Философические этюды

Глубочайшее недоумение ныне вызывает Иисусова формула, приведенная в Евангелии от Луки: «Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом» (Лк 16:10). Что это за «малое» такое, которому необходимо быть верным? В свете вышеизложенного ответ должен быть ясен: нацеленность на познание существа веры. Для подкрепления сего вновь привлечем авторитет Павла, дав цитату из его Послания к Римлянам: «…невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы…» (Рим 1:20), и цитату из его Послания к Евреям: «Верою познаем, что веки устроены словом Божиим, так что из невидимого произошло видимое» (Евр 11:3). Достаточно, чтобы убедиться в том, что вера – один из инструментов познания? И что верно также и обратное: верить можно только в то, что знаешь? Однако современное христианство, как и прочие религиозные системы, предлагает уверовать в голые слова.

* * *

Итак, ограниченность религиозной практики определяется самой ее природой: провозглашая какие-то постулаты в качестве неопровержимых догм, не подлежащих обсуждению, она вступает в неразрешимое противоречие с человеческой натурой, допускающей веру только в то, что может быть осмыслено и понято.

Пожалуйста, не расценивайте сказанное как призыв подвергнуть остракизму известные вам духовные авторитеты. Если испытываете потребность, то без лишних философий «приткнитесь» куда-нибудь. Как говорится, лучше синица в руке, чем журавль в небе. Верующему легче жить, воспитывать детей. На бытовом уровне рекомендации всех мировых религий имеют несущественные отличия, формируют примерно одинаковые представления о добре и зле, о правильном, нравственно чистом выстраивании отношений с себе подобными. Разве что сатанисты «срываются», да ортодоксальный иудаизм все не дождется суда истории за создание зловредного мифа о превосходстве одного народа над прочими.

В конце концов, мы ходим в церковь не за истиной. У нас более корыстные, более приземленные цели. Приобщаясь к верованиям предков, стремимся глубже понять себя. Самосовершенствуемся. Ищем успокоения. Поминаем ушедших. Пытаемся обрести надежду на удачное стечение жизненных обстоятельств… да и множество других веских причин может возникнуть у нормального человека чтобы посетить святые места.

Хорошо, но где и как искать истину? Обратиться к так называемым рациональным методам познания? Что ж, поговорим о них.

Объективно-научная методология

В научно-популярной литературе встречается восторженное описание величественного Храма Науки. Построен он якобы на незыблемом фундаменте – объективной реальности. При возведении его руководствовались двумя главными правилами. Первое: использовать строительный материал – подмеченные свойства и закономерности, – предположительно всюду и всегда неизменный, то есть во все времена одинаковый и для Европы с Америкой, и для Марса, и вроде бы даже для Туманности Андромеды. Второе правило – обеспечение независимости от того, чьей мыслью был положен тот или иной камень, чтоб каждый имел потенциальную возможность лично убедиться в надежности конструкции, осуществив соответствующие расчеты, умозаключения или эксперименты.

Сказки красивые, но жизнь, как всегда, разительно отличается от идеала.

Первым делом надо честно признать, что единого Храма Науки нет и никогда не было. К настоящему времени воздвигнуто большое количество отдельных построек и сарайчиков, соответствующих различным научным направлениям, – здание физики, разделенное на множество самостоятельно эксплуатируемых помещений, здание математики, химии и так далее. Процесс деления продолжается. Иногда новые науки «вылупляются», как цыпленок из яичка, внутри старых, но чаще создаются на стыке прежних разделов.

Объективно-научный подход предписывает следующую последовательность действий. Для каждого научного направления очерчивается предметная область и называются исходные понятия. Только после этого наступает пора теоретических и, если возможно, экспериментальных изысканий. Вводятся новые понятия, устанавливаются качественные и количественные отношения между ними. Придумываются и обосновываются некие утверждения, именуемые затем законами природы. Создаются теории, при возможности разрабатываются какие-нибудь приспособления для практических нужд и так далее.

Таким образом, каждая область научного знания строится не «от Адама», а начиная с некоторых понятий, не определяемых внутри нее. Почему? Потому, наверное, что исходные абстракции разъяснить непросто. Но тем самым они как бы зависают в воздухе.

В быту, к счастью, можно не ломать голову по данному поводу. Пользоваться часами, но не задумываться, что такое время. Ничего не знать про радиоволны, но с удовольствием слушать музыку по радио, нажав кнопочку «вкл». Однако при рассуждениях о Храме Науки нельзя отказаться от употребления предельно общих понятий, таких как «движение», «истина», «относительно», «вещество» и многих-многих других. К ним Платон относил свои абсолютные идеи, Боэций – универсалии, Кант – вещи в себе. Наткнувшись на подобные сущности, выдающиеся философы приходили, вероятно, в неописуемый восторг, чувствуя, что раскрывается безбрежное море для приложения их интеллектуальных сил. Какие только теории не возникали! – и трансцендентальная логика, и диалектическая, и многие другие. Какие только споры ни велись! – существуют универсалии и архетипы в действительности, или же только в нашем уме, и так далее. Толку от этого шума, впрочем, оказалось немного. Не больше, чем от абсурдных средневековых споров схоластов, сколько миллионов или миллиардов бесов уместится на кончике иглы. Поэтому, наверное, «настоящая» наука повела себя исключительно умно: отстранившись от строгого определения таких понятий, предоставила это сомнительное удовольствие философии.

Ну, а как наши великие мыслители справляются с этой задачей?

Разъяснения неопределяемых понятий

Для наглядности возьмем какие-нибудь издания и проанализируем, что в них пишется. В Советском Союзе по указке государства множество умных людей изо всех своих сил и карьерных соображений двигало философию. Резонно поэтому посмотреть, что было написано в эпоху «развитого социализма». Случайно попавшие мне под руку книги оказались следующими: Философский словарь издательства политической литературы, М., 1968, и Советский энциклопедический словарь (СЭС), «Советская энциклопедия», М., 1984.

Раскрыв Философский словарь, найдем статью о ключевом понятии марксистско-ленинской философии – о материи. Читаем: «Материя – философская категория для обозначения объективной реальности, которая существует независимо от сознания и отражается в нем; бесконечное множество всех существующих явлений, объектов и систем, субстрат всех многообразных свойств, отношений, взаимодействий и форм движения».

Не знаю, как у кого, но лично у меня при чтении оборота «философская категория для…» пепел Клааса начинает стучать в груди, и чтобы, рассвирепев, не потерять нить повествования, я просто проигнорирую эти слова.

Констатируем, что данное определение мало что дает, поскольку не ясно, что таится за словами, находящимися справа от дефиса. Вычитываем дальше. «Реальность – бытие вещей в его сопоставлении с небытием, а также с другими (возможными, вероятными и т.п.) формами бытия». Значит, реальность – это не сами вещи, а всего лишь их бытие, да и то в сопоставлении с чем-то там еще? Получается, что и материя всего лишь бытие чего-то? А вещи – это уже не материя, а нечто другое. Странно. Невольно возникают ассоциации с Насреддиновской находкой расплачиваться за запах супа звоном монеты. Что-то здесь не то, неправильно. Но идем дальше.

Слово «бесконечное» упустим – вероятно, его генезис чисто эмоциональный. Понятие «явление» не раскрывается. Ладно, будем считать, что все знают, что это такое.

В статье «субъект и объект» обнаруживаем, что объект – это то, на что направлена познавательная и иная (?) деятельность. Это какая такая «иная»? И как быть, ежели вчера на что-то была направлена деятельность, а сегодня не направлена? Вчера, значит, это «что-то» было объектом, а сегодня не объект?

«Субстрат» же, оказывается, есть «материальная основа единства различных свойств отдельного, единичного предмета, вещи; материальная основа единства, однородности различных предметов». Получается, что материя – это материальная основа единства… в том числе и форм движения. И, одновременно, движение – «важнейший атрибут, способ существования материи». Очень путано.

Может, в СЭС более понятное объяснение? Читаем. Помимо указания, что материя является заодно субстанцией, тамошнее определение фактически такое же. Понятие «субстанция» раскрывается как «объективная реальность, материя в единстве всех форм ее движения; нечто относительно устойчивое; то, что существует само по себе, не зависит ни от чего другого».

Что же получается, если в исходном определении раскрыть правую часть? Материя как объективная реальность есть объективная реальность и материя, но только (или заодно?) в единстве всех (одновременно всех или по очереди?) форм ее движения. Кроме того, материя есть то, что существует само по себе, не зависит ни от чего другого. Странно. Я-то по наивности полагал, что образ Кота, гуляющего сам по себе, – не более чем красочная гипербола, а в жизни подобные персоны не встречаются. Даже Земля, например, поскольку испытывает гравитационное воздействие Солнца, Луны, других планет и много чего еще, вроде бы не является тем, что существует само по себе. Что же тогда материально?

Хватит издевок. Вернемся к рассмотрению пределов научной методологии.

Ограниченность науки

Приведенные примеры, возможно, впечатляют слабонервных и неуверенных в себе. Однако грамотно мыслящего человека нельзя убедить, приводя сколь угодно частностей. Он резонно возразит, что где-то, быть может, и существует приемлемое определение и материи, и иных общих понятий.

Но скажите, пожалуйста, где именно!? Можете долго искать, пока не убедитесь в бесплодности усилий найти что-либо удобоваримое. Описанные выше попытки неудачны не из-за глупости или косноязычности авторов, не вследствие чьего-то злого умысла. Причина, очевидно, в другом. В том, что мы просто не в состоянии разъяснить предельно общие понятия. В результате каждый по-своему их интерпретирует, создает свою систему образов. И у всех своя наука, чем-то отличная от той, о которой рассказывали ему мудрые учителя и которую воспринял сосед. Может, истина у каждого своя потому, что у всех своя реальность?

Приходится смириться с тем, что однозначно трактуемых всеми высоких абстракций не существует. Нет и «объективной» реальности, так как мы даже не можем договориться между собой, что это такое. Что бы сие значило? Но не будем делать поспешных выводов. Вначале рассмотрим две зарисовки.

Первая. Процесс познания всегда начинается с чувственно-наглядного представления изучаемых предметов и, преодолев горнило абстракции, всегда заканчивается чувственно-наглядным представлением. Придумать что-то новое человек способен только тогда, когда он создает некий образ и мысленно оперирует им. Вот почему воображение является одним из самых нужных качеств ученого. Карл Гаусс вроде бы сказал про одного из своих учеников, подавшихся в поэты: «Правильно сделал. Для занятия математикой у него слишком слабое воображение». Фарадей немедленно был приписан к когорте великих физиков после того, как предложил способ наглядного изображения электрического и магнитного полей. А лорд Кельвин так вообще чудачествовал: любое физическое явление он объявлял изученным только тогда, когда была построена соответствующая умозрительная модель, состоящая из грузиков, соединенных веревочками и пружинками.

Сконструировать красочный образ – это, несомненно, большое достижение. Но задумывался ли кто над тем обстоятельством, что в науке зачастую (возможно, что всегда) чувственно-наглядные представления предметов, не поддающихся непосредственному восприятию, не имеют ничего общего с действительностью?

Например, известное изображение атома – ядро с вращающимися вокруг него электронами. Ну не двигаются электроны таким вот образом, и все тут! Так же противоречащим действительности следует признать представление об электрическом токе в проводнике как о направленном движении электронов. И физические поля не есть завихрения силовых линий, отображаемых на рисунках. О всевозможных «дырках», солитонах, элементарных частицах со спинами в образе маленького волчка и упоминать не стоит. Перечисленные примеры касаются владений науки физики. Однако подобный ряд можно привести и для прочих естественнонаучных областей знаний. А математика с ее абстракциями вроде точки и бесконечности – так вообще вне всякой конкуренции. Короче говоря, наличие огромного количества неадекватных действительности научных представлений – непреложный факт.

Так вот, представьте себе, что единое зеркало разбилось на множество кусочков, в каждом из которых с неизвестными искажениями отражается фрагмент некоего Предмета (того, что именуется истиной). Около каждого кусочка (отдельного научного направления) собралась своя группка людей, разговаривающих на языке, непонятным соседям. Вооружились кустарными и потому несовершенными оптическими приборами – треснутыми очками, искривленным микроскопом, замутненной линзой – и старательно разглядывают отражение части Предмета в лежащем перед ними кусочке зеркала. Пытаются понять, как выглядит Предмет в целом, на что вообще он похож. Как вы думаете, смогут ли все эти люди воссоздать единый образ Предмета, постичь истину? Ответ очевиден: нет.

Вторая модельная ситуация следующая.

Предположим, что на Марсе развилась цивилизация примерно нашего уровня, и произошло давно ожидаемое – встреча двух разумов. Все, видимо, согласятся с тем, что марсианская техника – особенно если они не похожи на нас, а являются, скажем, помесью суслика с муравьем – будет отличаться от нашей. В известных фантастических произведениях этот факт считается очевидным. Более того, если марсианские машины будут выглядеть, как переделанные наши, то должны возникнуть обоснованные подозрения в том, что они шпионили за нами. Правильно? Идем дальше.

А дальше общие соображения говорят, что теоретические построения могут отличаться несравнимо больше, чем техника. И если наш космонавт упомянет, например, закон всемирного тяготения, то вряд ли марсианский академик бросится рисовать соответствующую ньютонову формулу. Более резонно ожидать от него недоуменных вопросов: что такое сила? а масса тела? а притяжение? и так далее. Наши и марсианские университетские учебники, скорее всего, будут иметь пренебрежимо мало одинакового.

Такого не может быть потому, что не может быть никогда? Но примите во внимание, что физические условия работы «железа» все же почти одинаковые, а теории более свободны. Бумага, как говорится, все стерпит. Любимым занятием специалистов в области математической логики, кстати, является сравнение формальных теорий, имеющих один и тот же набор формул, но разные системы аксиом.

И все-таки не согласны? Что ж, тогда идите до конца и утверждайте, что расстояния марсиане будут измерять метрами, время – секундами, а четверть населения Марса в качестве расчетного денежного средства будет пользовать юань.

На мой взгляд, приведенные зарисовки достаточны для завершения разговора об ограниченности научного подхода. Но что конкретно сказать по существу?

* * *

Следует сделать очень мало и в то же время много – признать, что мы не боги, что не всесильны и не смеем даже мечтать об обладании истиной.

Наша наука такова, какова есть, в силу исторически сложившихся обстоятельств. Строится она принципиально порочно – исходя из предположения о знании структуры Мира, то есть как раз того, что надо понять. Но поскольку не раскрыты исходные абстракции, то и производные понятия и термины оказываются неопределенными. Прикладные научно-технические достижения говорят лишь о полезности использования рациональных методов познания, но не дают и не могут дать критерия истинности.

Предлагаю подумать и над следующими рассуждениями. Пусть какая-то научная теория объявляет причину определенной совокупности явлений природы. Дается множество красивых формул, а в качестве «последнего» аргумента предлагается проведение прямого подтверждающего эксперимента – что может быть убедительнее? Все, вопрос закрыт? Позвольте не согласиться. При этом можно даже не подвергать сомнению упомянутые теоретические построения. Вполне вероятно, что они правильны. Но также вероятно, что нет. Может ли, например, сия блестящая теория доказать, что причина только та, которую она называет? Что не существует и принципиально не может существовать иных причин? Никто про них не знает? Что ж, сочувствуем. Но если невозможно доказать единственность объяснения, то не стоит претендовать на знание истины.

Конечно, проблема адекватности наших знаний окружающей действительности обсуждалась множество раз. Чувствуя «гнильцу», Храм Науки пытались упрочнить разными способами. Например, сквозными скрепами формальных доказательств. Предлагалось перечислить все неопределяемые понятия, постулировать их свойства и, принимая это за аксиомы, строго логически вывести все остальное. Объем «правильных» знаний мог бы расти и расти за счет дополнения первоначального списка новыми понятиями или расширения спектра их качеств. Заманчивая идея, не так ли? «Начала» Евклида считаются эталоном научной теории, и многие наивные мечтатели еще сравнительно недавно полагали, что можно полностью (ну, почти полностью) формализовать человеческое мышление. Математическая логика доказала, что нельзя это сделать, что жизнь устроена иначе – вернитесь к первому этюду и, если желаете, перечитайте абзац, в котором упоминается теорема Геделя о неполноте.

В двадцатом веке были поколеблены и представления о достаточности ограничивать научный поиск только «объективной реальностью». Жизнь потребовала учитывать существование самого исследователя. В космогонии принялись обсуждать антропный принцип, также упоминаемый в «Философинках». А в квантовой механике – так измерительный прибор всегда «внедрялся» в ткань предметной области. Согласно доминирующей интерпретации принципа неопределенности Гейзенберга, невозможность одновременно определить местоположение малой частицы и ее скорость объясняется необходимостью «посмотреть», повоздействовать на нее, в результате чего изменяется либо ее импульс, либо координаты.

Однако отмеченные обстоятельства не получили должной оценки и осмысления. Могучей когортой науковедов и самих ученых был упущен последний маленький шажок в размышлениях по поводу надежности фундамента науки.

Ну да, улыбнется кто-то, все идут не в ногу, и лишь один в ногу? Неужели находясь в своем уме можно всерьез утверждать, что тысячи светлых умов не заметили за деревьями леса? К сожалению, можно. Сподобились же аборигены Америки, как упоминалось в первом этюде, не додуматься до наличия у колеса оси. Удивительна близорукость твоя, человек!

Вероятно, созрел момент сделать следующие

Выводы:

– сложившаяся религиозная практика препятствует приобщению человека к Богу, противодействует появлению по-настоящему верующих людей;