– Ярси тебе нужно успокоиться… – начал было я, заботливо положив на его плечо свой лапу, но Ярси вдруг зашипел и с силой оттолкнул меня, отчего я упал, и поднял на него вопросительный взгляд, полный сожаления и жалости к нему.
– Оставь меня! – бросил он, и прежде, чем я успел, что-либо сказать, он бросился бежать прочь в лес.
– Ярси! – протянул я, и хотел было броситься за ним, но меня вдруг остановил голос из клетки:
– Охва, оставь его.
Я обернулся и увидел, как Уна поднимается на лапы.
– Ты… ты… все слышала?
– С начала и до конца! – ответила Уна.
– Но почему, почему ты не подала вида. Неужели ты его ненавидишь?
– Нет Охва, вовсе нет. Я по-прежнему его люблю, но и он должен это понять, и принять меня такой, какой я стала, – подытожила Уна, и опустила взгляд, не смея смотреть мне в глаза.
И только теперь, стоя во весь рост при свете лампы я смог разглядеть все ее увечья. Изодранная шерсть рыськи, некогда пушистая и сверкающая, теперь была в клочья изодрана, все ее тело было покрыто шрамами, болячками, по боку зияли следы от когтей и зубов, ее правое ухо было прокусано насквозь, хвост и тот был переломан в нескольких местах, и после правки врача, был забинтован, но даже он не мог скрыть того, что отныне он будет искривлен. Но и это было не все: ее глаза были красны, как после недельного недосыпания, из носа текли сопли вперемешку с кровью. Уна попыталась сделать несколько шагов, но острая боль в боку сковала ее, и она скручившись замерла. Я не долго думая кинулся рыть подкоп, и через несколько минут был уже внутри и помог Уне лечь на другой бок.
– Не стоит Охва, сидеть надо мной и смотреть такими жалобными глазами. Конечно, первое время это шокирует. Помниться я жутко перепугалась за себя, очнувшись здесь. Мне было так тяжело, осознавая, в каком я состоянии, что хотелось просто умереть. Ну же Охва, не отворачивайся от меня, ты смотришь лишь, что у меня снаружи, но прошу загляни мне в сердце. Оно скажет тебе, что я вовсе не виню тебя и Ярси. Вы оба испугались, это естественно. И ты, как старший, оказался смелее, не более. За те дни, что я здесь, я многое поняла и осознала… – говорила Уна, ища взглядом встречи с моими глазами, и я понимая, как для нее это важно, пересилил себя. И не обращая ни на что более внимание, впился ей в глаза.
– Скажи Охва, что ты видишь?
– Боль! Боль души и сердца! Не из-за себя, и не из-за людей, а за Ярси.
– Правильно, – протянула Уна, закашлявшись.
– А еще страх. Не за свою судьбу, а за Ярси! Ты боишься, что теперь за всем этим он не разглядит твоей истинной красоты. Не сможет смириться с этим и рано или поздно погубить себя…
– Ты не по годам мудр Охва. Наверное, потому, кчто и сам был в подобной ситуации…
– Что верно, то верно Уна. Когда-нибудь я расскажу тебе свою историю, когда мы снова будем вместе. А теперь поведай мне, что случилось с тобой? Вот увидишь Уна, тебе станет легче…
– Я знаю, ведь мне этого так не хватало…
– Ни к чему вспоминать то, что случилось до того, как я попала в капкан. Не подумай, я вовсе не проклинала Ярси, ведь это я оттолкнула его и тем самым уберегла от участи, постигшей меня. Скажу лишь, что была в сознании, когда пришел человек, забрал меня и после погрузил в свою лодку, даже не высвободив мою заднюю лапу из металлической ловушки. Наверное, он боялся, что я сбегу, хотя если честно, о побеге в те минуты, я меньше всего думала. Поступок Ярси, конечно, сильно подкосил меня, а кровоточащая рана и вовсе лишила меня сил, и я потеряла сознание.
Очнулась я под вечер, не пойми, где, в небольшом сколоченном наспех ящике. Солнечный свет еле пробивался внутрь, сквозь узкие щелочки досок. Кое-где торчали гвозди, и лишь одно облегчение – с меня сняли капкан. Я могла стоять и даже передвигаться, хромая и, по-видимому, этого было для человека достаточно. Но тогда я еще не догадывалась для чего…
Все стало ясно на следующее утро, когда я проснулась от ужасных криков множества людей, где-то поблизости. Также были слышно чьи-то рычания и рев, прерываемый человеческими возгласами счастья или огорчения. Я замерла внутри ящика, с ужасом ожидая появления человека, который спустя несколько часов страха и ужаса, пришел за мной. Сквозь щелки, я разглядела его, это был тот самый охотник. Насвистывая себе под нос, он взял ящик со мной и понес неведомо куда.
– А-а Максим, – встретил его другой человек.
– Ты видимо не привык проигрывать, ну и кто у тебя на этот раз?
– Какая разница, так мы играем?
– Ну ладно, плати пошлину.
Максим протянул кулак с бумажкой.
– Хорошо, ты следующий, приготовься!
– Так кто мой соперник? – спросил он, кладя ящик со мной перед небольшой площадкой в центре, вокруг которой, как я заметила изнутри, собралось много людей.
– Так уж вышло, что я, – улыбнулся учредитель игр.
– Выпускай! – скомандовал он, и Максим открыл ящик, и с силой пнул его, отчего я вывалилась из него кубарем.
– У-у Рысь! – протянул Учредитель.
– Да, Гриша, это лесной кот!
– Хорошо, да начнутся игры, – дико закричал он, поднял руки вверх.
Все тут же стихли, и с противоположного конца площадки на меня со всего разбега бросился матерый пес. Я была совершенно сбита с толку, и не могла трезво оценить ситуацию. А когда поняла, что от меня требовалось, было слишком поздно. Этот пес… – закрыла глаза Уна, стиснув зубы, так были больны воспоминания.
– Исход битвы стал известен сразу, но люди и не собирались разнимать нас. Они просто смотрели и ликовали… – дрожащим голосом молвила Уна, а с ее глаз потекли слезы боли.
– Это продолжалось несколько минут, до тех пор, пока я вовсе перестала шевелиться и впала в забытье.
– Это нечестно, Гриша.
– Максим, ты я вижу здесь новенький, и еще не понял наших правил. Побеждает тот, кто побеждает. Ты снова проиграл, так не мешай другим.
– Ах, ты, да я тебя…
– Что ты меня?! Ты один, а нас много, так проваливай, пока сам не стал участником игр! – пригрозил Гриша. На что Максим проглотил язык, и хотел было забрать меня, но Гриша остановил его. Точнее его пес, зарычавший на него.
– Не советую его злить!
– Что?
– Это его трофей, будет, кого подрать после трудного дня! – злорадно скривил улыбку Гриша.
– Это еще не конец! – бросил убийственный взгляд Максим на Гришу и, давясь от злости, ушел с пустыми руками.
А Григорий, и бровью не повел, жестом приказал убрать меня со сцены. Ко мне подбежал один из зрителей, и тут же схватив меня, отнес подальше и швырнул в сарай, заперев дверь снаружи.
Я была еле живой, и желала смерти, как никогда прежде с такой неистовой силой. Но и она отвернулась от меня. Я закрыла глаза и ждала, сама не знаю чего. А снаружи все продолжались игры, под дикие человеческие возгласы, которые продолжались до тех пор, пока чей-то оружейный выстрел смог их перекричать. Поднялась невообразимая шумиха, беготня, глухие стоны, под непрекращающийся лай собак. Но все это доносилось снаружи, как сквозь туман, и уже больше не волновало меня. Ведь с каждой секундой мне становилось все хуже и хуже, и я с неким упокоением распростерла объятия надвигающейся тьме.
Сколько времени я провела в забытье на грани жизни и смерти, мне неизвестно. Я очнулась резко, от того, что где-то рядом разговаривали люди.
– Семен, и не заставляй меня ему доверять. Он здесь несколько дней, и уже младший помощник, да еще втесался в доверие Ивана. Он пройдоха, я это чувствую!
– Надя, не кипятись. Я тоже не слишком ему доверяю. Он прибыл не весть откуда, рассказал нам об жестоких играх в селе, после чего мы накрыли всю банду этих игроков.
– И что?