Небо на троих (сборник)

Май. Но погода снова не весенняя. Тучи зависли над городом, низкие, грузные, дородные, будто бабы на сносях. Вроде бы пора уже и теплом весне разродиться, да никак всё не случается, оттягивается на неопределенный срок. Были попытки, слегка солнышко проглядывало, но потом быстро пряталось, и снова холодная, злая, будто свинцовая крупка с небес просыпалась вперемешку с дождем. И потому, снег хоть и осел, почернел весь, но до конца так и не сходил, лежал тяжелыми угрюмыми ледяными пластами, как в летнике, лежал среди куцых, торчащих прутьями, насаженных вдоль домов, кустов сирени.

Из гаража, что чуть поодаль от детской площадки, несмотря на такую невесеннюю погоду, с утра доносится бодрая весенняя ругань. Калитка в гараже открыта настежь, и хотя самих говорящих не видно, отчетливо слышно каждое слово. Судя по всему их двое, и я даже знаю – кто они.

– Заладили по ящику: «Афган, Афган…»

Вот тебя звал кто в тот Афган!?.

– Меня не звали, и не спрашивал никто.

Родина приказала…

– Родина… твою мать!..

– А что ты-то лично имеешь против Родины!?. Обидели его…

– Потоптал бы зону с моё, понял бы…

– Тебя звал кто на ту зону… Причём здесь Родина, если сам накосячил…

Это мои соседи с утра воюют – летчик Нестеров и Коля Цыган.

Оба они по жизни мужики нормальные, в одном доме живём как-никак, но вот мирно у Нестерова с Колей никак не получается, сколько знаю все время они, не то чтобы собачатся, так переругиваются, но бесконечно и постоянно. Впрочем, друг без друга они тоже не могут, каждый день у Коли в гараже-голубятне сидят, особенно после того, как Нестеров на пенсию окончательно оформился. До пенсии-то он, как Цыган говорит, «деловой был», всё у него какие-то встречи, собрания, заседания— то в школе с ребятишками, то в библиотеке по поводу какого-нибудь очередного праздника – везде Нестерова приглашают. Впрочем, на пенсии он давно, им – военным летчикам пенсия раньше положена, но Нестеров до недавнего времени работал в комитете ветеранов.

Однако нынче отошёл он от дел ветеранских, махнул рукой, хватит, мол, пора и честь знать. Да и «мотор» сбоить стал, всё чаще напоминает о себе «налётанный» стаж. Так и говорит, – Налетал я своё уже. Теперь самое место с вами, с пенсионерами штаны просиживать…

Впрочем, зря Нестеров это, мне до пенсии ещё работать и работать, да и Цыган не на пенсии, какая пенсия ему, сроду нормально нигде трудоустроен не был, лет пять по зонам, десять – по шабашкам да северам, а сейчас он во вневедомственной охране служит, охраняет магазин – сутки через трое.

Он, Цыган хоть и дураковатый порой, но больше прикидывается, а иногда так выдать может, как с неба «привет» от голубки: прилетит – не отскребёшь.

Допустим, недавно про весну нынешнюю так высказался, – Весна нынче, что баба дурная – ни себе, ни мужику не даёт… Сеять пора, а погоды нету.

– Се-еять… Ты-то почём знаешь, кре-естьянин строгого режима!..

– Знаю значит. Не всё вам – полковникам!..

О количестве Колиных ходок можно судить по колотым перстням на пальцах, здесь-то вся «трудовая» его биография запечатлена.

Вообще-то в первый раз сел Цыган как все – по дурости, с друзьями, такими же сопляками, как он сам был, киоск продуктовый подломили, и взять толком ничего не взяли, а шуму понаделали. Другие пацаны пошустрее оказались, убежали, а Колю повязали с поличным. В ментуре молчал он геройски, никого не сдал. Вот и перстень на пальце у него с солнцем, которое из-за черного треугольника наполовину выглянуло – память о малолетке.

А вот другой, два квадрата чёрный с белым – «не подам руки менту», стало быть. У него тоже своя история. Этот перстенёк ему на взрослой зоне земляк Васька-тубик наколол. Васька потом по УДО откинулся, да недолго воздухом свободы дышал, так всё и кхыках, пока в туберкулёзке месяца через два не загнулся.

Есть у Цыгана и полный чёрный квадрат, это когда «от звонка до звонка».

Тут вообще грустно, рассказывать не хочется… Впрочем, Коля и не рассказывает про зону, ничего и никому. Это уж я так по секрету знаю, почитай с самого детства вместе растем, только он старше чуть, потому и может себе позволить со мной этак «на правах старшего» разговаривать, допустим, скажет, – Чего расселся, сгоняй-ка за пивом!

– Тебе приспичило, сам и сгоняй.

– Молодёжь, мать твою…

Коля замолкает. Не то чтобы обиделся он, просто, о чём со мной таким грубым и нечутким разговор вести. Получается, что не о чем, если я даже его элементарной утренней похмельной дрожжи по-человечьи посочувствовать не могу.

Мы заполняем вынужденную паузу, курим. Сидим у Колиного гаража-голубятни, который он недавно откуда-то притащил сюда к дому. Обыкновенный железный гараж, небольшой, старый, внутри его Коля старыми матрацами обшил, чтоб голуби зимой не мерзли. Голубей у него много: белые, сизари… гладкие, с лохмами на ногах, будто в сапогах с отворотами сидят на шестке…

Голубей Коля любит, а когда запустит всех их сразу в небо, – уставится вверх распахнутыми, голубыми с хитринкой глазами, такие обычно у детей бывают, когда увидят что-то радостное и необычное, – Гляди-гляди, парочка белых вверх пошла! Чисто самолёты!..

Вот и сейчас захожу в гараж-голубятню, вместо приветствия говорю, – Сидим…

– Сидеть сам будешь, когда посадят. – Это Коля. – А мы здесь делами заняты…

– Понятно, деловые… На двоих соображаете?

– А ты чё, третьим встрять хочешь? Сгоняй-ка за пивом!

– Тебе приспичило…

– А-а… – Коля машет рукой. – Молодежь… Дождёшься от тебя. Ладно…

Цыган бросает взгляд вверх, говорит нам с Нестеровым, – Гляди-гляди, белые… Самолёты!..

За голубями, конечно, лучше в хорошую погоду наблюдать, когда небо чистое, не такое как сегодня. Но даже на фоне этих темнеющих туч, парочка белых – просто красавцы, и тучи только подчёркивают контраст этого их полёта с громоздкой неуютной сиротливостью в природе и в душе. Нестеров с утра немногословен, а тут как-то вообще замолчал, задумался надолго, глядя в небо…

В 1988 назначили Нестерова командиром эскадрильи, а буквально месяца через два вызвали в штаб и сказали: «Так, ребята, готовьтесь, надо менять в Афгане полтавский полк!» Неожиданно прозвучало. Но приказы не обсуждают. «Вот – маршрут перелета. – Говорят. – Собирайтесь. И – вперед! Жить будете в гостинице, так что мягкие тапочки не забудьте…»

Как сейчас помнит Нестеров, прилетели на место, аэродромчик маленький. До них на этом аэродроме истребители базировались. Как садиться? Взлётно-посадочная полоса 2,5 км длиной на 32 м шириной, совсем даже не для тяжелых самолетов. Допустим, если сравнить, с Семипалатинской полосой, там 4 км на 80 м. А тут… Конечно, сложно было, но привыкли. Потом уже нормально и садились, и взлетали.

Маршруты там, в Афгане короткие складывались, потому летали не с полной нагрузкой: заправку керосина определяли по расчетному времени полета, и по боеприпасам – обычно брали две бомбы трехтонки или четыре полуторки. Вообще-то, 24 тонны на такой самолет навесить можно…

Бомбили в основном по ущельям. Сбросишь бомбы вниз – снег сойдет, и всех духов вместе с техникой в ущелье сдувает. Задача выполнена, путь для наземных войск свободен… Или еще дают им координаты, мол, база тут. А там – одни скалы, в них ходы да пещеры понаделаны. Ударишь по этим скалам, всё породой и засыплет. Говорят, те завалы, которые они с товарищами понаделали, лет тридцать разбирать надо…

Иногда Нестеров дома, когда один, фотографии афганские перебирает, впрочем, и без фотографий эти картины у него до сих пор перед глазами: вот бомба-девятитонка, когда она вниз уходит, самолет точно на волне вверх поднимает, а рядом с ней правый летчик Витя Стахов, Саша Голбенко, его заместитель, и он – Нестеров. Или вот, один летчик из их эскадрильи на цветную пленку снимал, пара в небе идет – красиво!..

Так же в Афгане шли они парой, с Василием – товарищем по учебке. Нестеров даже ничего понять не успел, самолет друга вдруг задымил и пошёл резко вниз. В Баграме это было…

Как потом Нестеров понял, это афганцы из стингера сработали, из-за сопки. Они с Василием только на взлёт пошли, высоту набирать, а тут… Из стингера далеко – до четырёх километров – самолёт достать можно. Что греха таить, поначалу духи тамошние только так наших и щелкали.

Это потом уже наши отработали «афганскую» систему посадки, выводили самолет над точкой и снижались по спирали диаметром не более трех километров. С заданной скоростью, с выпущенными шасси, с выдвинутыми закрылками…

То ли в связи с этим, вспомнил Нестеров забавный случай, застал он как-то Цыгана за странным занятием, сидит Коля за кустом сирени с рогаткой и что-то у своей голубятни выцеливает. Тщательно выцеливает, так, что, похоже, даже подошедшего Нестерова и не заметил. А тому подумалось: «Вот так же душманы наверное за сопками сидели, ждали пока мы С Василием взлетать будем…»

Поморщился Нестеров, Колю так тихонечко по плечу сзади постукал, – С кем воюешь, душман?

Напугал Колю, тот оглянулся дико, глазёнки горят, а голос дрожит, даже заикаться начал, – А-а!.. Т-ты ч-чё!.. – Видать и, правда, не заметил, как Нестеров подошёл, но с явным недовольством оглянулся и прошипел ещё так. – Сам ты душ-шман афганский, мать твою… Спугнёш-шь ведь!..

– Ка-во?

Коля опустил оружие и безнадёжно махнул рукой, – Ну вот, блин, ходют тут всякие!..

– Ага, а потом голуби пропадают… – Сыронизировал Нестеров.