Собрание сочинений. Том 3. Упрямая льдина. Сын великана. Двадцать дней. Октябрь шагает по стране. Братишка. Секретная просьба

– Аминодав, хочешь царем быть?

– Хочу. – Потом подумал: – А бить не будете?

– Зачем же бить – ты же царем. Главным!

Аминодав согласился.

Стали думать о царском дворце. Сонька сказала, что лучшего места, чем банька у Качкиных, и не сыщешь. Она далеко, на огородах, возле самого леса. Народ там не ходит. Мешать не будут.

Так и поступили. Соорудили из досок и веток молодому Собакину трон, сплели из соломы корону, и стал Аминодав «царем».

Поначалу игра кулачонку нравилась. Он важно сидел на троне, подавал разные команды, и ребята немедленно все исполняли: кланялись «царю» в ноги, носили его на руках. Петька Качкин отплясывал казачка, Сонька Лапина пела «страдания», а потом все разом – «Боже, царя храни».

Наконец ребятам это наскучило.

– А теперь, – проговорил Лёшка, – будем играть в свержение.

– В свержение, в свержение! – закричали ребята.

– Не хочу в свержение, – заупрямился Аминодав.

Тогда мальчишки бросились на Собакина, стащили его с трона, растоптали корону и даже скрутили руки.

– Пиши манифест, – приказал Лёшка.

– Манифест, манифест!.. – вопили ребята.

Сонька сбегала, принесла карандаш и бумагу.

– Пиши, – потребовал Лёшка.

Аминодав вытер набежавшие слёзы, взял карандаш.

– «Божьей милостью, – диктовал Лёшка, – мы, Николай Второй, император Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая (Ребята с восхищением смотрели на Лёшку.)… признали мы за благо отречься от престола…»

В этом месте Собакин опять заупрямился.

– Пиши! – Лёшка смазал «царя» по затылку и продолжил: – «…и сложить с себя верховную власть».

Аминодав нехотя написал. Стали спорить о том, как же подписывать.

– Пусть пишет «Собакин», – зашумели ребята.

Лёшка заколебался. Решили так: «Николай Второй», а ниже – «Собакин».

– Хорошо, – сказал Лёшка, просмотрев бумагу. – А теперь давай играть в заключение.

– В заключение, в заключение! – закричали ребята.

Решили содержать свергнутого «царя» тут же, в баньке. Собакин опять заупрямился. Снова заплакал. Но слёзы и на сей раз не подействовали. Баню закрыли. Для надежности поставили караульщиком Петьку Качкина. Дали ему вместо ружья палку, а сами помчались на кручу, к реке Голодайке, покататься на санках по последнему снегу.

Крутится Петька около баньки. Скучно.

– Пусти! – раздается из-за дверей. – Пусти!

Ходит Петька, делает вид, что ничего не слышит.

– Пусти! – хнычет Аминодав. – Я тебе леденцов принесу.

И снова Петька не подает виду. Виду не подает, а у самого начинает сосать под ложечкой. Представит леденцы – слюна в рот сама собой набирается. И все же решает: «Нет, не открою».

Понял Аминодав, что Петьку ни слезами, ни леденцами не возьмешь. Решил по-другому.

– Петька! – позвал жалостливо. – Петька!

Мальчик подошел к двери.

– Ну что?

– Открой, мне по нужде.

Петька задумался: не ожидал такого. А Аминодав скулит и скулит:

– Пусти, ой, не могу! Пусти, ой, не могу!

«Ладно, на минутку пущу», – решил Петька. А Собакин только того и ждал. Был он и годами старше и ростом выше. Схватил Петьку и втолкнул вместо себя в баньку.

Вернулись ребята – нет караульщика. Подошли к двери. Услышали плач. Вошли в баню. Сидит Петька, слёзы рукавом вытирает.

– Ты как здесь? – набросился Лёшка.

– Обманул… – захныкал Петька и рассказал про Собакина.

Лёшка замахнулся.

– Эх ты, царя упустил! Революцию предал. Теперь и война не кончится. И земли мужикам не дадут.

Хотел Лёшка излупить Петьку. Но ребята заступились. Мал Петька, глуп. В Питере не жил, порошков и лекарств не разносил, как царя скидывали, не видел – где же ему понять про такое!

Барыня Олимпиада Мелакиевна

На все четыре стороны от Голодай-села расходились господские земли.

Принадлежали они помещице Олимпиаде Мелакиевне Ширяевой.

Дом Олимпиады Мелакиевны стоял на пригорке в двух верстах от села. Дом был старинный, приземистый. Четырьмя стенами и шестью колоннами врос он в землю, словно всосался.

Слева от дома – река Голодайка, справа – дубовая роща, прямо – поля и поля. Любила барыня выйти на крыльцо, посмотреть на округу. Стоит барыня, смотрит, не сходит с лица улыбка. Куда ни глянь: земля, луга, лес – всё барское.