По ту сторону Псоу

Мне рассказали про одного абхаза, который вырос в деревне и до 15-ти лет не видел моря. Нам в это трудно поверить. Море от деревни было километрах в тридцати, а он никогда там не был. В России, очевидно, не найти деревенского подростка, который живет в тридцати километрах от города и ни когда не был в городе. В Абхазии всё по-другому. Горная деревенская Абхазия и городская приморская – это две разных Абхазии, они очень слабо соприкасаются. Зачем деревенскому мальчишке на море? Что там хорошего? Что там вообще делать? А в деревне дел не переделать ни когда – труд с утра до вечера. Вы думаете, тот мальчик вырос дикарем? Совсем наоборот. Он получил высшее образование в престижном вузе. Значит неплохо его учили где-то там в горах, в деревенской школе. Вы думаете горные абхазы далеки от цивилизации? Нет, они далеки от территории разврата. Они – носители другого типа цивилизации. Приморские абхазы – это уже немножко не тот народ.

Крохотная Абхазия резко делится на разные миры не только вдоль, но и поперек. Гал – это вам не Гагра, и Очамчира это вам не Пицунда. А Ткуарчал – совсем не Сухум. Чем отличаются Бзыбская Абхазия от Абжуйской Абхазии? Наверное, это лучше бы объяснять не мне, поскольку я даже не уверен, что правильно написал слово «Абжуйская». Я лишь хочу сказать, что нам, едва прикоснувшись к одному из многих абхазских миров, не стоит думать, что мы имеем об Абхазии хоть какое-то представление.

Нам это трудно понять. Россия, не смотря на гигантские размеры, ментально куда однороднее. Русский из Калининграда не так уж сильно отличается от русского из Благовещенска, хотя между ними – бесчисленные тысячи километров. А гальский абхаз может куда сильнее отличаться от бзыбского абхаза, хотя между ними и двухсот километров не будет.

Я сейчас знаю об Абхазии уже достаточно, для того, чтобы понять одну простую вещь: я ни чего не знаю об Абхазии. Люблю, к примеру, читать абхазские газеты и уверяю вас: уровень абхазской журналистики очень высок. Здесь столько умных талантливых журналистов, сколько у себя на родине я не назвал бы. С многими из них я лично встречался, и они оказались интересными собеседниками. Могу назвать своих любимых абхазских журналистов: Виталий Шария, Изида Чаниа, Инал Хашиг. Они из того мира, в котором журналисту требуются интеллект и талант. Когда-то так же было и в России, но у нас уже всё по-другому. Журналистика превратилась в территорию шакалов, где кроме наглости и беспринципности ни какие качества больше не требуются. В том числе и поэтому – абхазский мир это мой мир.

Но здесь есть очень большое «но». Если вы решите, что дыхание абхазской журналистики – это дыхание абхазского общества, вы впадете в большое заблуждение. Тиражи газет здесь всегда были очень маленькие, и они постепенно превращаются в микроскопические. В последний раз я уже обнаружил на некоторых газетах тираж – 1000 экземпляров. Это называется «приехали».

Абхазские газеты – это по-существу газеты сухумские. Даже на Новом Афоне, а ведь это город, да к тому же всего 20 км от Сухума, газеты не продаются. Значит, не берут. И в самом-то Сухуме газеты продаются лишь в паре киосков и одном книжном магазине.

Да, в Абхазии проживают всего примерно 240 тыс. человек. Это население среднего русского города. Но в любом среднем русском городе тираж газеты тысяч в пять будет считаться очень маленьким, а здесь – максимальные тиражи – до двух тысяч, и всё равно не все раскупают.

Получается, что абхазские журналисты пишут для горстки сухумской интеллигенции, их аудитория исчисляется сотнями человек. Это очень маленький мирок, в котором лично мне хотелось бы жить, но до которого, кажется, нет дела всей остальной Абхазии. Об этой стране нельзя судить по её газетам.

И вот я думаю: случись какая-нибудь заваруха, как поведет себя Абхазия в целом, Абхазия как таковая? Как об этом судить, если даже поверхностный взгляд улавливает существование многих разных Абхазий? Но ведь что-то же должно быть общее у них у всех?

Русский мир

На каком языке говорят абхазы, когда русских нет рядом? Я не раз слышал, как в моем присутствии абхазы говорили по-абхазски. Это понятно, ребята шифруются, благо у них есть такая возможность. Но мне так же много раз доводилось слышать абхазские разговоры меж собой на русском языке. А это значит, что для абхазов русский язык – не просто способ общения с русскими. Это их второй родной язык.

Все основные абхазские газеты выходят на русском языке. Лишь в некоторых случаются несколько текстов на абхазском. Кажется я видел только одну газету на абхазском языке, но и в ней были русские тексты.

Тогда следующий вопрос: а на каком языке абхазы думают?

Помню, декабрист Михаил Лунин писал в своём дневнике: «Мысли приходят мне в голову иногда по-русски, иногда по-французски, религиозные мысли – чаще всего по-латыни». Вот трагедия русских интеллектуалов XIX века – они думали по-французски, а Лунин к тому же перешёл в католицизм и начал думать по-латыни. Родная речь, уже переставшая быть для него родной, требовалась ему крайне редко, для обращения к какому-нибудь уряднику. Осталось ли в нем хоть что-нибудь русское? Осталось. Бесспорно. А сколько – взвесить невозможно. Нет таких весов.

Но это трагедия маленький оторванной группы интеллектуалов, и суть этой трагедии именно в оторванности от собственного народа. Но абхазы-то все говорят по-русски. Это выбор всего народа. И всё же вопрос остается: в какой мере абхазы думают по-абхазски, а в какой мере по-русски?

Конечно, сухумский журналист, который каждый день пишет по-русски, и думать начинает уже преимущественно по-русски. Структура мышления становится русской, а значит и ценности – русские. И разговаривая с ним, вы будете чувствовать, что он – такой же, как вы, что вы с ним ни чем не отличаетесь. И тогда вам покажется, что все эти разговоры о том, что «абхазов невозможно понять» – не более, чем красивые слова. И ни кто вас не будет разубеждать. И вы начнете писать про Абхазию глупость за глупостью. Потому что вы видели только русскую часть абхазской души. И это реальность. Но главного вы не видели.

Человек, который думает только по-русски – уже не абхаз. Но если бы абхазы имели склонность полностью отказываться от своей природы, их, как народа, уже давным-давно не существовало бы, они бы полностью растворились в других народах задолго до того, как на эту землю пришли русские. Трудно представить себе народ более устойчивый к ассимиляции. Только поэтому они и существуют ещё до сих пор. Значит, самый что ни на есть обрусевший сухумский интеллектуал в значительной мере остается абхазом. И эта мера нам не ведома.

А что говорить по отдаленные горные деревни Абхазии? Там-то много ли русского? Думаю, и там уже есть что-то русское. Но мало. Об этом исконно абхазском мире мы не имеем ни малейшего представления, а между тем любой сухумский профессор, который кажется нам совсем своим, с тем неведомым для нас миром связан неразрывными нитями. А мы об этом даже не догадываемся.

Русская составляющая в абхазском национальном сознании присутствует в пропорциях очень разных, да к тому же нам совершенно неведомых, при этом надо помнить, что это вам не проблема отношений с украинцами, абхазская ментальность даже чуть-чуть не напоминает славянскую. И всё же сегодня абхазы связаны с русскими уже не только политически, но где-то даже генетически. До определенной степени абхазы уже думают по-русски. И это тот якорь, который Абхазия навсегда бросила у русского берега.

Алексей говорит:

– В XIX веке Россия поставила перед Абхазией вопрос ребром: или Россия, или Турция.

– Кажется, это логично.

– Да, логично. Но ты пойми: мы слишком тесно были связаны тогда с Турцией, за 300 лет мы стали частью турецкого мира. Это всё так разом было не разорвать. Даже мой отец ещё свободно говорил по-турецки. Россия давила, абхазы побежали в Турцию. А сейчас? Ты думаешь, почему мои дочери учились в Москве, а не в Стамбуле?

–Понял. Потому что они говорят по-русски.

–Вот именно. А по-турецки они не знают ни слова. Сегодня у Абхазии нет выбора. Только с Россией.

Даже Нодар, отнюдь не склонный рыдать у русских на груди, несколько раз настойчиво подчеркивал: «Абхазия находится внутри русской цивилизации». К этому факту можно относиться как угодно, но это факт, и к тому же –окончательный факт.

Маленький народ обречен на выбор большого друга. Он вынужден примкнуть к одной из сильных соседних цивилизаций. У Абхазии когда-то были варианты – сначала Турция, потом Грузия. Теперь вариантов уже нет. Абхазы ни когда уже не будут учить ни турецкий, ни грузинский язык. Да и с английским – не переусердствуют.

Я чувствую, что мы, русские, в это не верим. Для нас это очень больной вопрос. Мы привыкли к тому, что сначала малые народы просят нас о помощи, и мы только что не последнюю рубашку с себя снимаем, чтобы им помочь, и мы платим за их свободу русской кровью, но в благодарность получаем только ненависть и презрение. Сегодня мы со всех сторон слышим: «Русские, убирайтесь прочь».

Когда-то мы освободили Болгарию сначала от турок, потом от немцев («стоит под горою Алеша – Болгарии русский солдат»). Сегодня Болгария в составе НАТО против нас. Когда-то мы освободили Эстонию от Ливонского ордена («Этих дней эстонцы ждали и хотели, им Ливонский орден язвой был на теле»). Сегодня эстонская ненависть к русским уже вошла в поговорку. Когда-то мы своей русской грудью защищали Грузию («И Божья благодать сошла на Грузию, она цвела, не опасаяся врагов за гранью дружеских штыков»). Сегодня Грузия уже «за гранью штатовских штыков». И ведь Чечню русские ни когда не завоевывали, чечены сами просились в состав России, они просили защиты у «белого царя», они на Коране клялись ему в верности. А потом? «Злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал». А Украина? Помните, как в школе нас учили, каким радостным для украинцев событием была Переяславская рада. «Навеки с Москвой, навеки с русским народом». На самом деле Богдан Хмельницкий так крепко поссорился с поляками, что у него просто не было другого выхода, кроме как кинуться к Москве на поклон, потом опасность миновала, потом забылась, а потом слово «москаль» стало сочиться таким ядом, что кобра отдыхает.

И вот теперь попробуйте доказать, что абхазы «навеки с русским народом», что они ни когда нас не предадут, как это делали другие народы, которые мы спасали, что насытившись русской помощью, они не начнут кричать то же самое, что и все: «Русские, убирайтесь прочь». Вот я и пытаюсь доказать то, во что истерзанная русская душа почти не способна поверить: абхазы ни когда не предадут русских. Я не верю в это. Я это знаю. Абхазы они что, не такие как все? Да, они не такие, как все.

И отношения России с Абхазией начинались не так, как со всеми. В начале XIX века владетельный князь Абхазии Келешбей принял решение о том, что его страна войдет в состав России. Келешбей вполне сознательно решил покончить с турецким выбором, хотя до этого служил султану верой и правдой. Но абхазы не приняли русского выбора своего князя. Сын Келешбея Арсланбей убил отца и поднял против русских всю страну.

Почему абхазы восстали против русских? Вы думаете, это так легко понять? Причина, которая лежит на поверхности –самодурство наших чиновников, хорошо известное и не вызывающее сомнений. Наши привыкли править холопами, а абхазы всегда были свободными людьми, для них даже намек на то, что они кому-то «принадлежат» был совершенно нестерпим. Но война вспыхнула так быстро, что русские просто не имели времени нанести абхазам сколько-нибудь значительной обиды. И не думаю, что турецкая власть была такой уж ласковой. Султан привык править даже не холопами, а рабами, он и в собственных пашах всегда видел только рабов, и невозможно поверить, что турки оказывали уважение какому-то мелкому периферийному народу. И ни когда Келешбей не стал бы проситься «под руку белого царя», если бы под турками абхазам жилось так уж хорошо. Русское правление обещало стать для Абхазии гораздо более мягким, чем турецкое, но абхазы не успели об этом узнать, развязав войну.

Может быть это была война за веру, мусульманский народ не захотел принять христианского правления? Но тут опять парадокс. Именно Келешбей, сделавший русский выбор, был мусульманином, а его подданные, восставшие против русских, мусульманами как раз не были. В среде абхазского народа ислам так ни когда и не привился, то есть русско-абхазская война не имела даже признаков войны за веру.

Конечно, в том, что эта война вспыхнула, не малое значение имела личность Арсланбея. Это был такой лихой удалец, каких в Абхазии очень любят. За ним пошли. А выбор самого Арсланбея определялся очень просто: отец решил дружить с русскими, при этом отец лишил его права наследования, значит, чтобы получить власть, надо убрать отца и сделать всё наоборот. Если бы Арсланбей продолжал оставаться наследником Келешбея, он и отца не тронул бы пальцем, и против русских слова бы не сказал.

Тут вроде бы как случайность? Но нет, вот тут-то как раз и не случайность. Ведь Келешбей не случайно лишил Арсланбея прав наследника. Он слишком хорошо знал своего буйного сына и понимал, что абхазам опасно иметь такого князя. Эти двое, отец и сын, олицетворяли собой два разных начала абхазской души. Келешбей – мудрая рассудительность, уравновешенность и терпеливость. Арсланбей – буйное непокорство, противление всему на свете и непризнание над собой ни какой власти. Вот почему абхазов так трудно понять. В их национальном характере уживаются два противоположных начала, и вы никогда не знаете, какое в данном случае возьмет вверх. Имея дело с абхазами, вы крутите револьверный барабан, заполненный патронами наполовину. Нажимаете на спуск и имеете одно из двух: либо будет выстрел, либо не будет.

Келешбей был сильным и авторитетным правителем, его уважали. Значит, если бы сыну не удалось его устранить, войны, возможно, и не было бы? А, возможно, и всё равно была бы. Похоже, что тогда в среде абхазов преобладало, «арсланбеево начало» – начало буйного непокорства. Личность Арсланбея вполне отражала абхазские запросы той поры. Не он, так нашелся бы другой.

Еще один парадокс в том, что абхазы пошли за отцеубицей. Это при том, что для абхазов почтение к отцу – воистину священная норма жизни. Может быть, они не знали , что Арсланбей убил отца или не поверили в это? Возможно. Очевидно, если бы захотели поверить, то поверили бы. Но не захотели. Им очень хотелось, чтобы Арсланбей был героем, а не мерзавцем[15 - Аслан Куцниа написал мне по этому поводу: «Арсланбей не был отцеубийцей. Это была версия русских и советских историков. В 10-й школе Сухума, где я учился, висела на стен сме такая картина. Келешбей стоит со свечой у раскрытого окна, видать бедолага, хотел разузнать, что там за шум во дворе, а сзади выскакивает подлый Арсланбей в бурке с обнаженным мечом. Всё в духе исторического реализма. Потрясающая картина. Сын, конечно, возглавил восстание, но не лично же порубал папу. Кто нам теперь расскажет, при каких обстоятельствах и кто его убил? Может быть Келешбей был не со свечой в руке у окна, а с мечом и во дворе? Суть в том, что заклятие «отцеубийц» должно было отвратить последующие поколения от почитания этого абрека». Сейчас пока не буду с этим спорить. Мне нравится, что в моё повествование вдруг неожиданно врывается живой абхазский голос.].

Понятно, что и Турция сыграла свою роль в разжигании этой войны. Блистательная Порта, конечно, не могла безмолвно взирать на потерю территории, разумеется турки настраивали абхазов против русских. Но этот фактор не мог быть решающим. Надо знать абхазов. Их ни кто не сможет раззадорить, если они сами этого не захотят[16 - Кое-кто всё же смог раззадорить абхазов. Об этом – дальше (Очерк «Имперское мышление», глава «Разговор с Дауром»)].

Итак, реальных, достаточно серьезных и основательных причин для войны не было. Но война вспыхнула, и не случайно, а совершенно неизбежно, её ни что не смогло бы предотвратить. Почему?

Потому что русских здесь идентифицировали, как чужих. Не как плохих, злых или неправильных, а просто, как чужих. Когда абхазы увидели на марше русские роты европейского образца, они всей душой почувствовали, что на их землю вторглась чуждая им стихия. Это не страх иноземного завоевания, абхазы и так уже находились под железной султанской пятой. Это вторжение чуждой цивилизации. Абхазы не любили и не могли любить турецкую власть, но дикие ватаги башибузуков были им ближе и понятнее, чем стройные солдатские «шеренги по восемь». Турок могли ненавидеть и резать при каждом удобном случае, но это уже не первое столетие как было неким «междусобойчиком», внутрицивилизационным конфликтом. Башбузуки вписались в абхазские ландшафты. Турецкий башибузук и абхазский абрек могли друг друга ненавидеть, но они хорошо понимали друг друга. Абхазы говорили по-турецки, а значит и думали наполовину по-турецки. А «солдат» – понятие европейское, принципиально чуждое тому миру, по которому этот солдат маршировал. Русские роты просто не вписались в абхазские ландшафты.

Дальше «пошло на задир», а, как известно, «русский человек на многое способен, ежели на задир пойдёт». В европейских ротах маршировали солдаты совсем не европейской ментальности. О русской беспредельности сказано достаточно, а в Абхазии русские быстро поняли, что они в этом не рекордсмены. Сегодня какой-нибудь российский дурак-чиновник с барской спесью задел самолюбие абхазов, завтра какой-нибудь абхаз прирезал русского солдата. Потом взбешенный офицер приказал причесать абхазскую деревню свинцовым гребнем. Русские солдаты крайне неохотно выполнили этот приказ. Но в бою погибли их товарищи. И в следующий бой солдаты шли уже охотно, раззадоренные – за товарищей отомстить. И погибло в десять раз больше их товарищей. И тут уж понеслась душа по кочкам. Русских солдат резали безжалостно, хладнокровно, по-восточному. И офицерам уже не надо было поднимать солдат в бой напоминанием о присяге, их уже надо было сдерживать, так они рвались рассчитаться с горцами. А горцы совершенно не знали страха, их невозможно было испугать ни какой кровью, и это доводило солдат до исступления. И начались карательные экспедиции. А это совершенно запредельная жуть. И эта жуть растянулась на полвека.

От русского беспредела абхазы хлынули в Турцию. В ту самую Турцию, которую они ни когда не любили, которая ни когда не была им родной матерью, но которая научила их говорить по-турецки. И вот – язык пригодился.

Чем больше я думаю об этой войне, тем лучше понимаю её трагическую неизбежность. Тут ни что ни от кого не зависело, тут всё было вынужденным и подчинялось железной необходимости.

Блистательная Порта крошилась от времени, её исторический век истекал. Продвижение России на Кавказ было исторически неизбежным, даже если бы русский царь этого не хотел, сама история толкала бы царя в спину. Но абхазы не могли встретить русских иначе, чем встретили. И русские не могли отреагировать иначе, чем отреагировали. Крайнее взаимное озлобление было совершенно фатальным. Не могли вот так сразу сдружиться и ужиться тяжелая бюрократическая система империи и безграничное вольнолюбие маленького бесстрашного народа. Надо было время, чтобы они приспособились друг к другу. И это время прошло в войне.

Российские правители приклеили на абхазов клеймо «виновного народа». Эмоционально это можно было понять – слишком много русской крови пролилось, но с государственной точки зрения это было крайне несправедливо и невероятно глупо. С таким же успехом можно было русский народ назвать виновным – пролиты реки абхазской крови, тысячи абхазов остались без Родины. Но разве русский народ в этом виноват? А разве абхазский народ виноват?

А потом сюда пришли русские цивилизаторы, полюбившие этот край, и абхазы тоже их полюбили. Русские по сути создали ту Абхазию, которую мы знаем – с кипарисами, мандариновыми деревьями, плотинами, красивыми домами. Русские открывали школы, издавали книги, помогли абхазам создать свою письменность на основе кириллицы. Русские обеспечили возрождение в Абхазии православия. Мы помним о том, что абхазы приняли православие задолго до нас, но и они помнят о том, кто помогал возрождать древние храмы, кто рукополагал священников, кто издавал духовную литературу.

Сегодня русские уже почти ни чего не знают о той страшной войне. Абхазы всё знают и всё помнят. Они ни чего не забыли. Трагедия махаджиров будет вечно стучать в абхазские сердца. Но удивительным образом абхазы сейчас не ставят русским в вину дикий ужас той войны. Иные народы всё ни как не могут простить русским и десятой доли той неизбежной имперской жестокости, которую пришлось испытать на себе абхазам. Иные изощряются в изобретении каких-то совершенно фантастических «русских преступлений» А абхазам ведь и придумывать ни чего не надо, но они не ставят ту войну в вину России, которую они знают сегодня. Удивительно благородный и великодушный народ.

Абхазы сейчас предпочитают не вспоминать про ту войну. А я всё-таки решил вспомнить. Мне не кажется устойчивой конструкция, которая строится на замалчивании и недоговаривании. Причем, именно в жуткой ожесточенности той войны я вижу доказательство того, что русско-абхазской дружбы теперь уже ни что не разрушит.

Говорят, что самая крепкая дружба начинается с драки. Так, наверное, и между народами, если они, конечно, достойны друг друга. В драке, а не на словах, становится понятно, кто чего стоит. Льстивый обмен любезностями ни чего о людях не расскажет, обмен ударами расскажет всё.

Иные народы приползали к русским на брюхе, умоляя о помощи и защите. Они с удовольствием пользовались благами, оплаченными русской кровью, а потом называли русских оккупантами. А иные, запихивая в рот кусок русского хлеба, безо всякой паузы из того же самого рта изрыгали проклятия в адрес русских. Так кое-где и до сих пор.