Петр Столыпин. Последний русский дворянин

Петр Столыпин. Последний русский дворянин
Сергей Валерьевич Кисин

Новейшие исследования по истории России #41
Вдовствующая императрица России Мария Федоровна называла Петра Аркадьевича Столыпина «последним русским дворянином». Умная проницательная датчанка разглядела в этом незнатном небогатом провинциале цельную, могучую натуру, способную решать государственные проблемы и брать на себя ответственность за судьбу целой империи. При этом не в поисках личной выгоды, а, скорее, вызывая огонь на себя. Выдающийся реформатор в период разгула анархии видел две главные задачи – умиротворить страну в бурную эпоху военного поражения и революции, а также решить земельный вопрос, который веками повергал ее в бунташное неистовство. Надо дать России двадцать лет внешнего и внутреннего спокойствия, и тогда «русский паровой каток» в мире уже будет не остановить. Но на этом пути реформатор всегда оставался один, ибо у трона личностей по масштабу подобных Столыпину попросту не было. Возможно, поэтому империя и рухнула так скоро после его гибели.

Сергей Кисин

Петр Столыпин. Последний русский дворянин

© Кисин С. В., 2023

© «Центрполиграф», 2023

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2023

* * *

Посвящается моей жене Арине Барсуковой – музе и вдохновительнице

«Русский паровой каток»

Накануне Первой мировой войны каждая из сторон изучала своих будущих врагов и союзников, пытаясь просчитать их реальные возможности и ближайшие перспективы. В мае 1913 года известный французский журналист Эдмон Тьерри, главный редактор журнала «Экономист Европы», по просьбе сразу двух министерств начал изучать состояние экономики Российской империи вообще и железных дорог в частности. По результатам исследований добросовестный Тьерри выпустил ограниченным тиражом брошюру «Россия в 1914 году», где изложил собственный взгляд на экономику и финансы пресловутого «колосса на глиняных ногах». Издание вызвало живейший интерес в Европе, встревожив потенциальных противников и озадачив потенциальных союзников. Выводы обозревателя в равной степени не радовали ни одну из сторон. Первых – потому, что будущий враг рос на глазах и уже представлял несомненную угрозу в качестве жуткого «русского парового катка». Вторых – потому, что в будущей послевоенной Европе этот «каток», весьма вероятно, мог бы заровнять на своем пути и нынешних боевых братьев по Антанте.

Въедливый экономист Тьерри писал: «Возрастание государственной мощи создается тремя факторами экономического порядка: 1) приростом коренного населения; 2) увеличением промышленной и сельскохозяйственной продукции; 3) средствами, которые государство может вложить в народное образование и национальную оборону».

Собранные им факты повергали заказчиков исследования в уныние. Население России с последней переписи 28 января 1897 года (126,4 млн человек) выросло на 31,7 млн человек (22,7 %). «Этот прирост тем более примечательный, что в течение предшествующего десятилетия он едва достигал 18,6 млн человек, то есть 15,4 %». Прирост новых подданных царя Николая II лишь ненамного уступал численности населения всех Британских островов (35,4 млн жителей в начале века). К 1948 году, по прогнозу, население Российской империи должно было составить 343,9 млн жителей, против 336 млн жителей в Германии, Англии, Италии, Франции и Австро-Венгрии, вместе взятых.

Производство зерновых в Российской империи выросло на 22,5 %, картофеля – на 31,6 %, сахарной свеклы – на 42 %. В частности, урожай пшеницы взлетел на 44,2 млн центнеров, ячменя – на 36,3 млн, картофеля – на 79,1 млн.

«Излишне говорить, – подчеркивает Тьерри, – что ни один из европейских народов не достигал подобных результатов, и это повышение производства сельскохозяйственной продукции, – достигнутое без содействия дорогостоящей иностранной рабочей силы, как это имеет место в Аргентине, Бразилии, Соединенных Штатах и Канаде, – не только удовлетворяет растущие потребности населения, численность которого увеличивается каждый год на 2,27 %, причем оно питается лучше, чем в прошлом, так как доходы его выше, но и позволило России значительно расширить экспорт и сбалансировать путем вывоза излишков продуктов все новые трудности внешнего порядка».

Крайне важная для тогдашней отечественной экономики деталь – положительное сальдо торгового баланса (превышение экспорта над импортом), по подсчетам главреда «Экономиста Европы», составляло 1,1201 млрд франков. «Средний излишек годового экспорта достаточно велик, чтобы покрыть тяготы иностранного долга и промышленного дефицита». Это особенно актуально исходя из того, что российская экономика сильно зависела от иностранных займов (главным образом французских), а ее стратегические отрасли в значительной мере контролировалась зарубежным капиталом.

«Сегодня русские сами производят свои паровозы, железнодорожное оборудование, военные и торговые суда, все свое вооружение и большое количество скобяных изделий: хозяйственных предметов, земледельческих орудий, труб и т. д.».

Третий важнейший, с точки зрения Тьерри, фактор – образование. Если в 1902 году на просвещение тратилось 99 млн франков, в 1912 году – 312 млн (316,2 %). На оборону, для сравнения, соответственно расходы выросли с 1,21 до 2,035 млрд франков.

«Таким образом, российское государство сделало за десятилетний период огромные усилия, чтобы поднять уровень народного просвещения, оно увеличило также в огромных пропорциях своих военные расходы, а широкое использование в экономике бюджетных ассигнований обычного порядка позволяет казне продолжать эти усилия, ибо кредиты, принятые Думой на 1913 бюджетный год, достигли: для народного образования – 366 млн франков, военные кредиты – 2,312 млрд франков».

Тьерри заключал: «Если у больших европейских народов дела пойдут таким же образом между 1912 и 1950 годами, как они шли между 1900 и 1912, то к середине настоящего столетия Россия будет доминировать в Европе как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении».

Известный английский писатель Морис Беринг, проведший несколько лет в России и хорошо ее знавший, писал весной 1914 года в своей книге «Основы России»: «Не было, пожалуй, еще никогда такого периода, когда Россия более процветала бы материально, чем в настоящий момент, или когда огромное большинство народа имело, казалось бы, меньше оснований для недовольства». Беринг отмечал: «У случайного наблюдателя могло бы явиться искушение воскликнуть: „Да чего же большего еще может желать русский народ?“» По его мнению, недовольство распространено главным образом в высших классах, тогда как «широкая масса, крестьянство, в лучшем экономическом положении, чем когда-либо… То, что верно в отношении крестьян, верно в известной мере в отношении остальных слоев населения. Оно в настоящий момент процветает, и причины его недовольства не настолько остры и сильны, не настолько обильны, чтобы температура этого недовольства поднялась до точки кипения».

В отчете немецкой комиссии Аухагена-Прейера-Зеринга, возглавляемой профессором Берлинской сельскохозяйственной академии Отто Аухагеном, исследовавшей ход реформ в центральных губерниях России в 1912–1913 годах, говорилось: «Если землеустроительная реформа продолжится при не нарушении порядка в империи еще десять лет, то Россия превратится в сильнейшую страну в Европе, и война с ней будет не под силу никакой другой державе».

В германском Генштабе серьезно предупреждали кайзера Вильгельма II, что если сейчас не напасть на Россию, презрев заветы великого Бисмарка («Никогда не воюйте с русскими. На каждую вашу военную хитрость они ответят непредсказуемой глупостью»), то потом воевать уже будет просто бессмысленно. Такая вот «тюрьма народов».

Страна, где еще несколько лет назад ежедневно гремели взрывы и свистели пули террористов, бунтовали броненосцы и выходили из повиновения целые полки, где свистели шашки карателей, звенели дубинки погромщиков, в равной степени лилась кровь как революционеров, так и контрреволюционеров, сегодня демонстрировала всему миру небывалый экономический подъем.

Владимир Ленин с грустью признавался в приватных беседах, что в случае успеха столыпинской реформы революционерам в России нечего делать и можно смириться с мыслью о пожизненной эмиграции.

«Русский паровой каток», уверенно смяв революционное движение, тащил народ к процветанию, а Россию – к мировому экономическому могуществу. Для этого необходимо было лишь внять словам премьера великой империи Петра Столыпина, раскочегарившего этот «каток» и обеспечившего его движение необходимыми реформами: «Дайте мне 20 лет покоя, и вы не узнаете нынешнюю Россию!»

Этих лет стране не дали, а «столыпинская пятилетка» закончилась пулей террориста в Киевском оперном театре. Как ни странно, к облегчению тех, кому он тщетно пытался сохранить трон в кровавом водовороте.

По свидетельству французского посла Мориса Палеолога, императрица Александра Федоровна в частной беседе так отозвалась на убийство человека, отчаянно пытавшегося спасти опутанную «нечистой силой» династию Романовых, а с ней и всю Россию: «Не говорите мне больше об этом человеке. Он умер, потому что провидение судило, что в этот день его не станет. О нем, значит, кончено; не говорите о нем больше никогда».

Пророков в своем отечестве не любят. Вероятно, поэтому потерявшая чувство реальности династия и закончила свои счеты с Россией в мрачном подвале Ипатьевского дома. Вспоминала ли «гессенская муха» в ночь казни свои слова о Столыпине? Вряд ли – «не говорите о нем больше никогда».

Мы все же попробуем.

Муромские воители

Род Столыпиных, тесно переплетенный со многими великими людьми России, прослеживается в генеалогии с середины XVI века. Первый письменный документ о роде Столыпиных датирован 1566 годом, когда «Второй Титович Столыпин подписался на поручной записи бояр и дворян по князю Охлябинине». Поколенная же роспись рода начинается с конца века с муромского дворянина Григория Столыпина. Патриархальное захолустное дворянство ничем особым не блистало на пороге Нового времени и крутых перемен в Русском государстве – звезд с неба не хватали, воевали, особых чинов не достигали. Были благочестивы и богомольны. В гербе рода два поднятых на дыбы единорога и одноглавый серебряный орел, держащий в правой лапе свившегося змея, а в левой – серебряную подкову, с золотым крестом. Венчает их рыцарский шлем. Под щитом девиз: «Deo spes mea» (лат. «Бог – надежда наша»). Вот этой надеждой и жили.

Прадед реформатора Алексей Столыпин в «золотом веке» Екатерины вышел в отставку поручиком, был предводителем пензенского дворянства. Зато его шестерых детей ждала большая известность.

Александр был адъютантом своего тезки-генералиссимуса Суворова, прошел с ним ряд славных кампаний.

Аркадий – тайный советник, обер-прокурор и сенатор, приятель другого реформатора Александровской эпохи, Михаила Сперанского.

Николай – генерал-лейтенант, военный губернатор Севастополя. В июне 1830 года во время «чумного бунта», пытаясь оградить город карантином, попал под горячую руку возмущенному прекращением подвоза продовольствия населению, которое всласть вкусило «бессмысленного и беспощадного» и растерзало своего фактического спасителя.

Афанасий – штабс-капитан, был предводителем саратовского дворянства, где у семьи находилось одно из поместий.

Дмитрий – генерал-майор, дед Петра Аркадьевича. Служил в лейб-гвардии артиллерийской бригаде, затем в конногвардейском полку, участвовал в Аустерлицком и Бородинском сражениях. Его теоретические выкладки по тактике артиллерийского огня, которой он обучался в Париже в 1810 году, используя опыт наполеоновских кампаний 1805–1807 годов, были использованы командующим русской артиллерией на Бородино генерал-майором графом Александром Кутайсовым (сослуживец по артбригаде). Именно фланкирующий огонь «по Столыпину» 1-й батареи капитана Захарова помог отразить фланговую атаку французов на Семеновские флеши через Утицкий лес в самом начале сражения.

После отставки Дмитрий Алексеевич долго жил за границей, где увлекался философией позитивизма модного тогда «отца социологии» Огюста Конта. В Московском психологическом обществе учредил премию своего имени в две тысячи рублей за сочинение, посвященное контовскому положению о естественном совпадении первообразных законов неорганической природы с основными законами органической жизни. По возвращении из-за границы поселился в имении и вплотную занимался обустройством крестьянского быта, прослыв вполне либеральным помещиком и сделавшись членом Вольского уездного по делам крестьянским присутствия. Его перу принадлежат такие работы, как «Арендные хутора», «Земледельческий порядок до и после упразднения крепостного права». Мужики его признавали за чудака, который «не секет и в зубы не дает», и, возможно, поэтому плохо слушались. Именно «дед Дмитрий» корнем экономических настроений русского народа считал общину с ее круговой порукой, а в противоположность ей выдвигал хуторное хозяйство. Спустя полвека это станет основой реформы, проводимой в России его внуком. Взгляды дедушки, «земледельца-философа», во многом определят мировоззрение его внука, отказавшегося от привычной консервативной помещичьей косности и поставившего во главу своих будущих реформ науку, передовую мысль и собственный патриотизм.

Ходили слухи, что находившийся в приятельских отношениях с декабристом Павлом Пестелем Дмитрий даже предполагался к вхождению вместе с братом Аркадием в состав будущего Временного правительства, но следственная комиссия подтверждений этому не обнаружила.

Единственная дочь Алексея Столыпина Елизавета, вышедшая в 1795 году замуж за отставного поручика гвардии Михаила Арсеньева, родила ему дочь Марию, но супружеского счастья с мужем-гулякой не испытала. Заявила над могилой покончившего с собой от очередной несчастной «любви на стороне» гвардейца: «Собаке собачья смерть» – и укатила с дочкой в Пензу. Там Маша «по горячке» вышла замуж за потомка шотландского барда Томаса Лермонта Юрия Лермонтова, с кем они через положенное время и явили миру великого русского поэта.

Следует заметить, что сами Столыпины родственника не жаловали, ссылаясь на отвратительный характер автора «Бородино». Добрые отношения сохранялись у того разве что с его двоюродным дядей Алексеем Столыпиным по прозвищу Монго, с которым поэт был вместе в юнкерской школе, а затем несколько лет служил в одном и том же лейб-гвардии гусарском полку, проживая на одной квартире и посещая высший петербургский свет. Вместе они участвовали и в Галафеевской экспедиции 1840 года в Чечне, проживали в Пятигорске последние месяцы перед роковой дуэлью с Мартыновым, на которой Столыпин и был секундантом.

Одна лишь бабушка Елизавета до самой смерти обожала внука, воюя за обладание им с родителями поэта и угрожая лишить их наследства. Муромское упрямство взяло свое – внука она отвоевала, а затем и настояла на устройстве Михаила в Школу гвардейских прапорщиков. Опекала его и после смерти, перевезя тело внука в свое имение в Тарханы.

Отец реформатора Аркадий Дмитриевич во время Крымской войны был адъютантом своего будущего тестя – командующего армией генерала от артиллерии князя Михаила Горчакова, возглавлявшего одно время оборону Севастополя. Командуя батареей, за отражение первого штурма морской крепости капитан Столыпин был награжден золотой саблей с надписью «За храбрость».

Там он и сошелся с молодым артиллерийским поручиком Львом Толстым, с которым стал на «ты», бывал в Ясной Поляне и дружил долгие годы. Возможно, именно под влиянием будущего классика Аркадий написал «Историю России для народного и солдатского чтения», ряд статей и воспоминаний, опубликованных в разных журналах и газетах.

Забегая вперед, скажем, что далее их пути разошлись: Аркадий Дмитриевич стал генерал-майором и потянулся к чинам, а Лев вышел в отставку и потянулся к литературе. Толстой даже не пришел на похороны Аркадия. Как потом вспоминала его внучка, «Толстой был другом дедушки… но не только не приехал на похороны, но даже, после кончины дедушки, ничем не высказал своего сочувствия. Когда ему кто-то об этом заметил, он ответил, что мертвое тело для него – ничто и что он не считает достойным возиться с ним, причем облек свое объяснение в такую грубую форму, что я не берусь его повторить дословно».

В перерывах между войнами (1857–1862) Аркадий Дмитриевич успел удачно жениться и послужить наказным атаманом Уральского казачьего войска. При нем захолустный Яицкий городок (ныне – Уральск) значительно изменил свой облик: украсился мощеными улицами, общественными садами, каменными домами, войсковой типографией. На территории Войска было открыто более ста школ. За это местное население верноподданнически окрестило атамана «Петром Великим уральского казачества». Один из бульваров города вплоть до революции носил имя Столыпинского. Здесь же он встречался и с ссыльным поэтом Тарасом Шевченко, переводившим на украинский произведения его двоюродного племянника Лермонтова. Заезжал попить кумыса и приятель Толстой, набирающийся этнографических впечатлений для своих «Казаков».

Муза явно была не падчерицей в доме муромских воителей. Глава семьи сочинял музыку, недурно играл на скрипке, ваял. На академической выставке 1869 года экспонировались два скульптурных произведения Столыпина – «Голова Спасителя» и медаль статуи Спасителя, получившие сдержанные похвалы критиков. Заглядывал в дом Столыпиных модный тогда салонный поэт Алексей Апухтин.

После окончания срока атаманства, уже в чине генерал-лейтенанта, Столыпин получает титул тайного советника и назначается шталмейстером двора его императорского величества. В 1869 году он продает усадьбу Середниково под Москвой (ту самую, где воспитывался юный Лермонтов) и переезжает с семьей в имение Колноберже близ Ковно, которое генерал – отчаянный картежник – попросту выиграл в вист у своего же родственника Кушелева.