Купола в солнечном просторе

Лучше, думаю, с бездомными рядом, меньше грехов…

В конечном итоге меня записали в одну компанию с ними. Дескать: рожей не заразился, а мозги точно от общения с бомжами набекрень съехали. Вместе с Володей и Таней выписали. Два года назад в этой же больнице двадцать один день лечили. Тут через восемь дней завотделения подходит: всё – выписываем. Я повозмущался, он внял моим требованиям, оставил на четыре дня, потом опять забыл, что я не бездомный… У Володи с Татьяной вообще раны конкретные, казалось бы – лечить и лечить, а их на выход. Они слова в свою защиту не сказали.

Говорю заведующему отделением:

– Ладно, я домой. А Татьяна куда?

– Её болезнь в такой стадии, что в домашних условиях нормально лечится.

– Какие, – попытался втолковать ему, – у бездомной могут быть домашние условия? Её долечить надо. В полном здравии от вас выйдет – уже проще ей. Человек ведь!

– Её бездомность не в моей компетенции, – поставил точку.

Смотрю, Таня в уголке на лестнице тихо плачет. Отвернулась к окну, слёзы вытирает. Идти некуда. Дал ей денег, всё что у меня было с собой, на центр адаптации. Пусть хоть первое время там побудет.

Друг у меня Андрей, человек православный, рассказал ему про Таню. Как бы, говорю, помочь. Хочет женщина исправиться, понимает, нельзя так жить, а выбраться из болота не может – такой поддержка нужна. Вот бы в монастырь пристроить. Монахиня из неё получится или нет, тут как Бог даст, хотя бы в себя пришла в человеческой атмосфере, оттаяла от жизни непутёвой. Глядишь, побудет месяц-другой трудницей, втянется. В дореволюционных монастырях десятки лет в послушниках ходили, не все и монахами становились.

Андрей мою идею одобрил. Приехали за Татьяной в центр социальной адаптации.

По большому счёту, не увидел я адаптации в центре – гостиница, ночлежка – не более. Тоже хорошо, но это как при болезни, когда не причина лечится, а обезболивающее принимается, которое в конечном итоге тебя и прикончит.

Я-то наивно предполагал, какие-то цеха есть в центре. Той же Тане надо было не рыбку давать, а удочку. Рассказывала, одно время у какого-то сельского предпринимателя скотницей устроилась, не на ферме, при доме. Под её опекой были поросята, козочки, корова. Хорошо, говорит, было. С животными, говорит, лучше, чем с людьми. С ностальгией вспоминала. Мало кто из бездомных возвращается к настоящей жизни. Единицы могут подняться без посторонней помощи и начать зарабатывать на хлеб. Есть такие, кто, живя в центре социальной адаптации, неплохо зарабатывает. Но как – нищенствованием. За Таней приехали, стою у машины, ко мне подъезжает на коляске средних лет мужчина:

– Слушай, давай ты меня будешь днём отвозить, вечером привозить, я тебе тысячу-полторы в день давать. По рукам?

Если он вот так запросто может таксисту отвалить тысячу, сколько тогда на паперти зарабатывает или в переходе?

– Нет, – говорю, – не по рукам. У меня и без тебя грехов полно.

В центре была ещё одна памятная сценка. Стоим в холле, к нам подскакивают два пятидесятника. Володя рассказывал, пятидесятники центр плотно пасут. Более-менее трудоспособных бездомных к себе подтягивают, на свои работы привлекают. С администрацией они вась-вась – взаимовыгодное сотрудничество. Подскакивают к нам два пятидесятника, а с ними женщина, заведующая что ли. Крепкая крупная женщина с ярко-рыжими волосами и с наездом на нас:

– Вы за Татьяной приехали?

– Да, – говорю, – а что нельзя?

– А то, что её они уже, – показывает на пятидесятников…

Один из сектантов снисходительно-хозяйским тоном перебил заведующую:

– Ладно, пускай она будет ихняя.

Уступил, что называется… Сразу глаз на неё положили. А что – силёнка ещё осталась в женщине, руки-ноги при ней, можно поэксплуатировать…

Андрей не смог промолчать, сектанты на него действуют, как красная тряпка на быка, выпалил:

– Лучше быть пьяницей и блудником, чем еретиком.

Пятидесятники как ежи иголки выпустили:

– А вы доскам молитесь!

Я схватил Андрея за руку, потащил к машине:

– Поехали-поехали, времени нет для богословских стычек.

Ему только дай подискутировать с такими оппонентами.

Едем, Андрей говорит:

– Лучший вариант – монастырь матушки Варвары.

Я и сам так думал. Матушка вообще уникум, монастырь с нуля создала, трудяга и молитвенница. Скольким людям из мира и молитвенно, и материально помогает. Как-то на великомученицу Варвару был в монастыре, за трапезой разговорился с соседкой по столу, она рассказала, что матушка ей корову подарила, деток нечем было кормить, она коровку выделила. А сколько у матушки духовных чад по области…

Первый раз приехали с Таней в монастырь неудачно – матушка за день до этого отбыла на неделю. Без игуменьи, само собой, никто не оставит в обители.

Андрей предположил:

– Может, дорога сюда закрыта, не наш вариант, поехали-ка в другой монастырь.

Андрей и там свой человек, игуменью хорошо знает и та его. Да только знакомство не помогло.

– Таких не беру, – откровенно сказала настоятельница, – научена горьким опытом. Дня на три, может, хватит её, потом понадобится водка и мужики.

– Она, – говорю, – настолько смиренная, просто диву даюсь.

– В тихом омуте, знаешь, кто водится?

– Догадываюсь! Но, мне кажется, Таня, не тот случай!

– Поверь мне, – не согласилась настоятельница, – все они тот случай. Одна такая тихоня схватила топор и давай гонять моих бабушек. Выхожу, она летит, топор над головой, готова всех в капусту порубить, глаза бешеные, руки трясутся. Я встала перед ней: «Руби!» – говорю. Опустила топор, разревелась.

Конечно, в жизни Тани и пьянство, и всё что хочешь было. Дом в деревне превратила в притон, забор вокруг него на дрова пустила… А потом и вообще дальние родственники её фактически вытурили. И есть дом, и нет его. Человек безвольный, этим воспользовались. А защитить некому.

Через неделю второй раз повезли к матушке Варваре. Снова её не было, но сказали, возможно, приедет. Делать нечего, решили ждать, и вправду, через час приезжает. В мгновение ока паломники набежали. Никого не было, тут, будто под кустами и за деревьями прятались, как по команде выскочили – толпой окружили матушку.

Наша очередь подошла. Андрей стал просить за Таню.

– Вот привезли, человек в трудной жизненной ситуации.

– А у кого она лёгкая, – сказала матушка и обратилась к Тане. – Ну, птичка вольная, что хочешь?

– Хочу исправиться, – Таня как школьница потупила взор.

– Рассказывай, как жила, – спросила матушка, потом в глаза Тане посмотрела. – Собственно, и так вижу.

Потом, хотя ни мы, ни Таня ничего не сообщали про болезнь, говорит:

– Где заразилась?