От лжи к покаянию. Российская историография о масштабах репрессий и потерь СССР в 1937–1945 годах

«Семьи приговоренных по первой и второй категории, как правило, не репрессируются.

Исключение составляют:

а) Семьи, члены которых способны к активным антисоветским действиям. Члены такой семьи, с особого решения тройки, подлежат водворению в лагеря или трудпоселки.

б) Семьи лиц, репрессированных по первой категории, проживающие в пограничной полосе, подлежат переселению за пределы пограничной полосы внутри республик, краев и областей.

Все семьи лиц, репрессированных по первой и второй категориям, взять на учет и установить за ними систематическое наблюдение»[64 - Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. С. 277.].

Из двух относительно небольших пунктов второго раздела пространного «кулацкого приказа» следовало, что семьям не избежать участи «врагов народа». Именно для этого все они брались на учет, и за ними устанавливалось систематическое наблюдение.

Наконец, 15 августа 1937 года вышел приказ НКВД СССР № 00486 «Об операции по репрессированию жен и детей изменников родины»[65 - Впервые текст приказа был опубликован: Мемориал-Аспект. 1993. № 2/3. Его подробный анализ и воплощение в жизнь см.: Рогинский А., Даниэль А. Указ соч. С. 12–30.]. Он определял порядок ареста или ограничения в правах жен и детей «врагов народа».

Современная историческая литература дает лишь приблизительный ответ на вопрос о количестве репрессированных ЧСИРов. 5 октября 1938 года нарком внутренних дел СССР Н. И. Ежов и его заместитель Л. П. Берия обратились к И. В. Сталину с запиской, в которой сообщалось, что всего на основании приказа № 00486 «по неполным данным репрессировано свыше 18 000 жен арестованных предателей, в том числе по Москве свыше 3000 и по Ленинграду около 1500»[66 - Там же. С. 22.]. По состоянию на 29 января 1939 года было «изъято» по СССР 25 342 ребенка[67 - Рогинский А., Даниэль А. Указ соч. С. 24.]. Таким образом, менее чем за полтора года по стране было репрессировано, по крайней мере, не менее 43 тысяч жен и детей.

Приказы НКВД СССР № 00447 и № 00486, а также подобные документы, изданные и реализованные в 1937–1938 годах, породили в обществе атмосферу страха, безысходности, двойной морали, доносительства, шпиономании. Всюду шел поиск «врагов народа», «шпионов иностранных разведок». «Лимиты» на арест «изменников родины», утверждавшиеся в центре, служили для местных органов НКВД руководством к действию, но на практике они не всегда регулировали процесс разоблачения «врагов народа». Людей арестовывали по формальным поводам и без них. В органах НКВД шло своеобразное «соцсоревнование» за наибольшее выявление в данном районе, городе, области, крае, республике «врагов народа». Особый, упрощенный порядок ведения дел о террористических организациях и террористических актах против работников советской власти, действовавший с 1 декабря 1934 года и аналогичный порядок по делам о вредительстве и диверсиях, введенный 14 сентября 1937 года[68 - Курицын В. М. 1937 год: истоки и практика культа // Реабилитирован посмертно. Вып. 1, 2. М., 1989. С. 30.], фактически неограниченные полномочия «троек», заочно осуждавших десятки, сотни тысяч «контрреволюционеров», привлекательный образ всесильного наркомвнудельца, рисовавшийся и тиражировавшийся средствами массовой информации привели к тому, что НКВД на каком-то этапе вышло из-под контроля, даже Политбюро ЦК ВКП (б). Масштабы борьбы против «врагов народа» превзошли все ожидания, пресловутые «плановые задания» были многократно перевыполнены. Самые масштабные репрессивные акции «большого террора», проведенные в 1937–1938 годах, привели к огромным жертвам и необратимым последствиям.

Сохранились многочисленные документальные и эмоциональные свидетельства о разыгравшейся в те годы средневековой трагедии. Обратимся к фактам, приведенным в Информации от 30 января 1938 года и.о. прокурора Краснодарского края Востокова на имя Прокурора СССР Вышинского: «… по Краснодарскому краю репрессировано по 1-й и 2-й категориям свыше 20 000 человек[69 - В Азово-Черноморском крае, вскоре разделенном на Краснодарский край и Ростовскую область, по приказу № 00447 должно было быть репрессировано по 1 и 2 категориям 13 000 человек // Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. С. 275.], члены семейств которых теперь… обращаются в краевую прокуратуру. Поток жалобщиков имеет тенденцию к постоянному увеличению и обещает в феврале-марте возрасти до больших размеров.

В тюрьмах края содержится под стражей 16 860 человек, при лимите в 2760 чел., налицо исключительная перегрузка, имело место уже появление инфекционных заболеваний заключенных в Краснодарской, Армавирской и Майкопской тюрьмах (сыпной и брюшной тиф)»[70 - Краснодарский край в 1937–1941 гг. Документы и материалы. Краснодар, 1997. С. 691–692.]. Далее и.о. прокурора края Л. А. Востоков пишет о том, что около тюрем в Краснодаре, Армавире, Новороссийске скапливалось большое количество родственников, пытавшихся узнать что-либо о судьбах заключенных, передать им одежду и продукты, получить свидание. Толпы людей не рассеивались даже ночью. Некоторые жили около тюрем по несколько дней. Складские помещения в Краснодарской тюрьме и почтамте были забиты посылками, адресованными заключенным[71 - Там же. С. 692.]. Спустя шесть месяцев после начала операции по репрессированию антисоветских элементов, краевой чиновник рисует фактически картину стихийного бедствия. В тюрьмах края находилось заключенных в шесть раз больше, чем в них мест. Тысячи родственников готовы были ночевать у тюрем, лишь бы узнать хоть какую-то информацию о судьбах своих близких.

Наряду с репрессиями в отношении «врагов народа», членов их семей, в 1937–1938 годах были проведены так называемые национальные операции, имевшие своей целью борьбу с «пятой колонной». Преследованию подверглись, прежде всего, представители национальностей, чья историческая родина представляла для СССР угрозу и опасность, а также сопредельных с ней стран. Одной из первых и самой массовой стала «польская» операция. 11 августа 1937 года оперативный приказ НКВД СССР № 00485 санкционировал проведение операции против «польской разведки»[72 - Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. С. 301–303.]. В 1937–1938 годах было репрессировано около 140 тысяч поляков или граждан, имевших какие-либо связи с Польшей[73 - Там же. С. 648; О «польской» операции подробнее см.: Петров Н. В., Рогинский А. Б. «Польская операция» НКВД 1937–1938 гг. // Репрессии против поляков и польских граждан. М, 1997, С. 22–39.]. Еще одна широкомасштабная операция – «немецкая» – началась в июле 1937 года. Оперативный приказ НКВД СССР № 00439 от 25 июля 1937 года предписывал арестовать всех немцев, работавших на оборонных заводах[74 - Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. С. 270–272.]. Затем в репрессивной практике преследованиям подверглись десятки тысяч немцев, трудившиеся в различных сферах и проживавших на всей территории СССР. По «немецкой» национальной операции было осуждено в 1937–1938 годах 37,7–38,3 тысячи немцев[75 - Охотин Н., Рогинский А. Из истории «немецкой операции» НКВД 1937–1938 гг. // Наказанный народ. М., 1999. С. 71.].

В 1935 году советское правительство продало Манчжоу-Го Китайско-Восточную железную дорогу. Многие рабочие и служащие, обслуживавшие КВЖД, вернулись в СССР. Органы госбезопасности активно вели их разработку. В оперативной отчетности они проходили как харбинцы, т. к. г. Харбин, построенный вместе с железной дорогой в Маньчжурии, являлся центром китайской провинции и железнодорожным узлом, где работало большинство советских специалистов[76 - Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. С. 650–651.]. 20 сентября 1937 года вышел Оперативный приказ НКВД СССР № 00593, направленный против «террористической диверсионной и шпионской деятельности японской агентуры из так называемых харбинцев»[77 - Там же. С. 366.]. В 1937–1938 годах практически все харбинцы были арестованы и репрессированы по обвинению в шпионаже в пользу Японии. В эти годы в СССР было арестовано 52 906 «японских шпионов»[78 - Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. С. 660.].

Наряду с операциями против поляков, немцев, харбинцев, проводились и другие национальные репрессивные акции. Перечислим национальности, подвергшиеся гонениям в 1937–1938 гг.: финны, латыши, эстонцы, румыны, греки, иранцы, иранские армяне, болгары, китайцы, македонцы, чехи, афганцы[79 - Там же. С. 660; Мемориал-Аспект. 1993. № 1. С. 2.].

Всего по национальным операциям с августа 1937 по октябрь 1938 года было осуждено 366 тысяч человек, из них приговорено к высшей мере наказания – 173 тысячи[80 - Там же; Есть и другие оценки результатов проведения национальных операций – почти 350 тысяч репрессированных // Рогинский А., Даниэль А. Указ. соч. С. 9.].

В 1937 году была осуществлена первая[81 - В 1935–1937 гг. из приграничных районов СССР было депортировано 23 217 финнов (Ленинградская область и Карелия), 69 283 поляка (УССР) и 4280 курдов (Армения, Азербайджан и др.) // Земсков В. Н. Спецпоселенцы в СССР, 1930–1960. М., 2005. С. 78–82.] накануне Великой Отечественной войны крупномасштабная депортация. Постановлениями Политбюро ЦК ВКП (б) от 21 августа и 23 сентября 1937 года была решена судьба корейцев, которых насильственно переселяли в Казахстан и Узбекистан с целью «пресечения проникновения японского шпионажа в ДВК»[82 - Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. С. 325, 326, 376.]. По состоянию на 25 октября 1937 года из Дальневосточного края было выселено 124 эшелона с корейцами в составе 36 442 семей, 171 781 человек[83 - Там же. С. 651.].

Как видно из приведенных фактов, «волны»[84 - В. Н. Земсков разделил репрессированных по политическим мотивам в 1937–1938 гг. на обладающие общими признаками группы – «блоки» – «традиционный блок», «крестьянско-эсеровский блок» и «национальный блок». См.: Заключенные в 1930-е годы: социально-демографические проблемы // Отечественная история. 1997. № 4. С. 60.] репрессий захлестнули всю страну. Никто не был застрахован от преследований. Во второй половине 1938 года в обществе бытовало мнение, что в СССР только пять человек, которым не страшна «ежовщина» (И. В. Сталин, В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов, Л. М. Каганович и Н. И. Ежов)[85 - Там же. С. 61.]. Правда, Н. И. Ежова, в конце концов, расстреляли, а у некоторых членов «пятерки» в ходе репрессий пострадали близкие.

Террор был остановлен постановлением СНК СССР и ЦК ВКП (б) «Об аресте, прокурорском надзоре и ведении следствия» от 17 ноября 1938 года, в котором формально многое в деятельности НКВД подвергалось критике.

Огромны были масштабы государственного террора. По имеющейся статистике, с 1921 по 1940 гг. за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления было осуждено 3 080 574 человека, из них – 1 344 923 – в 1937–1938 гг. или 43,66 %[86 - Население России в XX веке. В 3-х т. Т. 1. С. 316–317.]. Т. е. за два «рекордных» года было осуждено «контрреволюционеров» почти столько же, сколько за предыдущие и последующие восемнадцать лет. Из общего количества осужденных – 1 344 923 человек – к высшей мере наказания было приговорено 681 692 или 50,69 %[87 - Там же. С. 318.].

Каждый второй из осужденных по политическим мотивам в 1937–1938 гг. был расстрелян[88 - В литературе встречаются и иные оценки количества расстрелянных. Недавняя публикация журнала «Мемориал», например, называет более 750 тысяч человек, казненных в 1937–1938 гг. // Мемориал. 2004. № 28. С. 36.].

«Население» лагерей, колоний и тюрем в эти годы заметно выросло. Только за 1937 год количество всех заключенных (уголовных и политических) в ИТЛ и ИТК ГУЛАГа увеличилось на 685 201 человек[89 - Земсков В. Н. Заключенные, спецпоселенцы, ссыльнопоселенцы, ссыльные и высланные (Статистико-географический аспект) // История СССР. 1991. № 5. С. 152.]. Доля заключенных, осужденных за контрреволюционные преступления, в 1937–1938 гг. существенно возросла и составила на 1 января 1939 года только по ИТЛ 34,5 % от общей численности отбывавших наказание[90 - Земсков В. Н. Заключенные, спецпоселенцы, ссыльнопоселенцы, ссыльные и высланные (Статистико-географический аспект) // История СССР. 1991. № 5. С. 152.].

По состоянию на январь 1939 года в ИТЛ, ИТК и тюрьмах насчитывалось 2 022 976 заключенных[91 - Там же. С. 152–153; В. Б. Жиромская называет цифру в 3,4 млн человек (вместе с охраной) // Жиромская В. Б. Демографическая история России в 1930-е гг. Взгляд в неизвестное. М., 2001. С. 45.].

Не всегда абсолютные цифры дают представления об истинных масштабах того или иного явления. Обратимся к цифрам относительным. В 1937 и 1939 годах в СССР были проведены, как известно, переписи населения[92 - Об этом подробнее см.: Жиромская В. Б., Киселев И. Н., Поляков Ю. А. Полвека под грифом «секретно»: Всесоюзная перепись населения 1937. М., 1996; Всесоюзная перепись населения 1937 г.: Краткие итоги. М., 1991; Всесоюзная перепись населения 1939 г.: Основные итоги. М., 1992; Жиромская В. Б. Демографическая история России в 1930-е гг. Взгляд в неизвестное. М., 2001 и др.]. Всесоюзная перепись населения 1937 г. насчитала 162 млн человек, что не совпадало с официальными прогнозами и ожиданиями[93 - Жиромская В. Б. Демографическая история России в 1930-е гг. Взгляд в неизвестное. С. 48.]. Она была объявлена дефектной. По официальным данным перепись 1939 г. зафиксировала на территории СССР 170,5 млн человек[94 - Там же.]. Большинство современных авторов подвергают сомнению достоверность данных переписи 1939 года. Оценка фактической численности населения СССР колеблется в диапазоне от 167,6 до 168,9 млн человек[95 - Там же. С. 48–49; Большая Российская энциклопедия. Россия. М, 2004. С. 155.]. Возьмем за точку отсчета самые оптимистические из них по состоянию на январь 1939 года, когда «большой террор» резко пошел на убыль, – 168,9 млн человек. За 1937–1938 гг. было репрессировано по политическим мотивам 0,8 % от общего числа населения СССР и 1,3 % по отношению к взрослому населению[96 - Земсков В. Н. Заключенные в 1930-е годы: социально-демографические проблемы // Отечественная история. 1997. № 4. С. 60; Население России в XX веке. В 3-х т. Т. 1.С. 318.]. Это огромное количество. В 1937–1938 гг. были расстреляны 680 тысяч человек по обвинению в совершении политических преступлений, что равно населению трех таких городов как Краснодар[97 - Население России в XX веке. В 3-х т. Т. 1. С. 318; Краснодарский край в 1937–1941 гг. Документы и материалы. С. 100.].

Следует иметь в виду, что были репрессированы мужчины и женщины в трудоспособном возрасте, многие из которых имели высокую квалификацию, опыт профессиональной деятельности в значимых сегментах экономики, армии, сфере хозяйственного и политического управления[98 - На 1 марта 1940 г. среди заключенных ГУЛАГа преобладали мужчины (93 %) в возрасте 22–40 лет (63,6 %) // Население России в XX веке. В 3-х т. Т. 1. С. 189.].

В 1937–1938 гг. подверглись аресту по обвинению в политических преступлениях 1 575 259 человек[99 - Там же. С. 318.]. Среди них было относительно немного ЧСИРов. Но и те из них, кто не был арестован, осужден, в полной мере испытали на себе пресс государственного репрессивного механизма. Члены семей «изменников родины» подверглись серьезным политическим, экономическим, социальным и моральным ограничениям и дискриминациям. Клеймо ЧСИРа до конца жизни довлело над невинными людьми и перешло по наследству к их детям. Всех их с полным правом можно отнести к репрессированным или как минимум – к пострадавшим. Если принять во внимание, что по Всесоюзной переписи населения 1939 г. наибольшее распространение в СССР получили семьи, состоящие из 2–3 человек[100 - Там же. С. 188.], то количество тех, кто реально пострадал от репрессий, мы можем, по крайней мере, удвоить. Не говоря уже о родителях и других близких родственниках репрессированных, помимо их жен (мужей) и детей.

Рассуждения о масштабах политических репрессий будут неполными и незаконченными, если мы не попытаемся хотя бы в общих чертах проанализировать цели «большого террора» и его последствия.

На наш взгляд, существуют две большие причины, по которым был развязан политический террор в 1937–1938 годах. Во-первых, террор был направлен против лиц, отдельных категорий и групп граждан, которые могли представлять гипотетическую угрозу для Сталина или его строя. Истребление потенциальной «пятой колонны» стало важным условием подготовки страны «по-Сталински» к предстоящей войне. Во-вторых, массовые политические репрессии образца 1937–1938 года завершили формирование жестокого тоталитарного режима в СССР. С помощью террора большевики решали сложные политические, экономические, социальные, национальные, культурные и иные проблемы. Он стал инструментом нагнетания в обществе страха, который держал людей в повиновении, исключил возможность организации сопротивления. Террор и страх явились методами конструирования нового советского человека, которому были привиты гены управляемости, единомыслия, идеологической зашоренности.

Массовые политические репрессии 1937–1938 годов имели для жизни общества и государства серьезные негативные последствия, некоторые из которых проявляются до сих пор. Укажем наиболее важные из них.

Террор нанес огромный урон всем сферам жизни общества. Произволу подверглись сотни тысяч ни в чем не повинных людей. Репрессии обезглавили промышленность, армию, сферу образования, науки, культуры. Пострадали партийные, комсомольские, советские, правоохранительные органы[101 - Последние были напрямую причастны к осуществлению массового террора, политике государственного произвола и беззакония.]. В Красной Армии накануне Великой Отечественной войны было незаконно репрессировано около 40 тысяч офицеров[102 - За 1418 дней и ночей Великой Отечественной войны Красная Армия потеряла 180 человек высшего комсостава от командира дивизии и выше (112 командиров дивизий, 46 командиров корпусов, 15 командующих армиями, 4 начальника штаба фронта и 3 командующих фронтами), а за несколько предвоенных лет (в основном в 1937 и 1938 гг.) было по надуманным сфабрикованным политическим обвинениям арестовано и опозорено более 500 командиров в звании от комбрига до Маршала Советского Союза, из них 29 умерли под стражей, а 412 расстреляны // Сувениров О. Ф. Трагедия РККА. 1937–1938. М, 1998. С. 317.].

В годы «большого террора» была «опробована» политика массового насильственного переселения. Первыми ее жертвами стали корейцы, а в последующие годы – десятки депортированных народов.

Политический террор имел ярко выраженный экономический аспект. Все крупные промышленные объекты первых пятилеток сооружались с использованием дешевого, принудительного труда заключенных, в том числе и политических. Без применения рабской силы невозможно было вводить в среднем 700 предприятий в год[103 - Об этом подробнее см.: Эбеджанс С. Г., Важнов М. Я. Производственный феномен ГУЛАГа // Вопросы истории. 1994. № 6. С. 188–190; Трус Л. С. Введение в лагерную экономику // Экономика и организация промышленного производства. 1990. № 5; Кропачев С. А. ГУЛАГ в годы Великой Отечественной войны: экономический аспект // Вклад кубанцев в победу над фашизмом. Краснодар, 1996; Хлевнюк О. Принудительный труд в экономике СССР. 1929–1941 годы // Свободная мысль. 1992. № 13; Он же. 1937-й. Сталин, НКВД и советское общество. М., 1992; Он же. Экономика ОГПУ-НКВД- МВД СССР в 30–50-е годы XX в.: проблемы и источники // Исторические записки. Вып. 5 (123). М., 2002. С. 43–68; Экономика ГУЛАГа и ее роль в развитии страны, 1930-е годы. М., 1998; Еланцева О. А. БАМ: первое десятилетие // Отечественная история. 1994. № 6. С. 89–103 и др.].

В 1920–1950-е годы через лагеря, колонии, тюрьмы и иные места лишения свободы прошли десятки миллионов человек[104 - Об этом подробнее см.: Население России в XX веке. В 3-х т. Т. 1. С. 311–330; Т. 2. С. 182–196.]. Только в 1930-х годах в места заключения, ссылку и высылку было направлено около 2 млн человек, осужденных по политическим мотивам[105 - Население России в XX веке. В 3-хт. Т. 1. С. 317–318.]. Субкультура уголовного мира, его ценности, приоритеты, язык были навязаны обществу.

То, что определяло атмосферу общества 1937–1938 годов – государственное беззаконие и произвол, страх, двойная мораль, единомыслие – не в полной мере преодолены и сегодня.

1.2. Погибшие на войне в официальной и народной памяти

Важнейшее значение для оценки любой войны имеют ее результаты, ее цена. В ней, как в фокусе, сосредоточена вся война. От предпосылок, масштабов, последствий и влияния на последующее развитие страны и мира. Исходя из того, что Вторая мировая и Великая Отечественная войны занимают особое место в истории XX века, выявление истинных масштабов потерь является не только важнейшей научной, нравственной задачей, но и политической проблемой. Пока они не будут решены, историю войны нельзя считать исследованной.

После окончания Великой Отечественной войны, ее огромные жертвы тщательно скрывались. Нельзя сказать, что о них в СССР не упоминалось совсем. Некоторые Приказы и Обращения Верховного Главнокомандующего содержали «дежурную» фразу «Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!»[106 - Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. Изд. 5-е. М., 1950. С. 147, 191, 194 и др.]. Но признать реальные потери, это значит признать неэффективность сталинского руководства армией и страной в годы войны. Слава «великого полководца» во многом держалась на умолчании огромных жертв войны, мифологизации ее истории, миллионы раз повторенной нелепой мысли о советских солдатах, павших в боях, как о вкладе СССР в обеспечении победы над врагом. Непомерные жертвы войны – это великое народное горе, это преступные деяния Сталина и его окружения, но отнюдь не доблесть и слава.

Аналитически мыслящие люди о цене победы задумывались давно. 25 июня 1945 года, на другой день после Парада Победы на Красной площади известный советский режиссер А. Довженко с горечью отметил в своем дневнике, что при упоминании о погибших в «торжественной и грозной речи» Г. К. Жукова «не было ни паузы, ни траурного марша, ни молчания. Как будто бы эти миллионы жертв и героев совсем не жили. Перед великой их памятью, перед кровью и муками не встала площадь на колени, не задумалась, не вздохнула, не сняла шапки»[107 - Правда. 1989. 11 сентября.]. Еще в начальный период войны Довженко писал о «тяжелой, кровавой и дорогой победе». Имея в виду низкое «качество» войны, он замечал: «Не было у нас культуры жизни – нет культуры войны»[108 - Там же.].

Важным итогом окончания войны является публикация поименных списков погибших и плененных. После первой мировой войны такие сведения были опубликованы[109 - См.: Труды Комиссии по обследованию санитарных последствий мировой войны. М, 1923.]. При сталинском режиме не были обнародованы данные о потерях у озера Хасан, реки Халхин-Гол и в советско-финской войне 1939–1940 годов. Они появились намного позже, в годы горбачевской перестройки[110 - См., например, Известия ЦК КПСС. 1990. № 1. С. 213; Гриф секретности снят: потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах. М., 1993. С. 125 и др.].

В марте 1946 года И. Сталин дал интервью корреспонденту «Правды» по поводу речи У. Черчилля в Фултоне. Он заявил: «В результате немецкого вторжения Советский Союз безвозвратно потерял в боях с немцами, а также благодаря немецкой оккупации и угону советских людей на немецкую каторгу около семи миллионов человек. Иначе говоря, Советский Союз потерял людьми в несколько раз больше, чем Англия и Соединенные Штаты Америки, вместе взятые. Возможно, что кое-где склонны предать забвению эти колоссальные жертвы советского народа, обеспечившие освобождение Европы от гитлеровского ига. Но Советский Союз не может забыть о них»[111 - Сталин И. В. Сочинения. 1946–1952. Т. 16. М., 1997. С. 27.].

Сталин, мимоходом вычеркнувший не менее 20 млн советских граждан из числа погибших, о которых он не мог не знать, фактически объявил о решении этой проблемы. Но мы знаем, что она до конца не решена и сегодня. При Сталине наметились следующие линии фальсификаций, направленные на сокрытие истинных масштабов жертв войны, – преуменьшение потерь СССР и явное, без ссылок на исторические источники, преувеличение потерь противника; подмена категории «убитые», категорией «безвозвратно потерянные»; признание жертв лишь на поле боя и западнее линии фронта[112 - Об этом см.: Мерцалов А., Мерцалова Л. Сталинизм и война. М., 1998. С. 374–375.]; игнорирование таких категорий погибших, как заключенные ГУЛАГ а, представители депортированных народов, военнопленные на территории СССР и за его пределами, партизаны, подпольщики, «восточные рабочие» и другие.

При Сталине и позднее не ставился вопрос об ответственности за непомерную цену, заплаченную за победу в войне. Единственным ответственным за жертвы признавался фашистский агрессор. Не рассматривался, даже не ставился вопрос об ответственности сталинского режима за огромные жертвы в войне. И только один раз И. Сталин сделал попытку признать свои ошибки. 24 мая 1945 года на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии он поднял тост за здоровье русского народа. Сталин заявил: «У нашего правительства было не мало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города… Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо верил в правильность политики своего Правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии»[113 - Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. С. 196–197.]. Но и в данном случае Сталин был искренним не до конца. Он напрямую не сказал о своих собственных ошибках, не нашел мужества признать ответственность за поражения начального периода войны, а свалил все на Правительство. Это оно допустило просчеты в годы войны, а не Сталин. Последний словно дистанцировался от правительства, в которое, не смотря ни на что, терпеливый русский народ верил.

Наши солдаты погибали не только от рук врага. Уже 16 августа 1941 г. Сталин подписал Приказ № 27 °Cтавки Верховного Главного Командования Красной Армии, который механически относил всех попавших в плен к предателям Родины. Текст Приказа требовал от окруженных «сражаться до последней возможности», а если они «предпочтут сдаться… в плен – уничтожить их всеми средствами, как наземными, так и воздушными»[114 - Скрытая правда войны: 1941 год. Неизвестные документы. М., 1992. С. 257–258.]. Жестокая кара грозила и родным попавших в плен: семьи командного состава должны были подвергаться аресту, а семьи красноармейцев лишались «государственного пособия и помощи»[115 - Там же.]. 17 ноября 1941 года выходит Приказ Ставки Верховного Главнокомандования № 0428, в котором частям ставились задачи «разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 км в глубину от переднего края и на 20–30 км вправо и влево от дорог.

Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе немедленно бросить авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и подготовленные диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами»[116 - Там же. С. 211.]. В одной из таких диверсионных групп оказалась З. Космодемьянская, ставшая одним из символов мужества в годы войны. Во исполнение этого чудовищного Приказа были сожжены тысячи населенных пунктов, огромное количество советских людей остались без крова. Только в полосе действия 5 армии Западного фронта к 25 ноября 1941 года нашими войсками было полностью или частично сожжено и разрушено 53 населенных пункта[117 - Там же. С. 213–214.].

Вот как об этой трагедии вспоминал генерал армии Н. Г. Лященко, который в конце 1941 года командовал полком: «Стояли в обороне. Перед нами виднелись два села, как сейчас помню, Банновское и Пришиб. Из дивизии пришел приказ: сжечь села в пределах досягаемости. Когда я в землянке уточнял детали, как выполнить приказ, неожиданно, нарушив всякую субординацию, вмешался пожилой боец-связист:

– Товарищ майор! Это мое село… Там жена, дети, сестра с детьми… Как же это – жечь? Погибнут ведь все!

– Ты чего не в свое дело лезешь? Разберемся, – оборвал его я.

Отправив сержанта, стали мы со своими комбатами думать, что делать. Помню, приказ я назвал “дурацким”, за что едва не поплатился, ведь приказ-то был сталинский, но спасли от особистов командующий армией Р. Я. Малиновский и член Военного Совета И. И. Ларин. А села эти мы на другое утро с разрешения командира дивизии Заморцева взяли. Обошлось без пожарища…»[118 - Волкогонов Д. Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина // Октябрь. 1989. № 8. С. 64.].

Еще один страшный документ, продиктованный Сталиным в начальный период войны: «Командующему Калининским фронтом. 11 января 42 г. 1 ч 50 мин. № 170007.

…В течение 11 и ни в коем случае не позднее 12 января овладеть г. Ржев… Ставка рекомендует для этой цели использовать имеющиеся в этом районе артиллерийские, минометные, авиационные силы и громить вовсю город Ржев, не останавливаясь перед серьезными разрушениями города.

Получение подтвердить, исполнение донести. И. Сталин»[119 - Там же. С. 65.].