Бетховен

Людвиг цепко хватается за крендель, теперь он его не отпустит.

Все смеются, смеется и Людвиг. Кроме лиц есть еще и животные. Огромный рыжий петух смело идет на встречу Людвигу. Мама рядом и значит боятся нечего. Людвиг машет небольшой палочкой: настоящий воин. Враг побежден и снова смех, руки матери и солнце. В подвале есть мыши. Мама говорит, их не стоит боятся, они сами нас боятся. Есть еще кошки и собаки. Какие они все большие! Самые большие-лошади!

Но есть и печальные картинки. Играет орган, противно пахнет свечами, нафталином, смесью духов и пота. Из-за пышных юбок и камзолов ему ничего не видно. Отец берет его на руки и тихо шепчет:

– Иди, попрощайся с дедой.

Отец опускает его с рук на землю и слегка толкает его в спину. Странно, почему надо прощаться с дедом? Почему он так неподвижно лежит и почему именно здесь, в церкви? Почему мама плачет? Почему так громко играет орган и много людей подходят к ЕГО

деду и целуют его лоб? Больше воспоминаний нет. Начинается самое обычное детство и

в этом детстве уже нет места воспоминаниям. Теперь каждый день невесел и сер. Вот и сегодня обычный нудный день, дождь и туман и весь день прошел впустую, вот сейчас

вечер и отец сидит уже несколько часов над огромной кипой бумаг и бухгалтерских томов. Все они огромные, пыльные и пахнут противно. Отец, обхватив голову руками, ерошит волосы, потягивает вино прямо из горлышка и пыхтит. Он потеет, дышит тяжело, но все напрасно. На подмогу ему приходит Теодор Фишер, давний друг юности.

– Я ничего не понимаю, это какая-то абракадабра!

– Тут и французский и …кажется… может… голландский, -предполагает Теодор.

– Мой старик вел дела с купцами сам, без посредников. Накладные, расписки, квитанции-

все в полном порядке, но «выжать» что-то из них мне не удастся. Хорошо, что долгов нет.

– Твоему отцу доверяли и без расписок. Он знал толк в торговле

– А мне, по-твоему, не доверяют? -обиделся Иоганн.

Магдалена успокоила мужа.

– Главное, Теодор прав, обошлось без долгов.

– А что мне с этого?!Я стараюсь что-то выжать из этих бумажек. Скоро появится еще один рот

(Иоганн кивает на округлившийся живот жены) а мне и этого (кивок в сторону Людвига)

не прокормить.

– Ты тоже в этом немного…«виноват», -пробует пошутить Магдалена.

– А что с прошением? -спрашивает Фишер.

– Пусто, как в моем кошельке. Вот!

Из вороха бумаг Иоганн протягивает листок дорогой бумаги с гербом в углу.

«Жене умершего капельмейстера, проживающей в монастыре, за время пребывания ее там,

впредь до особого распоряжения, выдавать по 60 имп. талеров ежегодно.

Бонн,8 января 1744 г.»

– Не так уж и плохо. Ей там лучше, а вам здесь. Еще один рот ты бы точно не прокормил.

А про тебя?

– Пока без изменений. Чувствую, что это «пока» затянется надолго. А этот малец уже жрет за двоих. Иди сюда, чертенок, побей клавиши.

Обернувшись к Теодору, жестом пригласил его присесть.

– Сейчас увидишь.

Странно, обычно отец не разрешает самостоятельно прикасаться к клавесину. Инструмент и так от старости чуть не рассыпается, надо быть острожным, но на этот раз отец добр.

– Подай скрипку, -говорит он матери.

Простая мелодия, несколько нот.

– Повтори, -приказывает отец.

Ну, это очень просто. Людвиг одним пальцем повторяет за скрипкой.

– А теперь тоже самое вместе.

А это еще легче.

– Вот так и живем. Бедно, но весело.

Теодор напряженно молчит, будто что-то вспоминает. Наконец, говорит:

– А помнишь, несколько лет назад у нас выступал такой малец… как его…

– Моцарт!

– Точно, Моцарт! Но тому лет шесть было.

– Небольшая разница. Начни сейчас, а через годик покажешь его важным господам. Они это любят.

Иоганн обиделся.

– Ты обезьянку с моего сына хочешь сделать?!

– Да причем здесь это. У твоего мальца есть талант, это заметно. С возрастом он будет музыкантом так почему бы на начать сейчас. Мы все стареем. Кто тебя самого кормить на

старости лет будет?

Иоганн молча соображал. Пальцем поманил к себе сына, пристально смерил его взглядом, словно прицениваясь к товару.

– Что-то в этом есть. Бренчать по клавишам мы его научим, а что дальше?