Светлая грусть. Любимый Иркутск

Вдруг резкий пронзительный сигнал разрывает вечерние сумерки, визг тормозов… И свет погас в глазах и сознании Петровича…

Мчащаяся по дороге огромная фура, как муху, превращает тело Петровича в окровавленное мокрое место…

Вот он уже на небесах.

Впереди него стоит голубоглазая девушка, она прибыла сюда на несколько секунд раньше Петровича. Халатик на ней расстегнут, и ещё он сильно обгорел. Её молодое тело ещё охвачено любовной страстью.

Прибывшие сюда души людей ещё не успели трансформироваться в энергетическое облако и представляли собой образы тех личностей, в кого они воплощались в прошедшей жизни, и их последнее состояние перед смертью.

Все стояли в очередь за белыми тапочками у входа в небесную приёмную.

– А, вот ты какая, – начал рассматривать полуобнажённую девушку Петрович. – А курощупа твоего, мерзавца-то, не видать. Выпрыгнул, дрянь, подлюга, из горящей машины. Тебя умирать оставил одну, сволочь он поганая. Кругом одни козлы, – опять начал ругаться про себя Петрович.

Девушка обернулась и посмотрела на Петровича. В её удивительно чистых глазах, как в кристаллах аквамарина, он вдруг начал воспринимать энергию угасающей любви и добра.

Что-то удивительное произошло в душе Петровича.

Он начал ругать себя:

– Какая я сволочь, дрянь, мерзавец, мразь, подонок! Не приложил ни капли усилий, чтобы познать эти чувства на Земле!

6. Удивительный собеседник

Осенние тучи зацепились за крышу нашего НИИПА (Иркутского научно-исследовательского института промышленной автоматики), они стали обволакивать здание. От соприкосновения воздуха тёплого с холодным стали зарождаться слёзы конденсата. Потом потоки водных осадков пролились вниз на кустарники акации, серый асфальт и припаркованные автомобили наших начальников, понуро стоящих у главного входа. Настроение было мерзкое, природа плакала. Плакал и Николай Сергеевич. Он вчера был на свадьбе.

Но эта свадьба была не его. Он был гостем на свадьбе своей невесты. Ах, как это тяжело. Сердце ныло, и оно было готово разорваться на части.

«Моя Катенька, мой котёнок – чужая жена. Моя любимая уже не моя», – стучало в виски и корёжило сознание молодого инженера.

Он поднялся на лифте на шестой этаж в свою аудиторию №617. Широко распахнул окно, встал на подоконник и приготовился выброситься вниз. Как вдруг его порыв охладил голос Прокофия Рудольфовича:

– Колян, я уже всю паутину с окна убрал, можешь не беспокоиться. Пойдём лучше накатим по пятнадцать капель спирта-ректификата.

Весь состав их лаборатории был отправлен в колхоз на уборку урожая, из рядовых на институтском хозяйстве они остались вдвоём. Николай Сергеевич сделал движение рукой, типа проверил за оконную чистоту, и направился в аудиторию следом за Прокофием Рудольфовичем.

– Прокофий, ты когда-нибудь гулял на свадьбе своей невесты? – с надрывом в голосе, чуть не рыдая, вопрошал Николай Сергеевич, разливая спирт из колбы в гранёные стаканчики.

Глаза Прокофия Рудольфовича уставились на собеседника пристально. Казалось, что они, как два тёмно-коричневых паука, моргая мохнатыми ресницами-лапками, начали подтягивать нить разговора к себе.

– Хмм, – послышался выдох его обожжённых спиртовыми парами лёгких.

Захрустел маринованный огурец.

– Понимаешь, Рудольфыч, я смотрел как её, моей Катеньки, глаза выискивали в толпе моё лицо. А когда наши взгляды встречались… Ой, как мне больно. Ведь это я должен быть на этой свадьбе женихом. Это я дружил с Катенькой три года. Это я был её первым мужчиной. Это со мной она, моя любимая Катя, строила планы на всю последующую жизнь. Это она целовала меня ласково и нежно… Как дальше жить? Ничего не понимаю. Это я должен был сказать моему Котёночку: «Выходи за меня замуж». Но не сказал, всё тянул и тянул время. А он сказал, он позвал, и она, уставшая ждать этих сокровенных слов от меня, пошла за ним. Теперь он жених, а не я. Ах, как мне тяжело. Как тяжело. – Николай Сергеевич горько заплакал, как маленький ребёнок, у которого злые люди отобрали любимую игрушку.

– Уфф, – раздался снова выдох лёгких Прокофия Рудольфовича, проглотившего очередную дозу спирта.

Казалось, что его глаза, как две сороконожки, моргали длинными ресницами-ножками, подбираясь в сочувствии всё ближе и ближе к душевной боли собеседника.

«Какой же он внимательный и чуткий, этот наш Рудольфович, – подумал Николай Сергеевич. – Зря его все считают чёрствым бирюком. Он вон какой чувственный и заботливый».

– Ах, какие глаза у моей Катеньки, – снова застонал Николай Сергеевич. – Как же я буду жить завтра без этого изумрудного драгоценного света её милого и любимого взора? Как я смогу существовать завтра без лёгкого прикосновения её губ, без её трепетных и нежных объятий? Как жить завтра-а-а? – Слёзы сильнее мрачных дождевых вихрей захлестнули нашего молодого инженера.

Теперь и на улице, и в нашей лаборатории бушевал осенний дождь. Николай Сергеевич, исповедавшись, вопрошающе смотрел на своего собеседника. Казалось, что глаза Прокофия Рудольфовича, как две букашки, поползли навстречу завтрашнему дню.

Его хрипловатый голос начал вещать:

– Т-а-а-к, завтра у нас будет пятница. Опять с Лёхой Дулиным поедем на рыбалку. Прошлый раз клёв был на мормышку. Блин, два раза угадать поклёвки будет очень сложно. Наверное, прикупим на Бестужева свеженьких опарышей и немного мотыля. Там фирма для рыбаков «Клёвый продукт» находится. Короче, завтра всё будет зашибись! – заключил свою речь Прокофий Рудольфович, зычно выдыхая после принятия очередной дозы спирта. – Уф-ф-ф, хорошо пошла, родимая. Жисть прекрасна!

7. Размышления. Человек – большой друг собаки

Нежный и бархатный вечер. В первый день лета 2017 года немного взгрустнулось, при взгляде в открытое окно квартиры, что на улице Красноармейской. Во дворе уже нет никого, хоть времени-то всего ничего – десять часов вечера. Даже влюблённые, трепетно прижимавшиеся друг к другу в наползающих густых сумерках, исчезли куда-то со скамеечки. Никто не шумит, не галдит и не лазает по деревьям. Видимо, потому что кокосы с бананами ещё не созрели. Ой, чего это я. Мы же не в Паттайе в тайских тропических широтах. Мы в родном Иркутске.

Жизнь как будто бы приостановилась, раздумывая, чтобы такое отчебучить, чтобы такого неожиданного преподнести людям. А пока она размышляла, я набрал номер телефона Алексея Яшкина.

– Лёша, привет! Чё-то давненько не виделись.

– Ну, да. Послезавтра два дня будет. Чё, скучаешь?

– Да я тут с тобой, Лёха, рядом. Подползай. От твоего дома на улице Грязнова до меня аж минуты три топать. У моей дочи Оли вчера днюха была. Мне супруга по этому поводу коньяк французский презентовала. Он стоит в баре и пищит. Жалобно так. А я на него даже внимания не обращаю. Типа, через пять лет ещё пять звёздочек на этикетку можно будет наклеивать.

– Ну ты, Серёга, и садюга. Как же так можно. Я щас у супруги Оксаны поинтересуюсь и узнаю своё мнение насчёт поздней отлучки из дома к тебе. Правда, поздновато уже. Да я хотел тебе показать мою последнюю работу. Геодезисты заказали мне эмблему для изображения своего труда в виде гномиков. Я изобразил. Оценишь заодно моё творчество.

– Это чё, те гномики из анекдота, которые являлись во сне мальчику и были причиной его энуреза?

– Ха-ха-ха. Не, это гномики из моего воображения художника. Их несколько. Есть даже гномы, бегущие от взрыва. Я видел, как взрывали горные породы на БАМе, когда меж гор прокладывали железнодорожную магистраль. Ассоциации остались в памяти.

– Всё, жду тебя, Алексей Витальевич.

Примерно через десять минут раздаётся телефонный звонок:

– Серёга, а у тебя подъезд какой – средний?

– Ну да. Ты же был у меня.

– Какую кнопку на домофоне-то нажимать?

– Можешь любую. Только смотри, чтобы не нарваться. Я пошёл уже тебя встречать. Всё равно будешь в чужой подъезд ломиться, как в прошлый раз. Склероз надо было дома оставить.

Так и получилось. Лёша нажимал номер моей квартиры на домофоне соседнего подъезда. А отклика не было. Да и быть не могло. Железяка запрограммирована на свой перечень номеров квартир и в соседний подъезд звонить не будет. Можешь, конечно, ожидать в своё удовольствие. И вот мы сидим у меня в квартире. Немного поболтали, и я полез в бар. Там взгромоздилась пирамида из разных напитков.

– Чё будем пробовать? Давай начнём с виски, – предложил я, задумчиво почесав репу. – Это старинный напиток из Шотландии.

Мы разлили по граммульке в бокалы, вообразив себя некими занюханными лордами, отбывающими ссылку в сибирской глуши.

– Блин, крепкий напиток, – отхлебнув, поперхнулся Алексей. – Хоть я и сделал малюсенький глоточек, а жжёт немного в гортани.

– Это потому, что у него бочковая крепость, которая составляет 57—61 градус. Это тебе не купажный напиток с холодной фильтрацией и разбавлением до 43 градусов крепости дистиллированной водой. Это произведение из односолодовых спиртов, т. е. из стопроцентного соложеного ячменя, и этот виски выдержан в дубовых бочках. А ещё есть древние секреты его производства – это тайна, покрытая мраком, – начал вещать правду в три короба я. – Перед розливом этого элитного напитка в бутылки его, для очистки и придания специфического аромата, пропускают через органический фильтр. Этот фильтр представляет собой особым образом высушенный и очищенный от всего ненужного конский навоз. Это древний рецепт. Вот прислушайся к послевкусию… Чувствуешь? – пытливо спрашиваю я.