Шаги за спиной

Заплатите десятую часть выиграша и получите остальное вдвойне, если цифра сойдется. Дурень ставит с тобой пополам и, конечно, проигрывает. Ты лишился двух с половиной миллионов, но это лишь цветочки: веселый дурень превращается в злого – ах, какой дар перевоплощения! – отдай мои деньги! – и ты выкладываешь еще два с половиной. Если при этом ты показываешь и другие деньги, то их отнимают у ближайшего угла уже без всяких представлений. Главное в этом то, чтобы ты не успел опомниться.

Итак, утром был допрос.

– Где вы были в ночь с четверга на пятницу? – суперклассический вопрос.

– Не помню – суперклассический ответ.

– Вы остались в лесу наедине с Однодворским Павлом, после этого он отвез вас в свой дом, где вы поссорились, есть свидетели, потом вы выходили купить водки и сигарет, вас опознали реализаторы, в три пятнадцать вы снова вошли в дом Павла Однодворского. Между вами произошла сцена ссоры, которую видели из окна четверо свидетелей, они тоже вас опознали, потом вы схватили нож и зарезали своего школьного товарища. Умирая, он хотел позвать на помощь и выбил окно стулом. Вы ударили его ножом еще несколько раз. После этого вы жестоко издевались над трупом и уехали на машине. Машина найдена и на дверце ваши отпечатки пальцев. На орудии убийства – тоже. Если вы не сознаетесь сейчас – вам грозит смертная казнь.

– А если сознаюсь?

– Я учту это. Вы получите лет двенадцать.

– В эту ночь я был с женщиной.

– С Людмилой Пелишенко?

– Да.

– В эту ночь с Людмилой Пелишенко был другой человек. Он провел с ней всю ночь – с вечера и до утра.

– Это был ее отец.

– Ее отец умер в детстве (чисто милицейская фраза).

– Но я был с ней.

– Четыре человека утверждают, что с ней были не вы: во-первых, ее постоянный сожитель; во-вторых, водитель машины постоянного сожителя; в-третьих, подруга сожителя; в-четвертых лицо кавказской национальности, дежурившее на ступеньках.

– Но меня видели дети, которые играли там: они били друг друга по ушам и угадывали кто ударил.

– Дети видели входящего человека, но утверждают, что это были не вы. И вообще, это была не та ночь. Мы все о вас знаем.

– Меня не могли видеть у Паши, потому что я там не был.

– Может быть, но вы ведь подрались в лесу?

– Нет, мы просто боксировали.

– Это несущественная разница. Итак вы подрались, потом выпили, потом остались вдвоем. С какой целью?

– Не хотелось уезжать.

– А вот это неправда. Четыре свидетеля подтвердили, что прогулка была безнадежно испорчена местными хулиганами. Итак, вы поехали к нему домой, выпили еще немного…

– Я не ехал к нему домой.

– Но у себя дома вас не было. Вас не было и в других местах. В ночных клубах вас не помнят. Значит, вы были у своего друга. Какова логика?

– Да, – сказал Валерий, – но только что вы сказали, что меня видели в доме Паши, а теперь пытаетесь доказать это логическим путем. Так меня видели или не видели?

– Вот вы и выдали себя. Увести его в камеру.

У следователя были седые виски, добрые глаза и неуловимая странность в манере выражать свои мысли.

– До завтра.

Сказал, и в темный лес ягненка уволок.

27

А вот и завтра. Валерий отвезен в зарешеченном кузовке к месту, где он совершал убийство. Кузовок отпрыгал все ухабы и остановился.

– Мы возвращались вон оттуда, – он показал рукой. – А здесь Паша меня высадил. Мы отдыхали недалеко отсюда, там рядом должна быть деревня.

– Никакой деревни там нет.

В луже, оставшейся после ночного ливня, лежала примятая пустая пачка из-под сигарет, синяя с золотом. Пашка не курил.

– Это не моя и не его! – заявил Валерий, – я требую, чтобы записали!

Молодая милиционерша, похожая на болонку (мастью, телосложением, стрижкой и лицом) приготовилась записывать.

– Не надо! – приказал начальник с двумя звездочками на погонах. Звездочки ярко блестели, как блестит впервые надетое обручальное кольцо или только что выданый окрябрятский значок. Начальник выглядел очень аккуратным и почти порядочным. Его лицо было приятным, складка на брюках – безупречной, сами же брюки – нужной длины. Ботиночки выглядели как только что из магазина.

– Я требую, чтобы записали! – продолжал Валерий, но уже без прежней уверенности. – Это важная улика.

– Не надо, – отрезал начальник и Валерий стал обдумывать план побега. Обстановка не слишком благоприятствовала, но с другой стороны…

– Вам просто надо кого-то посадить, – сказал Валерий.

– Обязательно надо, – согласился начальник.

Они стояли у Пашкиного дворика: Валерий и пять милиционеров, включая болонку. У двоих были автоматы, еще у двоих пистолеты, газовые баллончики, у одного резиновая дубинка. Подошел еще некто в спортивном костюме и заговорил с начальником. Из разговора было видно, что они коллеги. Некто в костюмчике был одет так же безукоризненно аккуратно, как и его собеседник. Обеими руками он ерошил волосы пухлому мальчику лет восьми. Лицо мальчика было неприятным – кривились губы, жующая челюсть двигалась как у коровы, из стороны в сторону, да и вообще с ним было что-то не так.

– А дядя Саша полицейский? – спросил мальчик (украсть ребенка как заложника – единственный выход – быстрее решайся, быстрее!), спросил мальчик и поднял голову к отцу.

– Нет, дядя Саша это так просто, – ответил отец. – А вон тот – полицейский. Смотри, какое у него пузо!

Валерий тоже посмотрел. Пузо действительно было великолепно. Пузо было одето в помятую курточку, расстегнутую сверху. Над мятым галстуком нависал подбородок – из тех подбородков которые часто кладут себе на грудь (из естественного удобства) и потому губы по-рыбьи выпячиваются.

В профиль лицо выглядело даже добродушным, но толстый повернулся и посмотрел на Валерия – в глазах мутная злобность, как тина в омуте. Вот такому лучше не попадаться. Кому угодно, но не такому.

Двое с автоматами стояли в стороне и что-то обсуждали.

Если сейчас прыгнуть и оттолкнуть одного, потом другого, схватить мальчика? Нет, это бы прошло, если бы в руках было какое-нибудь оружие. Хотя бы дубинка или камень… Именно сейчас, когда они болтают. Схватить, но что потом?

Валерий огляделся. Асфальт был ярок и многоцветен: глубокие пятна свежих луж, отороченные по краям серебрянной каймой солнца; подсыхающие желтые пятна и мокрые черные; тени полупрозрачных кленов с оттенком зелени; слепящее солнце в лужах, переходящее вдали в сияющую полосу шоссе. Из Пашкиного двора вывешивали ветви абрикосы – каждый лист в каплях, зеленые плоды в яркой паутине. Медленно проползла Волга с зеркальным задним стеклом; в стекле отражались ползущие высокие облака и полоса синего неба, из которой солнце умудрялось не выходить, виляя. В глубоком отражении пролетела птица – то черная, то яркая, по-разному попадающая в солнце, – проплыли вытянутые деревья, сначала справа, потом слева; сейчас схватить ребенка и потащить его к машине; стрелять не будут, опасно; сесть в машину, наклонить ребенку голову, так, чтобы никто не понимал, что я делаю, и потребовать…