Мясо кобры

Мясо кобры
Сергей Владимирович Герасимов

Сергей Герасимов

Мясо кобры

Они прошли на второй этаж, который, ради блажи, был устроен на высоте двадцать второго, а на самом деле находился гораздо выше первого и из больших окон там был виден растерянный маленький город, значительно измененный наклонной перспективой, слегка перевернутый, испуганный, блестящий, дрожащий, темный по углам; один из уголков завернулся и видно было, как по горизонту трепетал дождь, отражаясь в лужах. Над тучами зияло звездное небо, ни мало не похожее на настоящее; мгновенье медлило – заметив это, дама с коброй на шее отперла дверь, потом заперла и снова отперла.

– Спаситель, подержите, пожалуйста, – сказала она, отдавая кобру, чтобы освободить ладони для двуручного ключа. Спаситель подержал. Кобра здорово стискивала ему руку, улыбалась нахально и выглядела так, будто смазана несвежим жиром – и он положил змею в горшок с фокусовой пальмой, – кобра сразу же, урча, зарылась в почву, богатую фтористым известняком.

– А это вы зря, – сказала дама, – теперь она все корни перегрызет. Змея ведь, хищница. Понимать надо.

Спаситель подарил даме букет красных фолиантов в обложках из тисненой кожи и та отдарила его легким кивком. Помещение выглядело большим, но казалось маленьким, если смотреть издалека. Хозяин местности сидел за круглым столом вытянутым в ширину, на столе же были разложены разные яства и пития, наклонной башенкой по центру. Венчали башенку крабовые клешни, очень деликатесные, изготовленные из чешуи дикого минтая. Слева стол казался пустым, а справа – тоже пустым. За ним сидело несколько пустых мест с неразличимыми лицами.

Поодаль расположился охранник с очень мускулистой шеей, свисающей ниже плеч.

Еще дальше резвилась худая и длинная собака на поводке, совершенно неотличимая от поводка. Собака слизывала свой пот, чтобы не загрязнять окружающей среды, но от стараний снова потела. Еще дальше линии перспективы сходились в точку. А совсем далеко трое углечистов играли в карты на приседания, но их не было видно.

Шут, выкрашенный в национальные цвета, дудел в дудку, как при царизме.

В который раз за этот день спаситель ощутил странность и, возможно, неправильность мира. Так не может быть, подумал он. Это я и это они. Почему же никто не видит того, что я? Что-то есть в этом от раскрашенной поверхности, под которой слой тьмы. Я слышу гул и только он и есть настоящее. До меня долетают искры и я спрашиваю себя – что это? Спрашиваю так, будто не знаю ответа. А ведь знаю, и все они тоже знают.

– У вас понос? – спросила дама.

– Нет, я просто задумался.

– Да, меня тоже от мыслей пучит, – произнесла дама с интонацией усыхания мозгового вещества.

– Ну, ну, добро пожаловать к нам, – сказал хозяин с интонацией обжорства, отхватил последний кусок и вытер лоснящиеся губы. – Люблю, знаешь ли, поесть.

Спаситель? Тот самый? Привет.

Он протянул руку с пятью ногтями спаситель ее робко пожал.

– Слышал, – продолжал хозяин. – Говорили это много, а мои люди не врут, хотя я им не верю. Хочу значит услышать от тебя. Летать по воздуху можешь? А ходить по воде?

И он поднес к лицу сорокадвухдульную зажигалку, показавшую, впрочем, лишь очередную дулю.

– Да, – просто ответил спаситель.

– Прямо «да» значит, если выкинуть из тут вот окна, полетишь? Если бы чтобы как, ну ты понял.