Первая Мировая. Война между Реальностями

Далее, тормозить наступление Правого крыла могли бельгийские или французские арьергарды. Чтобы справиться с этим, А. Шлиффен включил в состав своих корпусов тяжелую артиллерию, таким образом, оперативный план оказал прямое и непосредственное действие на структуру и боевое расписание войск – случай, вообще говоря, беспрецедентный.

Наконец, дивизий первой линии на столь пространственно широкий маневр банально не хватало, и Шлиффен решился на революционную по тем временам меру, включив в состав активных армий резервные корпуса, то есть солдат старших возрастных категорий, отцов семейств, давно отвыкших от военной муштры.

И после всех этих экстраординарных мер, шансы на успех не превосходили 50 %, а исполнение плана критически зависело от владения всего одной железнодорожной линией.

А. Шлиффен не дожил до начала войны, а с поста начальника Генерального штаба он был уволен по старости и болезни еще в 1905 году. Умирая в новогоднюю ночь 1911 года, он говорил в бреду: «Об одном только я вас прошу: сделайте мне сильным правый фланг…»

Французская республика: у нас тоже есть план…

Трудно сказать, насколько французское военное руководство представляло себе план Шлиффена. С одной стороны, немцы его не слишком скрывали. Дело дошло до того, что Шлиффен, уже после своей отставки, обсуждал внесенные в его план изменения в общедоступной прессе.

С другой – французы в него не очень верили. Нарушить нейтралитет Бельгии (шесть бельгийских дивизий плюс три сильные крепости), вызвать негативную позицию Англии (экспедиционная армия от 4 до 6 дивизий и сильнейший в мире флот), рискнуть Эльзасом – все это ради кусочка южной Бельгии, ради примитивного флангового охвата? В возможность марш-маневра через центральную и северную Бельгию к нижней Сене французы не верили совершенно, для них это была фантастическая и невозможная идея.

В результате французы пошли на компромисс, который, как известно, хуже любой из альтернатив. Они считались с нарушением немцами нейтралитета Бельгии – но в ограниченном масштабе. Они предполагали также, что действий против Бельгии может и вовсе не быть. Поэтому они зарезервировали часть своих сил, предполагая использовать их тем или иным образом – в зависимости от того, как именно развернется немецкое наступление.

В принципе в отличие от немцев французы к 1914 году так и не создали плана войны, о котором можно было бы сказать что-то хорошее или хотя бы что-то плохое. У них был разработан активный план развертывания (последняя его версия была реализована и вошла в историю под названием «Плана № 17»). Этот план ставил задачу наступления.

Но куда?

Формально конечной целью объявлялся Берлин, но в отличие от плана Шлиффена, где по дням и по дивизиям указывалось, когда и как будет окружен Париж, в «Плане № 17» подобные расчеты напрочь отсутствовали.

«Мы пойдем на Берлин, форсировав Рейн у Майнца» – такой лозунг едва ли можно назвать стратегическим решением.

В сущности, замыслы французов не заходили далее реки Рейн.

Прежде всего, они собирались атаковать Эльзас – не столько из военных, сколько из патриотических соображений. Никакого смысла в этой операции не было, что французы и сами понимали, называя Эльзас «стратегическим захолустьем».

Главный удар предполагалось нанести севернее – через лесистые и бездорожные Арденны, причем направление этого удара – на восток или же на северо-восток – было поставлено в зависимость от действий противника в Бельгии.

Если немцы ограничивали свое развертывание французской границей – по примеру 1870 года, – предполагалось атаковать прямо на восток, имея в виду встречное сражение. Если оно заканчивалось успешно, французы продолжали продвигаться к востоку, вынуждая немцев постепенно отходить за Рейн, что подразумевало добровольное оставление ими Эльзаса и Лотарингии. Впрочем, даже при самых благоприятных условиях, при разгромном выигрыше встречного сражения в Лотарингии, это наступление было бы сопряжено с серьезными проблемами. У французов отсутствовала сверхтяжелая артиллерия, и брать расширенный лагерь Меца,[31 - «Сильнейшей немецкой крепостью был Мец, образовывавший с Тионвилем общий укрепленный район и расположенный непосредственно на французской границе. В состав крепости входили:• Старая центральная ограда, построенная французами и частично замененная металлической решеткой;• Пояс из 10 внутренних фортов, построенных до 1899 года, удаленный от ограды на 3–4 км;• Пояс внешних укреплений, состоящий из 18 крупных опорных пунктов, вынесенных на расстояние 7–9 км от ядра крепости.В промежутках между опорными пунктами располагались промежуточные укрепления. Все промежутки между укреплениями были заполнены окопами и проволочными заграждениями, фланкированными из бетонных капониров.Фактически Мец представлял собой укрепленный район, подготовленный к длительной позиционной борьбе. Интересной деталью является применение в Меце тяжелой артиллерии на железнодорожных площадках, обеспеченных путями для маневрирования и укрытиями.Тионвиль, являвшийся «спутником» Меца с севера, включал в свой состав три «фесте», подобные построенным в Меце.К моменту начала войны крепость находилась в строю, хотя некоторые опорные пункты были еще не достроены. Имевшиеся у французской армии осадные орудия были бы вынуждены располагаться в зоне эффективного огня тяжелых броневых батарей немцев, что неминуемо сказалось бы на результативности бомбардировки». (Статья А. Поляхова «Крепости западноевропейского ТВД» в книге М. Галактионова «Темпы операций».)] а равным образом и форты Страсбурга, им было нечем.

При любом продвижении к Рейну эти две ключевые крепости расчленяли боевой порядок французов, нависали над флангами и, главное, контролировали железные дороги. Практически, не овладев Мецем и Страсбургом, французы не продвинулись бы дальше реки Саар.

Зато в случае поражения во встречном сражении в Арденнах они просто отошли бы за Маас и линию крепостей, в этом смысле особого риска в «Плане № 17» не было.

Гораздо более интересная игра возникала, если бы немцы большими силами наступали бы через Люксембург и южную Бельгию. Французское командование видело в этом риск: противник выигрывал их фланг. В этом случае предполагалось в свою очередь атаковать во фланг обходящее крыло немцев, для чего войска в Арденнах разворачивались не на восток, а на северо-восток, одновременно вытягивая свое расположение к северу до места слияния Самбры и Мааса.

«Сыграно» в соответствии с каноном шахматной игры: контрудар в центре является лучшим возражением на фланговую атаку. На шахматной доске с ее плоской метрикой атака на фланге всегда будет отставать от контригры в центре (при правильной игре обеих сторон). Однако метрика западноевропейского ТВД искривлена: кратчайшее расстояние между точками далеко не всегда есть прямая линия. Движение в центре, в лесистом бездорожье Арденн, при прочих равных условиях осуществляется медленнее, нежели движение по фландрским равнинам. Потому во Франции и Бельгии наступление в центре будет развиваться медленнее, нежели обходной маневр через Бельгию. Вызывает удивление, что французы не разобрались в этой, не такой уж сложной, проблеме до войны» (Комментарии к книге М. Галактионова «Темпы операций»).

К этому следует добавить, что риски наступления противника через центральную и северную Бельгию французы вообще не рассматривали. В худшем случае они ожидали там «набегов германской кавалерии». Против этих набегов развертывалась группа второсортных территориальных дивизий генерала д’Амада, гарнизон Мобежа, какие-то батальоны в упраздненной крепости Лилля. Ну и, если англичане соблаговолят прислать свои войска, на что французское командование, вообще говоря, не имело права рассчитывать, английская экспедиционная армия развернется к северо-западу от линии французских войск и как-то прикроет их фланг.

В целом французский план, по крайней мере, гарантировал, что войска, в отличие от 1870 года, своевременно развернутся на восточной границе, займут крепостные районы и под их прикрытием вступят в бой. Исход этого боя даже с французской точки зрения оставался гадательным. Французы говорили о наступлении, думали о наступлении, приняли ура-патриотический наступательный устав, рассчитанный более на «наступательный дух французского солдата», чем на какую-то оперативную или тактическую реальность, но в глубине души они прекрасно понимали, что после первого же столкновения войск им придется обороняться и что думать надо не о Рейне, и даже не о Сааре, а о Самбре и Маасе.

Война Ареса – война силы и хитрости (по материалам книги «Сумма стратегии»)

Французский план не был плох. Напротив, он был вполне на уровне своего времени. Только вот замысел Шлиффена это время опережал.

Германский фельдмаршал назвал свой главный труд «Канны», название броское – и вводящее в заблуждение. Оперативная схема, созданная в 216 году до н. э. Ганнибалом, предусматривала выигрыш обоих флангов противника, наступающего в центре. Шлиффен не видел ни малейшей возможности применить эту схему – для двойного охвата не было ни достаточных сил, ни достаточного пространства. К тому же не было никакой гарантии, что французы будут наступать в центре, где, кстати, находился Мец. Да и с эстетической точки зрения Шлиффен не признавал классических симметричных построений, которые считал, как минимум, неэкономичными.

Шлиффен действительно использовал опыт Пунических войн, но не сражение при Каннах, а марш-маневр Ганнибала в начале кампании. Карфагенский полководец шел из Испании по хорошо известной прибрежной дороге, но затем резко отклонился к северу, форсировал Рону в среднем течении и через Альпы вторгся в Италию, обойдя римские войска с фланга. Практически там случилась хоккейная или футбольная ситуация, когда защитники «проваливаются», и нападающий выходит один на один с вратарем. Ганнибал уже создал угрозу Риму, в то время как лучшие римские легионы защищали линию Роны. Их форсированный марш обратно закончился боем с перевернутым фронтом и полным разгромом.

В этой логике Шлиффен и выстроил свой план. Асимметричная операция с большим оперативным усилением, имеющая своей целью не фланговый охват – Шлиффен полагал, что такой охват легко парировать простым отступлением – а глубокий обход с созданием угрозы стратегическому тылу противника. То, что в процессе этого обхода французы теряли Париж, важнейший политический центр и транспортный узел, было даже не целью, а «бонусом». Такими же «бонусами» становились маасские крепости, Мобеж, порты на побережье Ла-Манша, Брюссель.

Операция стоит очень дорого (Австро-Венгрия, Восточная Пруссия, Эльзас), но развивается по нарастающей и обещает успех. Выход Франции из войны поставит Россию в тяжелое положение: она изолирована от оставшегося союзника (Англии) и должна сражаться с Германией и Францией в одиночку. При этом, чем успешнее будут продвигаться русские в Галиции и Карпатах, тем хуже для них, если только линия Вислы продержится планируемые Шлиффеном шесть недель.

План, конечно, демонстрирует принадлежность Шлиффена юнкерскому менталитету. Разгром Франции, с точки зрения юнкера, убедительно продемонстрирует русским, что Германия является сильнейшей европейской державой. Осознав это, Россия пойдет на «пристойный мир» – особенно же, если будет разбита в Польше и Галиции победоносными армиями, переброшенными на Восточный фронт после победы на Западе.

Но как разбить Великобританию? Для юнкера это не имеет значения. Англия не имеет сухопутных войск, а морская блокада после заключения мира с Россией бесперспективна. Англии придется заключить мир. В крайнем случае, можно будет что-то ей отдать ради этого: очередной Занзибар или униженную и разбитую Францию – ее долговременная оккупация в планы Шлиффена не входила.

Едва ли старый фельдмаршал до конца отдавал себе отчет в том, что даже после полного разгрома Франции и заключения мира с Россией положение Германии останется опасным и сложным. Что уже после победы придется пройти через совсем другую войну, причем результат этой войны будет зависеть от позиции самой слабой из Центральных держав – Италии, которая имела флот, способный после нейтрализации Франции создать Англии некоторые проблемы на Средиземноморье.

Впрочем, Шлиффен, по-видимому, считал поддержку Италии гарантированной. Во всяком случае, политическая задача сохранения военного и политического союза с этой страной проходила не по его «ведомству».

И здесь вновь играет свою роль германское двоевластие и раздвоенность внешней политики страны. Для юнкерства Италия не столько союзник, сколько обуза. Но для грюндеров она тоже не союзник, а скорее, конкурент в морских и колониальных делах. Австро-Венгрия же жизненно важна для сдерживания России, поэтому в перманентном конфликте Италии и Австро-Венгрии Германия обычно поддерживает австрийцев против итальянцев.

Впрочем, даже знай Шлиффен, что Италия изменит Центральным державам и перейдет на сторону противника, а Великобритания станет сражаться до конца, как в годы Наполеоновских войн, он едва ли изменил бы свой план.

Только полный разгром Франции давал Германии какие-то практические шансы вырваться из стратегического окружения. Ни в какой другой логике надежды не было вообще.

План Шлиффена стал лейтмотивом Первой мировой войны, да и начального этапа Второй. Этот план координировал действия Германии на Западе, Востоке и Юге во время отчаянного «тевтонского натиска», когда немцы были очень близки к победе. Этот план придал смысл и выстроил единое содержание для колоссального Генерального сражения, первые выстрелы которого прозвучали 5 августа 1914 года под Льежем, а последние – в середине января 1915 года под Кепри-Кеем в Турции.

С тех пор базовые идеи этого плана использовались в войнах и стратегических играх, при создании региональных и отраслевых стратегий. Асимметричный маневр, оперативное усиление, направленность против глубокого тыла, а не ближайшего фланга противника, геометрически согласованный рисунок операции, когда армии двигаются по геодезическим – линиям наименьшего времени, – все это можно применить к самым разным задачам. Например, к стратегии развития ядерной энергетики России.[32 - Описание стратегического шлиффеновского маневра для ядерной энергетики – разумеется, в ином пространстве и без ссылки на старого фельдмаршала – вошло составной частью в форсайтное исследование перспектив развития мировой энергетики до 2075 года (по заказу НИИАР, г. Димитровград).]

Может быть, именно в плане Шлиффена нашла свое высшее воплощение древняя и классическая «война Ареса»: сочетание тактики, оперативного искусства и стратегии, «война силы и хитрости».

Сюжет второй: стратегическое развертывание

Врагов всегда следует держать в неведении. Если они не до конца понимают, кто вы и чего хотите, они никогда не угадают, что вы сделаете дальше.

    Дж. Мартин. «Песнь льда и пламени»

Армии долго маневрировали, строились, перестраивались и снова строились по новой. А когда все было готово, Фингон воскликнул:

– День настал! Смотрите все, день настал, а ночь проходит, – и хотя факт наступления дня ни для кого секретом не был, но тем не менее войска пришли в возбуждение и начали битву задолго до того, как армия врага приблизилась.

    А. Свиридов. «Звирьмаррилион»

Колоссальная кампания 1914 года производит несколько странное впечатление. Слишком высока активность войск сторон, слишком быстро операции сменяют одна другую, иногда накладываясь друг на друга, слишком размашисто импровизируют командиры и штабы перебросками целых армий. Все это представляется лежащим на грани реального и невозможного и напоминает, скорее, стратегическую ролевую игру.

Война еще не была объявлена, а уже приобрела мировой характер. В последних числах июля началось развертывание войск и боевых кораблей на четырех театрах военных действий: Западном, Восточном, Южном и Океанском.

Сцена и декорации

Океанский ТВД, не представленный на этой карте, включает Мировой океан и немецкие заморские территории, прежде всего – Циндао, германскую Западную Африку (Намибию) и германскую Восточную Африку (Танзанию).

Средиземноморский ТВД

Потенциальными зонами военных действий могли и рано или поздно должны были стать западная или северная граница Италии (итальянский ТВД), а также территория Оттоманской империи. Последняя буквально генерировала самостоятельные ТВД – морские (Черное море и зона проливов) и континентальные – Кавказский, Суэцкий, Месопотамский.