Вор и убийца

– Вам случайно не удалось услышать разговор того многочисленного собрания?

Я отрицательно мотнул головой. Признаюсь, далось это с некоторым трудом. Антуана я видел второй раз в жизни, при близком знакомстве он тоже вызывал большую симпатию. Дело даже не в том, что кардинал спас меня от пуль. Его открытое лицо совсем еще не старого человека и взгляд глубоких, очень проницательных глаз вызвали доверие. Только такому человеку мог служить Фосс, ему хотелось верить.

Тем не менее, я соврал. Я обязан Антуану и, клянусь именем Харуза, сполна заплачу долг! Если только он не назовет чрезмерную цену, тогда я просто смоюсь. Но, в любом случае, влезать в дворцовые интриги желания у меня не было.

– Жаль. Очень жаль, – сказал Антуан. – Даст бог, их замыслы быстро всплывут на поверхность. Не так ли, Оливер?

– Так, монсеньер.

– Скажите, Град, – обратился ко мне кардинал, – что вы знаете об интронизации в сан первосвященника королевства?

Вопрос Антуана сбил с толку и показался неуместным, но я честно ответил общеизвестными истинами.

– В любом королевстве после смерти старого кардинала совет архиепископов выбирает нового. В Арнии в этом вопросе решающее слово имеет король, – Антуан смотрел на меня спокойным, очень проницательным взглядом. Я не понимал, зачем у меня выясняют то, что скажет и последняя столичная кухарка. – Потом новый кардинал отправляется в Тиму, где папа утверждает его в сане, а новый первосвященник королевства присягает целованием святого перстня Бога Сына.

– И что потом? – пытливо посмотрел на меня кардинал.

– Потом новый кардинал отвечает на дюжину вопросов папы о вере и свершениях церкви в королевстве. Затем отвечает на дюжину вопросов епископов Тимы и задает свои двенадцать вопросов.

– И никто не в силах лгать и лукавить, ибо святая сила перстня Бога Сына сего не позволяет, – подытожил мой рассказ Антуан и тяжело вздохнул.

Я решил, что кардинал вспомнил о, мягко говоря, натянутых отношениях между арнийской церковью и священным престолом. Скоро выяснилось, что я ошибся.

– Что скажете, Николас, – Антуан стиснул четки, – если узнаете, что святой перстень украли, а взамен подсунули искусную подделку?

Я не клирик. Не набожный прихожанин. Я вор.

– Вы хотите вновь украсть святой перстень и вернуть его в Тиму, и сделать это должен я.

– Да, Гард! – Глаза кардинала запылали. – Вы вновь украдете его и вернете матери-церкви. Только сначала отдадите мне. Через полгода я поеду в Тиму на утверждение моего сана. Перстень должен быть у меня! От этого выиграют священный престол, арнийская церковь и Арния.

– Согласен, – просто ответил я.

– Не все так просто, – в перчатках кардинала появилось Распятие в две ладони длиной. Из магической красной стали!

– Что это? – спросил я, хотя уже знал ответ. Клятвенный крест! Сейчас от меня потребуют произнесения клятвы, которая навсегда переплетется с моей судьбой, и если я нарушу ее… Об этом лучше не вспоминать. Однажды я отступил от клятвы, скрепленной магией клятвенного креста, и ночных крыс не стало…

– Поклянитесь, Гард, что вы будете делать все возможное и невозможное, чтобы принести перстень Бога Сына мне, – кардинал протянул Распятие.

– Клянусь, – сорвалось с уст, когда в руке оказался крест. Я на мгновение ослеп, чтобы вновь обрести зрение после вспышки света, мелькнувшей только предо мной. Дьявол! Это она, магия клятвенного креста!

О, Харуз! Что это было? Что я наделал! Достаточно всего одно слова! И оно прозвучало помимо моей воли! Как?.. Я обреченно вздохнул и вернул Распятие. Не знаю, что толкнуло произнести клятву, однако отныне я принадлежал кардиналу. Не требовалось даже повторять все слово в слово, да и саму клятву можно составить коряво… Это пустое, важен смысл. Магия сделает все сама.

После кивка кардинала заговорил Фосс:

– Награда будет щедрой. Золотом.

Оливер назвал цену, за какую можно купить короля! Только зачем мне золото, если так глупо положил жизнь на клятвенный крест? Я не смогу отказаться от данного обещания без чудовищных последствий для всего, что мне дорого. Пускай сейчас меня ничто не держит, нет ничего родного, только расплата все равно окажется чрезмерной. Магия найдет, куда ударить побольней… Я могу идти к исполнению клятвы хоть всю жизнь, но при этом нельзя отойти в сторону, взять передышку. Только вперед!.. Кажется, кардинал что-то говорил…

– Вам известно об Ордене Грааля? – Антуан пытливо меня разглядывал. – В прошлом это самый могущественный и богатый орден. Рыцари Грааля почти не имели дел с церковниками. Долгих двести лет нельзя было сказать, что они истинно в лоне церкви.

Теперь я слушал очень внимательно, поскольку понимал, что моя жизнь вот-вот соприкоснется с историей почти забытого ордена.

– Однажды случилось то, к чему все шло. Рыцари Грааля сблизились с эльфами, замахнулись на саму матерь-церковь и были уничтожены. Все, до единого рыцаря, были преданы мечу, а слухи, что кто-то спасся и втайне возродил орден, чтобы отомстить, так и остались слухами. – Антуан неожиданно замолк, словно задумался, но вскоре продолжил. – Так думали все, в том числе и я. До недавнего времени.

Я падал в ту пропасть, куда канул древний орден.

– Осталось одно логово рыцарей. Последний оплот Ордена Грааля, где и таятся отступники. Пока еще таятся, – поправился Антуан. – Святой перстень там.

Мне вспомнились живучие жуткие байки о рыцарях Грааля.

– Туда вы и отправляетесь, Гард.

– Где их крепость?

– В Запустении.

– Глубоко внутри Запустения, – уточнил Фосс. – Далеко от его окраины. Незадолго до войны с Гвендаром эльфы позволили построить в своих владениях орденский форпост.

Это приговор!

Запустение!

В ушах до сих пор звенело это слово. Ни Бог Отец, ни Бог Сын еще не сотворили замок, который не поддастся вору, а я вор! Чтобы очутиться у замка, вору нередко требуется гораздо большее искусство, чем для вскрытия самого хитрого затворного механизма. Так практически всегда. Но как добраться до чего-то, что в самом сердце Запустения? Туда, куда не углубляются ни многотысячные армии, ни безумно храбрые сорвиголовы-одиночки, а если последние все же находятся и претворяют свои самоубийственные замыслы в жизнь, то мир их больше никогда не видит.

Карета кардинала уехала. Наши немногочисленные пожитки, свернутые в тугие тюки, уже были на лошадях. Фосс прощался с Кампо, я кутался в походный плащ. Путешествие начнется этой ночью. Очень неблагоразумно оставаться в одном трактире с Даманом, тем паче после моего визита в его номер.

Маски еще сидели на первом этаже трактира. Я, глядя в окно на генерал-губернатора Загорья, похлопывал по карману с его бумагами. Это отвлекало от тяжелых раздумий, которые захлестнули меня после клятвы и разговора с арнийским кардиналом. Проклятый пепел! Запустение!

Наконец, мы оказались в седлах. Фосс уверенно направил своего жеребца во тьму за забором, я последовал за ним.

У ворот согнулась чья-то фигура. Когда подъехали ближе, меня прошиб холодный пот. Та самая слепая эльфийка! Она словно прозрела, ее лицо повернулось прямо в мою сторону. Перворожденная как будто силилась что-то разглядеть, она безмолвствовала.

А я вдруг понял, я вдруг вспомнил. Я использовал магию в «Гусе и окороке». Я был необычайно взволнован и, видимо, утратив контроль над собой, обратился к магии, когда вскрывал сундук в номере Дамана и когда подслушивал разговор масок. Я воровал и шпионил!

Но почему эльфийка молчала?

Глава 4

Замок Сош

Копыта лошадей застучали по мостику из серых досок. Канава со сточными водами под деревянным настилом, обозначавшая границу города, осталась позади. Норич больше походил на большую деревню, причем самую грязную из тех, что когда-либо попадались мне раньше.

– Что верно, то верно, – согласился с моими суждениями Фосс и хлестнул плетью по скрюченной руке нищенки, потянувшейся к его жеребцу.

Даже в дне пути от Ревентоля бродяги попадались часто, а мы находились в дороге уже неделю, и нищие превратились в привычную часть пейзажа. В окрестностях Норича, главного города самого удаленного от столицы графства, сновали целые стаи нищих. Несмотря на суровость законов.

Монаршие эдикты запрещали бродягам топтать городскую пыль и шататься по королевским трактам. Нарушители отлавливались драгунами. Те, которые попадались властям впервые, лишались уха, во второй раз – другого уха. На третий раз палач вырывал ноздри. Если горькая судьба снова сводила с шерифом, бедолага отправлялся на виселицу.