Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

(…а как не восхититься, не прийти в умиление и восторг от незатейливо непритязательных—но при всей своей неприхотливой безыскусности, исполненных искромётно поэтичного задора—дуэлей из пересмешливых частушочных двустиший Зонного фольклора?!

" Я ебал тебя на пне,

Вот и справочка при мне!.."

"Я ебал тебя в лесу,

Хочешь справку принесу?.."

"Я ебал тебя в малине

Со всеми справками твоими!..”

И завершающая победная точка:

" Нечем крыть? Нет туза??

На! Вот хуй – протри глаза!."…)

Кроме игры слов, случались и практические подъёбки… После обеда стоим у ворот, дожидаемся грузовика. Саша Хворостюк и Витя Стреляный прошлым вечером обрили головы лезвиями безопасных бритв и выделяются меж нами резким контрастом молочной белизны скальпов лишённых растительности с их кирпично-загорелыми рожами.

– А вот, если мне на темени зарубку сделать, стану я на хуй похожим? – спрашивает меня Витя.

– Не переживай, Витёк, ты и без зарубки один в один.

– Слушай, будь другом, за уши меня возьми – сдрочи, а?

Разве другу откажешь? Стиснув его уши, дёргаю вверх-вниз.

– Тьфу-тьфу-тьфу…

Я сразу как-то не врубился – белая пена слюны мелких плевков окропила грудь моей гимнастёрки.

– Это я кончил, – поясняет он.

Перед КПП тормозит грузовик с группой штукатуров в кузове. Днепропетровские, нашего призыва, заходят в распахнутые ворота. Пятеро «черпаков» выскакивают из двери проходной, чтобы всей кодлой наброситься на здоровенного «молодого», как стая волков на быка.

Но он оказался им не по зубам, отмахался-таки, и свора убирается восвояси сыпя матерными угрозами. Бык подбирает свою сбитую в потасовке пилотку.

«Молодые» из бригады здоровилы и мы придерживаемся политики невмешательства, остаёмся сторонними наблюдателями внутренних разборок третьей роты. Водитель грузовика сигналит нам заскакивать уже в кузов…

~ ~ ~

Кладка стен девятиэтажки велась круглые сутки, с утра при свете дня, а ночью под гирляндой электролампочек подвешенных над рабочим участком стены. Двух солдат нашего призыва перевели в ночную смену – долговязого парня, что работал каменщиком на гражданке, то есть до армии, и меня. Ему выдали мастерок и он тоже ложит кирпичи, а я лопатой квалифицированно подношу раствор из ящика и шлёпаю его на стену. Ночи Ставрополя и летом холодны, так что мы обрядились в затасканные бушлаты и телогрейки, неизвестно после кого и сколько пятилеток переходивших со спины на спину.

В ночном мраке за стеной без гирлянды вырисовывается кабинка недвижимо застывшего башенного крана, а в ней неясное пятно лица кранового. Каменщики, по очереди, уговаривают его поднять наверх чайник питьевой воды, но тому лень спускаться вниз по длинной лесенке внутри башни, чтобы наполнить чайник из крана водопроводной трубы рядом с растворной площадкой, а потом карабкаться обратно.

Наконец, один из каменщиков взбирается на поддон с кирпичами, руки хватают тросы «паука»—связка четырёх стальных тросов с крючками, которыми цепляют груз—ноги становятся на два паучьих крюка, что болтаются тут без дела. Крановой врубает свою махину, под вой и треск электромоторов, кран подымает и разворачивает свою стрелу, с железным лязгом уносит стоящую на крючках фигуру далеко вниз, где одинокая лампочка льёт печальный свет на высокую кучу раствора посреди площадки. (Какая техника безопасности? В королевских войсках всё по понятиям…)

Снизу кран поднял дополнительный поддон кирпича с победным чайником на верхнем ряду. Каменщики приняли поддон на подмости, покричали крановому отвести стрелу прочь.

Один из крючков уплывающего вверх «паука», подцепил «молодого» каменщика за хлястик на спине бушлата, когда тот с мастерком в руке горбатился над кладкой, и поднял вверх. Вознёсся тот не так уж и высоко – на метр, не более, потому что со всех сторон поднялся свист и крики «майна».

Крановой исполнил команду, тем дело и кончилось, но что успел пережить бедолага, пока висел в воздухе, болтая во все стороны ногами, крича: —«Харэ! Харэ!»?

(…наверное, всё произошло случайно, потому что «деды» на линии тоже кричали крановому «майна! вниз!»…)

Потом бригадир каменщиков переходит на дальний угол возводимой секции, становится на край кладки и ссыт вниз, на невидимые в темноте останки лесополосы, арочно выгнутой пунктиро-струёй отражённого света лампочек гирлянды.

"Нету лучшей красоты

Чем поссать с высоты…"

Когда струя иссякла, сержант спрыгнул с угла – присоединиться к шеренге каменщиков и продолжить кладку…

Но не всегда и не всем всё сходит с рук так же браво…

При свете дня, два солдата схватились в шутейном борцовском поединке на стене недовозведённой шахты лифта. Вернее, тот что поздоровее ухватил того, который помельче – у здоровых долбоёбов шутливое настроение чаще в голову заходит. Они оба, не на шутку, сверзились в шахту и страховочный слой досок этажом ниже проломился под ними. Благодаря закону ускорения тел в свободном падении, здоровила достиг дна шахты первым и расплющился всмятку на кусках битого кирпича и прочих строительных обломках.

Солдатик помельче долетел вторым и приземлился на подстилку из тела покойного шутника, отделался множественными переломами. После госпиталя его не комиссовали, так и дослуживал до своего дембеля сторожем на разных строительных объектах, которые возводила рабсила одиннадцатого ВСО…

С интервалом в полтора месяца, на утренних разводах нам зачитывали приказ-циркуляр о летальном исходе в результате злостного нарушения правил техники безопасности в военно-строительных отрядах Бакинского Округа ПВО, которому подчинялся и наш батальон…

~ ~ ~

Всех «молодых» по началу службы грузят, но наше отделение оказалось самым «молодым» из «молодых». Настолько подло связалась цепь случайных обстоятельств.

Сначала прапорщик, командир нашего взвода, поймал сержанта, командира нашего отделения, с двумя бутылками вина из ближайшего гастронома.

Что такое прапорщик, он же прапор, он же кусок (никто не добавлял чего именно, но все и так знали)? Это – «дед», которому нравится блатовать (ух-ты! «молодые» перед ним трепещут) и которому хватает мозгов осознать, что после дембеля, на гражданке, эта лафа кирдыкнет, там он полный никто.

(…в гражданской жизни другая иерархия…)

Такие вот мотивы подсказывают «деду» остаться на сверхсрочную службу в армии. Четыре месяца отшугают его в школе прапорщиков и – вот он является в ту же часть, где служил срочную с маленькой звёздочкой в погоне без просветов. Ходит в парадке каждый день, шугает солдатиков и за это своё хобби получает сто двадцать рублей в месяц. Как не порадоваться за человека, что нашёл своё место в жизни?

Так что, по случаю удачной охоты, бойцы нашего отделения созваны и собраны из разных мест, где каждый выполнял свою боевую задачу – кто-то клал перегородки, ещё кто-то траншею рыл, совсем третий кто-то укладывал кирпичи на поддон, пока не поступил приказ построиться рядом с грудой щебня у входа во вторую, всё ещё незавершённую секцию.

Сержант наш стоит перед строем без поясного ремня—явный признак арестанта—и в одной шеренге с его сапогами две бутылки ёмкостью 0.5 л с идентичными наклейками цвета бордо. Белобрысый прапор в парадной рубашке с коротким рукавом (лето ж ведь) занимает позицию по левому флангу нашего запылённо-загрязнённо-заляпанного построения.

Короче, этот молокосос, который даже и не «дед» уже, надумал закатить воспитательно-показательную ораторию. Типа, вот этот предатель нашей великой социалистической Родины изменнически бросил своих товарищей по оружию и дезертировал в гастроном, но бдительный кусок поймал его с поличным…

А как всю эту херню выдал, стоит, носом шмыгает, а дальше что – не знает. Но, по-видимому, в школе прапорщиков смотрел какой-то телесериал про жизнь военных курсантов, где кому-то там посылку из дому прислали, а он её втихаря хавал, с корешами не делился. Но в следующей серии его застукали и замполит училища заставляет его схавать плитку шоколада перед лицом его товарищей в строю. И тот жмот, понурив голову, сгорает от стыда и просит общего прощения. Смотрите следующую серию завтра, после программы Время…

Ну и теперь этот Песталоцци, с одной занюханной звёздочкой в погоне, начал перед нами звезду сериала из себя корчить, теле-замполита изображать: —«Так ты товарищей своих на вино променял?! Ну-ну… Так пей же его!»– Только он не учёл, что в реальной жизни совсем другое кино, не похожее на ЦТ херню…

Вместо того, чтобы понурить голову, сержант её задрал и забулькал из бутылки с горла, исполняя приказ. Прапорщик застыл на месте, шеренга зрителей изголодало гоняли кадыки—всухую, но синхронно с глотками сержанта—и тот засадил её безотрывно. Вторую, правда, не успел – прапор очнулся, рванул, как спринтер, и ахнул её о кучу гравия.

Сержанта отвезли в часть и заперли «на губу» в проходной. Назавтра его разжаловали в рядовые на утреннем разводе и он вернулся простым каменщиком в бригаду, где и работал пока наш призыв не привезли в одиннадцатый ВСО. А как же иначе? Чтоб он десять суток бока на «губе» отлёживал и хлеб ел даром? Не выйдет! У нас пятилетний план, Партия и Правительство всесторонне его вынашивали, потому что даже и без пояснительной наколки на лбу все мы – рабы СССР…