Алина

– Ну как что? По утрам у нее зарядка. Это у нее от папы. Он всю жизнь нас по утрам на зарядку строил.

– Я надеюсь, на нас это не распространяется?

– Ты что, Алеш, это на всех распространяется. Придется идти.

– Здрасьте!

– Даже не спорь. Я сказала, мы выйдем через пять минут. Слава богу, там нет дождя, и вроде даже светит солнце.

– У нас нет спортивных костюмов.

– Это не причина, чтобы прогуливать, – возразила Алина.

– И кроссовок тоже нет. Ты что, в своих босоножках пойдешь?

– Я туфли надену.

– Не смеши меня.

– А что такого?

– Да холодно же, Алин! Сама вон замерзла вся.

Алина села в кровати.

– И в дождь, и в снег, в любую погоду вся семья должна начинать утро с зарядки. Это закон. Так что придется идти. Алешенька, любименький, я тебя очень прошу! Ты потом в душ сходишь, согреешься. Вода ведь горячая есть. А я тебе чаю приготовлю. Нельзя пропускать зарядку. Лия этого не поймет. Тем более, я ей рассказывала, что ты у меня тоже спортсмен.

– Я?

– Ну конечно.

– Зря ты это выдумала.

– Ничего я не выдумывала. Ты водным поло занимался? Занимался.

– Это было в далеком прошлом.

– Ну и что? Вон у тебя плечи какие! Сразу видно, что ты спортсмен.

Словно подслушивая наш разговор, к нам снова постучали. Только теперь не в дверь, а в окно нашей комнаты, прямо над нашими головами, неприятным дребезжащим звуком, услышав который невозможно было продолжать и дальше нежиться в постели. Настроение у меня испортилось.

Алина кашлянула и прокричала бодрым голосом:

– Мы уже идем!

Я уткнулся лицом в ее теплый, еще пахнущий сном живот и попросил:

– Давай хотя бы разминку сами проведем?

Она расхохоталась. Я обнял ее покрепче и повалил на подушки.

Еще не было и восьми. Воздух бы пронзительный, морозный. Я отдал Алине толстовку, единственную теплую вещь у нас двоих, а сам, натянув на себя пару футболок, укутался в плед. Мы обошли соседние домики и оказались на высокой полянке.

Лия, одетая в теплый спортивный костюм, вязаную шапочку и маленькие ботиночки на плоской подошве, кивнула нам в ответ на наше «доброе утро» и жестом пригласила присоединяться к ней. Она делала упражнения, держась одной рукой за деревянный заборчик. Откуда-то доносилась ритмичная музыка, я огляделся и увидел на земле рядом с ней какой-то музыкальный прибор, издававший эти бодрые звуки. Привычными спортивными движениями она двигалась в такт музыки, и если бы не холод, от которого у меня сразу защипало лицо и окостенели ноги, я с удовольствием понаблюдал бы за тем, как она по-балетному склонялась то вправо, то влево, изгибалась до самой земли, так что ее шапочка касалась травы, а ноги, как ножницы, разлетались в воздухе. Мишаня стоял неподалеку. Он со злостью вскидывал руки кверху и кряхтел. Была ли это своего рода зарядка, или он просто пытался проснуться и прийти в себя после тяжелой ночи, я не знал; мы молча поздоровались с ним за руку.

Я натянул плед повыше, к заледеневшим уже ушам, и посмотрел на Алину. Она, бедненькая, стояла как ощипанный птенец посреди ненастья. Ноги ее в летних туфельках тонули в мокрой траве, юбка трепалась на ветру, облепляя икры прозрачной от влаги материей. Она улыбалась посиневшими губами и хотела как-то приступить к зарядке вместе с сестрой, но от холода не могла и пошевелиться, и только стояла на месте, вытянувшись в струну, стуча зубами и пряча пальцы в длинные рукава моей толстовки.

– Иди в дом, – сказал я ей.

Но она замотала головой и продолжала стоять с улыбкой на трясущемся лице.

– Вы бы хоть посмотрели, какая здесь красота! – обернулась к нам Лия.

До красоты ли нам, подумал я, неужели она не видит, что у Алины зуб на зуб не попадает от холода? Но потом огляделся и решил, что она ведь не так уж неправа. Солнце только взошло и тянулось издалека бледными белыми лучами; сверху нам видны были треугольные верхушки гор, как будто поднятые от земли и повисшие в небе, и гладкие полосатые холмы, переливающиеся тенью и светом. Ниже под нами слоеным пирогом лежали облака, те, что выше, покучнее и побелее, нижние серые, дымные, как запылившаяся вата. Удивительно было смотреть на них сверху и видеть, как они, точно живые, шевелились, бродили в долине, разделялись на части и шли в сторону, прерывая плавную линию гор.

Я забрал Алину, и мы ушли собираться: в половине девятого решено было ехать на завтрак.

Согреться в душе, как обещала Алина, мне не удалось. Вся горячая вода ушла на нее, и когда я залез в душевую, на меня потекла слабая, еле теплая струя, которая скоро стала совсем холодной; я с криком выскочил в комнату и стал обтираться полотенцем – уж лучше бы я вообще не раздевался. Алина предложила подогреть воду в кастрюле.

– Нет уж, – ответил я, – что-то многовато приключений для одного утра, тебе не кажется?

И пошел на улицу. Там, на солнце, и то было теплее. Я встал на крыльце, как ночью, и закурил, глядя вдаль – сейчас, когда блестело солнце, здесь было светло и живописно.

– Вы будете кашу?

На соседнем крыльце стояла Лия. Она уже переоделась и была теперь в длинном серебристого цвета свитере с воротником под горло. Короткие черные кудри взлетали от ветра и вились вокруг головы, она ловила их и прятала за ухо тонкими пальцами и смотрела на меня своим уютным и одновременно таинственным взглядом.

– Какую кашу?

– Я приготовила диетическую овсяную кашу.

– А, нет. Спасибо.

– Почему вы отказываетесь? Попробуйте.

Я помотал головой:

– Нет, благодарю.

– Это же полезно. Здесь на всех хватит.

– Добрая ты моя, – с гоготом произнес подошедший с улицы Мишаня. – Что, никак не найдешь, кому скормить свою кашу?

Лия безразлично посмотрела на него со ступенек. В ее лице ничто не поменялось, в глазах не возникло ни раздражения, ни обиды – ничего.

– Ну, как хотите, – только и сказала она не то мне, не то нам обоим и ушла в дом.

Завтракать поехали в городок, что стоял поблизости. За руль снова села Лия. Я слышал, как Мишаня негромко сказал, подойдя к самому ее уху, «давай лучше я поведу», а она ответила «не надо», завела мотор и вывела машину из-под навеса.