Наша зима. Проза. Издание группы авторов под редакцией Сергея Ходосевича

Погуляв по рощице, набрала целое ведро! И не важно, что трёхлитровое.

Дома поджидает гора немытой посуды. Высыпаю добычу в таз, делаю вид, что про посуду мне ничего не известно и сваливаю в лес. В другой. Там я видела горькушки. Их можно будет засолить. Собаки, взявшиеся невесть откуда, присоединяются ко мне. В этом лесочке тоже нахожу вешенку. И сколько! С одной валежины набираю целое ведро. Ну да, трёхлитровое. А грибов остаётся ещё порядочно. Надо идти домой, освободить ведёрко и возвращаться. Памятуя, что моё второе имя – Антиследопыт, тщательно запоминаю расположение дерева. Вот, наискосок от дикой яблони, знакомой мне уже больше двадцати лет. Только бы ничего не перепутать. Уходя, несколько раз оборачиваюсь. Всё, запомнила.

Высыпаю грибы. Прихватываю ещё и пакетик. Если пойти с одним ведёрком, наверняка, грибов окажется больше, чем смогу унести. А так ведро, может, и не наберу, но возвращаться ещё раз точно не придётся.

Вот и яблоня. Теперь наискосок. А где, собственно, валежина? Она должна быть здесь! Так и знала, что стоит отвернуться, и она куда-нибудь переместится! Но я её найду, там ведь столько грибов. Обшариваю заросли: тут я ходила и тут тоже… Вижу! Тихонько подкрадываюсь к коварному дереву. Не дышу, не моргаю, чтобы не спугнуть его громкими звуками. Даже уже не иду, а лечу низенько-низенько над землёй, чтобы не шумнуть, не спугнуть.

Ага!!! Но что это? Мало того, что валежина не на том месте, где я её оставила, так это ещё и не та!

Теперь уже дело принципа отыскать потеряшку. Шеренгой по-одному прочёсываю чащобу. Зловещий багровый закат окрашивает небо… Нет, это я уже совсем завралась. Какой закат? Какое небо? Возможно за пеленой туч уже нет ни солнца, ни неба. Я, например, давно их уже не видела.

Так вот, ходила я, ходила и, наконец-таки, наткнулась на искомое дерево! И собрала с него все-все грибочки!

А дома их пришлось перебирать.

Но о печальном не буду.

Однажды я работала почтальоном

Когда-то зимой я работала на почте – возила по деревням корреспонденцию. По положеным числам раздавала пенсию, заодно принимала плату за электроэнергию.

Грустно было смотреть на умирающие деревни, которые немного оживали с прибытием дачников в летний сезон.

Как радовались старики приезду почтальона! С ним можно было поговорить о том, что было когда-то, о внуках, кошечках, урожае.

– Ой, Леночка, как папа? Как мама? Доченька как поживает?

– Спасибо, всё хорошо.

– Может, чайку попьёшь?

– Извините, тороплюсь – шофёр сердится.

И угасают глаза стариков, и застывают на губах вопросы, местные новости.

Пенсия у деревенских жителей всегда радость. И с этой радости покупают они у почтальона консервы, конфеты, стиральные порошки. В общем, всё что затягивается в дом в огромной сумке. А ещё почтальону обычно отдаётся железная мелочь, на гостинцы, а иногда и купюры. И попробуй только отказаться – обидишь человека ужасно.

Приезжаем в Дубровку. В ожидании праздника под названием «Пенсию Привезли» восьмидесятилетняя хозяйка напекла пирожков. Запах в доме стоит просто волшебный!

Меня угощают четырьмя аппетитнейшими пирожками. Делюсь с водителем. Свою долю решаю съесть дома. С чайком.

В следующей деревне заношу пенсию девяностодвухлетней тёте Оле – сестре моего соседа и «опекуна» дяди Коли. В доме холодно. Женщина просит посмотреть показания электрического счётчика, расположенного в тёмном углу. Подсвечивая себе фонариком мобильника, записываю цифры. Подхожу к столу оформить квитанцию. На клеёнке лежат кусок солёного огурца, весившего при жизни не менее полукилограмма, и три четверти буханки чёрствого хлеба. Всё это явно обмусолено беззубыми дёснами. Высчитываю плату за электроэнергию. Ольга Ильинична рассказывает, что внук, приставленный ухаживать за ней пьёт уже два дня. Печки нетоплены, есть нечего. Никаких претензий к родным. Просто так получилось. В ужасе бегу к машине, хватаю своих два пирожка, объясняя водителю ситуацию. Тот за время ожидания один пирожок уже съел, второй отдаёт мне для бабушки.

Приехав домой, первым делом бегу к дяде Коле, рассказываю, что случилось. Он позвонит её дочке.

Позже обнаруживаю пропажу мобильника: оставила его на столе у Ольги Ильиничны, будучи в шоке от увиденного.

С тех пор частенько вспоминаю нетопленный дом, обсосанные огурец и хлеб.

И это случилось не с одиноким человеком, о котором некому позаботиться. А сколько их таких в каждом районе по великой стране? Людей, через чьё детство прошла война. Тех кто познал ужасы оккупации, тяжкий труд с самого детства в колхозах за трудодни. Людей, которые растили детей, отказывая себе во всём, лишь бы им дать им кусочек повкуснее, купить одёжку, а иногда даже и игрушку. Они и теперь готовы отдать им последнее. Только вот у близких почему-то не находится времени позаботиться о тех, кто должен быть самым нужным.

Я не слишком люблю людей, но жестокость общества по отношению к детям и старикам поражает каждый раз, когда сталкиваюсь с подобными ситуациями. И в голову закрадывается мысль: «Старость, как же ты страшна!»

Колмогорова Наталья

БАБА КАША

Святочные дни – особые, до Крещения – всего ничего, рукой подать.

Выстудил мороз избу деревенскую легко, играючи.

На стёклах оконных наледь в палец толщиной.

В сенцах вёдра с родниковой водой корочкой льда успели покрыться.

Половицы в доме скрипят-поскрипывают.

Дым печной поднимается к небу столбом и долго не тает.

Только рядом с печью воздух в доме сух и горяч. Печь старая, давно пора перекладывать – кирпич во многих местах осыпался.

Глаза мои отчего-то слезятся – видно, баба Клаша задвижку в печи закрыла слишком рано.

– Чего, голубки, притихли?.. В райцентре чего нового?

– Всё по- старому… Ба, глаза щиплет!

– Это я от нечисти всякой хоронюсь. Так меня бабка учила: на Святки все ходы-выходы на ночь в доме закрывать, иначе нечистая одолеет – и глазом не моргнёшь!

Баба Клаша вытирает краешком ситцевого платочка слезящиеся глаза.

Она глуховата на оба уха, но ещё при памяти и в здравом уме.

В избе давным-давно провели электричество, но баба Клаша, на всякий случай, держит под рукой керосиновую лампу. Говорит, привычка.

Мы с сестрой за глаза называем нашу бабушку не иначе, как «Бабой Кашей».

От бабы Каши, сколько себя помню, всегда вкусно пахнет – то блинами, то пирогами, то кашей из печи.

Наши родственники иногда спорят – кто заберёт бабу Кашу к себе жить.

Только бабуся упрямится: «Ни за что не променяю свою избу на квартиру с удобствами! Тут и помирать буду».

Вот и ходим мы с Танькой в деревню проведать бабушку. Благо дело – не далеко, всего-то 5 километров.

Ничего, мы привычные!..

Сквозь старенькую тюль в комнату заглядывает месяц.