Хроники ГСМ. Это больше, чем правда, это – жизнь!

Я ритмично долбил стену, приговаривая, как запиленная пластинка:

– Ну приди ко мне! Я умираю без тебя!..

Дверь осторожно приоткрылась, и в неё просочился… Евген. Он смотрел на меня глазами, в которых были ужас и удивление. Я тут же прекратил мучить ни в чём не повинную стенку и спросил его шёпотом:

– Что с тобой?

– Со мной?

– Ну да. Ты посмотри на себя в зеркало!

Евген мгновенно исчез, но через минуту вернулся, держа в подрагивающей руке небольшое зеркальце:

– Серж, ты меня больше так не пугай!

– Я тебя не пугаю, но твоё лицо было просто ужасно!

– Да ты на своё посмотри! – и Евген сунул мне в руки зеркальце.

Я его взял, взглянул, но увидел в отражении не себя, а опять голубые глаза любимой. Я отбросил зеркало и снова долбанулся головой в стену. В этот раз удар получился удачным – кастрюля, висевшая прямо надо мной и доселе выдерживающая сотрясения, наконец-то благополучно слетела с гвоздика и долбанула по моей глупой башке! И я мгновенно успокоился. А ещё я понял кое-что:

– Евген, как только ты увидишь, что со мной не всё в порядке, бери кастрюлю и бей мне по лбу!

– Что ж, мне её с собой всегда таскать?

– Зачем всегда?

– Так с тобой всегда чего-то не то!

– Ты поговори, поговори, счас сам получишь!

Евген пожал плечами и ушёл в комнату. А я поспешил за ним, потому что вспомнил кое-что интересное, очень мучавшее меня.

Женька отравлял и без того насмерть отравленный воздух в нашем жилом помещении, но было видно, что курение не доставляет ему абсолютно никакого удовольствия, и делает он это только по привычке.

Я вначале открыл окно пошире, а потом задал так мучивший меня вопрос:

– А скажите-ка мне, господа, что это за бумажка, с которой Евген тут полночи блуждал?

Женька ненадолго задумался, а потом улыбнулся:

– Это карта. Вернее, план.

– План чего? – не понял я ни шиша.

– План этой комнаты и находящихся в ней предметов.

– Но для чего?!

И Женька рассказал очень простую историю.

Среди ночи закончилось спиртное. Нужно было добавить. И пива-то было ещё много, но оно находилось в комнате, припрятанное в спальном месте у Женьки. Но в комнате спал я, а мои друзья – люди чуткие, они не решились зажечь свет и, тем самым, разбудить меня. Решено было идти в темноте, хотя в начале августа ночи в этих широтах коротки и прозрачны, это, скорее, сумерки. Так как зрением Женька похвастаться не может, решено было послать Евгена. Но он не знал, где босс спрятал бутылки. И тогда тот (даром, что ли, геодезист?) решает нарисовать подробную схему. На ней он обозначает всю обстановку комнаты, да не просто абы как, а в едином масштабе, да ещё ориентирует план по сторонам света!

– Да, ребята, – делаю я вывод, – всё логично и правильно. Напиваются кто как: портные – в лохмотья, мясники – в сосиску, гинекологи – в три… сами, в общем, знаете, ну а вы напились в поликоническую проекцию Гаусса-Крюгера!

12

– Ну так что, я сбегаю быстренько за пирожками? – бодрым голоском предложил Евген.

– Быстренько? – бросил на него взгляд поверх очков Женька и скептически хмыкнул.

И уж кому-кому, но мне его скепсис был понятен!

Выноска вторая,

оправдывающая наш скепсис и открывающая

некоторые тайны натуры Евгена.

Покупка пирожков и булочек – одно из любимейших занятий нашего самого полезного члена бригады. Он это дело освоил в совершенстве и исполнял его виртуозно!

Первая (а для многих основная или единственная) задача заключалась в том, чтобы пройти сквозь солидную охрану, а охрана сотой буровой – на уровне президентской! В первую ходку Евгена принялись основательно трясти трое очень нехилых секьюрити, но уже через десять минут горько жалели, что связались с этим симпатичным с виду пацаном. А через полчаса они не знали, как от него отвязаться. Евген своей непосредственностью и наивной логикой настолько их достал, что они дали добро ему для входа на территорию буровой в любое время суток и записали в своём журнале дежурств для последующих вахт, что если, не дай бог, на горизонте появится стройная фигура среднего роста, то лучше охране прятаться и не высовываться ради сохранения в норме психического состояния!

С того дня Евген проходил безо всяких документов сам да ещё проводил с собой всех желающих, которых, благодаря бурно разлетевшимся слухам, день ото дня прибывало. Только Евген часто удивлялся, почему это всякий раз, когда он идёт через проходную, никого из охраны нету, скорее всего, говорил он, дисциплинка у них не на уровне!

И вот наш мальчик приходил в маленькую столовую, и его физиономия кардинально изменялась. Теперь она была не наивно-серьёзной, а бесконечно несчастной. И начинались его нескончаемые рассказы о бедах и мытарствах, сыпавшихся на него, как проценты на акции Абрамовича, о непосильном труде в топях болот и в лесных чащобах. Но больше всего слёз проливалось из очей доверчивых поварих, когда Евген начинал жуткие повествования о нас с Женькой, то и дело его унижающих чёрной работой и травящих голодом! К «бедному» мальчику тянулись стаканы с компотом и сочные отбивные, и он уплетал всё, почти не жуя, сам поверив в свои фантазии. Потом он закупал пирожки и булочки и, тщательно их пересчитав (не приведи, Господи, не донести хоть одну – живьём съедят, как говорил он о нас!), отправлялся в обратный путь. Придя домой, он заявлял:

– Вот ваша доля. Свои я уже слопал, очень кушать хотелось.

Мы с Женькой не торопились поглощать выпечку, и для Евгена это было как ржавый нож в горячую селезёнку:

– Ну что же вы не едите?! Они же зачерствеют!

– Какое тебе дело до нас? – возмущался Женька. – Ты свои сожрал, вот и будь спокоен.

– Да как же ему быть спокойным! – встревал я. – Посмотри, его же прямо трясёт, так ему хочется всё это сметелить!

– Фигу с кетчупом ему, а не пирожки! – делал грозное выражение добродушного лица Женька и показывал симпатичный кукиш.

Но Евген это всерьёз не принимал, он чётко знал, что, помучив его недолго, мы всё же поделимся с ним вкуснотенью, а уж он её смолотит в сотые доли наносекунды!

Итак, Евген взял деньги и помчался в столовку, а мы приготовились ближайший час провести с пользой: Женька выписывал данные на очередной участок трассы, а я решил подточить топоры – наше основное орудие труда. Конечно, двадцать первый век уже бодро топтал старушку Землю, и где-то разрабатывались алгоритмы прорезки просек и визирок лазерными лучами и гравитационными ударами, но мы по-прежнему рубали ёлочки и берёзочки топориками, а кустики – саблями. Но ничего, мечталось нам, не пройдёт и века, как самые высочайшие технологии придут к нам на вооружение и помогут… Да ладно, никто не придёт и никто не поможет – щуку Емеля завялил и сожрал с пивком, жар-птица эмигрировала в Австралию, а конёк-горбунок сделал пластическую операцию и, лишившись горбика, потерял всю волшебную силу. Так что вся надежда на мозолистые руки да древние топоры! А касательно высочайших технологий, так на то они и высочайшие, что хрен до них дотянешься!

Женька только-только успел вытащить из планшета схемы, а я лишь пару раз провёл по лезвию топора бруском, как резко распахнулась дверь, и на пороге появился Евген, а, спустя несколько секунд, донёсся топот шагов – это звук догнал наконец-то прыткого бегуна. Евген бросил на меня взгляд, полный абсолютного превосходства, и небрежно произнёс:

– Вот ты тут ерундой всякой занимаешься, а там целыми стаями белые «девятки» тусуются!

– Где? – резво вскочил я и подлетел к Евгену.