове какой-то вакуум безмыслия. Созвездия, Наташа, Юра, студия, завод, вокзал, художник, город, мама, люди, лебеди. Как много еще нужно было понять! Об очень многом надо было срочно поразмыслить, а он тупо сидел у недавно загрунтованного цианисто-белого холста, старательно, но вяло ворочал мысли, прислушиваясь к чувствам. Ни мыслей, и ни чувств. На душе было чисто и пусто.

– Ты зачем забрал картину? – гневливо прокудахтал Юра на пороге клуба.

– Какую картину? – непонимающе спросил Кирилл.

– Ту, для которой я два дня багет готовил. Созвездие. Там нечего дописывать, нужно одеть и выставлять. Она готова, понимаешь? А лучшее – враг хорошего. Если дописывал, мог и испортить. Где она?

– Не знаю. Я не брал.

– А кто же взял?

– Не знаю.

Оглушительные поиски картины, бурную деятельность по опросу клубных вахтеров, трескучую ругань случайных людей и бестолковую беготню студийцев Кира слушал вполуха и наблюдал вполглаза. Нет, не расстроился, не загрустил. Отчетливо и ясно понял, что космического лебедя уже не будет, всё, не увидятся они с ним больше. Первая четкая мысль за день. Что-то поменялось на свете.

– Нет, Кирюша, не нашли, – совсем уж вечером, чуть не плача, доложил Юра Петрович, – завтра будем снова искать. Ты как?

– Нормально. Не переживайте. Я еще напишу.

– Повторять произведения, обычно, мало кому удается.

– А я не буду повторять, я нового придумаю, совсем другого.

– Ой, беда, беда. Я же попросить тебя хотел, а тут эта покража. К нам на той неделе профессиональный театр приедет из города. Нужно бы макет для пригласительных сделать, я бы их завтра отсканировал и распечатал принтером. Билетов-то у нас нет, спектакль целевой, типа, от завода, Арамыч всё оплатил. Боюсь, как бы наши «местные жители» бардак бы в зале не устроили. Я маркером места пронумерую и раздам приглашения. Вот и будут как бы билеты. Начеркаешь мне макетик, тем своим шрифтом?

– Конечно, дядя Юра. Сегодня?

– Лучше бы сегодня.

– Хорошо. А как спектакль называется?

– Сейчас посмотрим, как-то по-дурацки, – медленно вымолвил Юра Петрович, листая страницы пухлого ежедневника, – как-то очень глупо и негармонично. Ага. Нашел. Скотный двор. Комедия. Ну, для комедии оно простительно.

– Настоящий театр?

– Да. Говорят, что даже знаменитый. Но я о нем знать ничего не знаю.

– И я не знаю.

– Вот и познакомимся с прославленным искусством. Ты придешь?

– Приду.

Отрисовав макетик, тусить в гараж к Ивану Кира не пошел, даже не вспомнил о тусовке. Доплелся до дому и рухнул спать, как будто отстоял три ночных смены. В коротком, путаном, сумбурном сне увидел многослойную картину дневных недодуманных образов. Сбивчиво мелькнули созвездия, Наташа, Юра, студия, завод, вокзал, начертание «художник», выполненное его собственным шрифтом, город, мама, люди, лебеди. Какая-то неразбериха, а не сон.

В обед его разбудили Наталья и Ваня, бесцеремонно вломившись в акварельный полусон реальными новостями. С самого утра они, оказывается, организовали кипучее расследование хищения картины. Преступление было раскрыто! Во всяком случае, оба юных детектива орали о том в один голос.

– Ну-ка, нарисуй мне схему, что там, на краденой картине у тебя нарисовано! И точные размеры укажи, – сунул Иван сидящему в одеяле, едва продравшему глаза Кириллу авторучку и толстую тетрадь в клетку, – надо точно знать, что это именно она.

– Вы что, ее уже нашли? А как вы узнали? – поразился Кирилл скоростям следопытов.

– Плохие новости у нас в Будылино моментом разлетаются. Мне еще вчера все рассказали, – мило хихикнула Наташа, – а утром и Ивашка уже знал.

– Вставай, давай! Рисуй схему! – потребовал Иван.

– Какую схему-то?

– Какой ты трудный! Просыпайся! Что там было нарисовано?

Кирилл мгновенно набросал основные черты композиции и протянул тетрадку другу.