Иго во благо

Мама у нас миротворец. На улице все её любили и уважали. В том числе цыгане. Через два дома от нас жили ромэлы с бессчётным количеством детей. Те росли как чертополох в огороде. Цыганка с цыганом с утра пораньше завеются дела делать, цыганята, сами себе предоставленные, бегают в любой холод полураздетые. Часто бывало, дверь в доме захлопнется, а у них ключа нет. Мама зазовёт к нам, умоет, укутает, накормит, вечером взбучку родителям даст. Был случай, поехала на оптовку, пока товар выбирала, кошелёк умыкнули. Мало того, деньги в нём, а ещё и пенсионное удостоверение. Это какая волокита восстанавливать. Наши цыгане узнали о беде и через день принесли кошелёк со всем его содержимым.

Маму любили. На похороны столько людей пришло…

Алексашенко попросили её посодействовать, приютить на первое время Марину, пока та не определится с работой, жильём. Мама – широкая душа: «Да пусть живёт сколько надо, дом большой, нам веселей будет».

Дом, действительно, отец с дедом большой выстроили, мы к тому времени все по своим углам разъехались, один брат жил с родителями.

Так появилась в моей жизни вторая Марина.

В наших с женой духовных исканиях, скорее – метаниях, жена была авангардом. Первую мысль она давала, делала первый шаг, я следом подключался, и если появлялся интерес, начинал раскручивать тему. Жена прочитала про Джуну, пересказала мне, я давай пробовать лечит руками. Стало получаться. Поехали за город – речка, рыбалка, палатка, костёр. Сварили какао, сыновья и дочь – все любители какао, мне оно что есть, что нет – они то и дело просили в детстве: «Мама, какао сделай». Сварили на костре. Со сгущёнкой. Марина по кружкам разлила, Коля подлетает, хвать кружку, она не керамическая, эмалированная, походная. Бросил, завыл от боли. Тут же волдыри вскочили. Я давай работать, волдыри сразу сошли. Зубную боль снимал. И у жены получалось руками лечить.

С экстрасенсами одно время водились. Было дело, у американских сектантов отметились – вкусили экзотику с клоунским оттенком. Своего бога те восхваляли по частушечному принципу: «Петь буду и плясать буду». Какие-то песни пели с прихлопами да притопами. К ним несколько раз сходили с женой. С Максимычем, тибетским лекарем с вятской физиономией, задружили. Он дом на Северных купил, ну и познакомились. Как же мы мимо пройдём. Медицина тибетская, но иконы в доме развесил православные. Сам по себе Максимыч был мужиком хорошим, добрый, отзывчивый. Кому-то позвоночник ставил, головные боли снимал… Я сам у него лечился, детей водил.

Бедные наши дети, к кому только не таскали их непутёвые родители.

Батюшка Савва скажет однажды:

– Первыми в ад путёвки получают колдуны, чародеи, маги, заодно и клиентуру за собой тащат.

Но даже после знакомства с батюшкой Саввой, после его наставления в отношении колдунов, пару раз замазался с чародеями.

Каратэ занимался. Тренер говорит. У нас никакой религии. Но заходишь в зал, поклонись. Кому? Духу зала. Много лет не придавал значения, потом замкнуло: какому такому духу? Тогда и перешёл в рукорпашку.

На фоне моего интереса ко всему из ряда вон выходящему, появилась баба Зина из Казахстана.

Перед сном с двумя ангелами произошли следующие события. Поехал с женой к дяде Толе в Казахстан. У того два сына, младший, Илья, олигарх местный. По сей день некрещёный и по сей день и батюшке помогает (то на ремонт крыши храма выделит деньги или колокол купит), но и у муллы на хорошем счету – принял посильное участие в строительстве мечети. Всеядный.

– Илюха, – говорю, – ты бы уже прибивался к одному берегу: или крестился или обрезался. Получается – и вашим и нашим вприсядку пляшем!

– Ничего, ничего, Бог один, он всё видит.

Второй сын у дяди – Эдик, в Германии живёт. Неверующий. Лет пять назад в Россию приезжал, гостил в Омске. Я тогда уже был воцерковлённым, поэтому кто о чём, а лысый о расчёске, подвёл разговор к вере. Эдик мне:

– Сань, ну как ты, умный человек, образованный, окончил техникум на отлично, институт, работаешь директором, можешь в церковь ходить? Ну, скажи честно, как брат брату, там ведь в основном необразованные тёмные бабки.

– Ты знаешь, – говорю, – почти все образованные, в том числе бабки. Я бы сказал, бабки сегодняшние молодняку нынешнему не уступят по светскому образованию. У тебя представление, тёмные дореволюционные бабки, о которых нам с тобой толковали в школе и которым в 1917-м революционном году большевики свет принесли, а они его отвергли, эти самые доисторические бабки по сей день оббивают пороги церквей. Прикинь, сколько им должно быть лет? Далеко-далеко за сто. Мне такие ископаемые бабки ни разу не попадались в храмах.

Что Илья, что Эдик, нормальные, работящие мужики, далеко не глупые, но…

Жена Ильи в тот мой приезд говорит:

– У нас есть очень хорошая бабушка, народный целитель.

Тогда я в отношении веры был в десятки раз темнее «тёмных дореволюционных бабок», несмотря на свои дипломы и должности, поэтому встрепенулся.

– Познакомь!

С баб Зиной мы сразу нашли общий язык, своими людьми стали.

Поэтому, когда у мамы начались проблемы с почками, сразу позвонил в Казахстан. Баб Зина заверила:

– Всё вижу, буду лечить, если понадобится – приеду.

Приехала. Энергии в старушке на десятерых. Первым делом, говорит, надо пойти в церковь, потом – на кладбище.

В церковь, вроде понятно, но на кладбище-то зачем? Ладно, целителю виднее. У него свои секреты мастерства.

Повёз в Крестовоздвиженский собор. По народно-целительной методике баб Зины – надо поставить тринадцать свечей. Цифра насторожила и откровенно не понравилась – почему именно тринадцать? Спрашивать и спорить не стал. Некоторые догматы баб Зины и ранее смущали. Плевать, говорит, надо через правое плечо, а не через левое. Со стороны сердца стоит хороший ангел, который за нас, а нехороший, на которого и следует щедро слюной брызгать – он с правой стороны. Думаю, что-то, баб Зин, не то толкуешь.

В церковь привёз в воскресенье, народу полным-полно. Купил тринадцать свечей, отдал ей. А сам делаю вид, что не гляжу на неё, она мне попросту не интересна. Занимаясь борьбой, специально тренировал себя на развитие бокового зрения, вроде взгляд направлен в одну сторону, но видишь всё, что вокруг происходит. Поставила баб Зина тринадцать свечей. Скользкую арифметику незаметно исправил: тринадцать за мою маму не пойдёт – ещё одну потихоньку купил и водрузил на подсвечник. Службу отстояли, отец Иоанн, митрофорный протоиерей, вышел с крестом, прочитал проповедь. Народ выстроился крест целовать. Я слежу за объектом. Но и она, заметил, время от времени меня глазами ищет, бабушка себе на уме. Подходит к кресту, отец Иоанн начал ей что-то говорить, она юрк и отошла. Не дал приложиться к кресту.

Эге-ге, думаю, интересный расклад. Сам, делаю вид, будто ничего не заметил, ступил за колонну. Жду, что дальше будет. Баб Зин подходит, зырк на меня, видел или нет? Держусь индифферентно, полная безмятежность на лице. Похоже, решила, не видел. И всё же, на всякой случай, а вдруг заметил, в машине говорит:

– Батюшка поругал, что неправильно крещусь. А у меня пальцы толком не гнуться, корову ведь дою. Он замечание сделал.

Не сказала, что к кресту не допустил. Я тоже промолчал.

Но до конца, надо сказать, не понял тогда, с кем имею дело. Это уже потом батюшка Савва объяснил, кому служат такие люди.

После церкви отвёз её на кладбище, внутрь баб Зина одна пошла, я сидел в машине за воротами кладбища, мысленно обращаясь к родным усопшим. К деду Андрею, бабушке Августине, которая нам Библию читала. С бабушкой долгие годы был контакт, впрочем, и сейчас есть. Сердцем чувствую: слышит, когда обращаюсь к ней.

После поездки в церковь у меня стали накапливаться в отношении баб Зины нестыковки. В тот год она несколько раз подряд у родителей останавливалась, купила в Новосибирской области домик, туда переехала с мужем и сыном. Моталась в Казахстан и обратно через Омск, и к нам заезжала. Однажды пригласил к себе, баб Зин обошла квартиру и давай учить, какие иголки надо в окна и в двери втыкать. Я ведь воткнул. Полечила моих сыновей, а вот дочь жена наотрез отказалась давать. Что-то почувствовала.

Один раз баб Зин приехала в Омск вся больная, язвы на ногах. Говорит мне:

– Вообще умираю.

Я, добрая душа, вызвался:

– Давай полечу твои ноги.

Когда при лечении руки ставишь, начинаешь ощущать, как движется энергия по кругу: из одной руки выходит, проникает в объект лечения, затем входит в другую, проходит через тебя, снова из той же руки выходит к объекту… Здесь из одной руки выходит, в другую не идёт, как ни пытаюсь. И холод. Ощущение, которое называю поцелуй покойника – тепло уходит-уходит. Когда бабушка Августина умерла, мне было десять лет. На кладбище прощались с ней, февраль, мороз под тридцать. Поцеловал бабушку в лоб, и на губах осталось ощущение ледяного холода.

Болезнь баб Зины не по зубам оказалась мне, пошёл к Максимычу, договорился – завтра баб Зину приведут к нему на приём. Распрощался с Максимычем и отправился к себе домой. Еле доехал, с превеликим трудом поднялся на пятый этаж. Пьяный и пьяный. Жена дверь открыла, а я будто два стакана водки выпил – язык еле ворочается. Силы из меня, как воздух из шарика, вышли – сдулся до нуля.

На следующий день более-менее восстановился, приезжаю к родителям, вот те раз – умирающей баб Зины в помине нет.

– Где? – спрашиваю. – В больницу увезли? Совсем свалилась?

Оказалось, здоровее всех живых. Уметелила на другой конец города. Максимыча посетила, и все хвори как рукой сняло. Вот, думаю, что значит, дело мастера боится. Вчера баб Зина при смерти была, сегодня полетела, аки птица. Поставил Максимыч болящую на крыло. Выхожу за калитку, смотрю, Максимыч в нашу сторону движется. Да не Максимыч, тень от него. Всегда живчик, здесь еле ноги переставляет.

Озираясь, спросил шёпотом:

– Бабки твоей нет?

– Куда-то, – говорю, – упорхнула уже. Так хорошо полечил её…

Максимыч плачущим голосом: