Воровской общак

Я дома был уже.

Но у калитки теперь стою

И проклинать судьбу не устаю.

Свой дом

Я узнаю с трудом.

По мере того, как в голосе певца все отчетливее звучали надрыв, боль и отчаяние, друзья Руслана притихли, обратившись в слух. Даже Баркас, потянувшийся к банке с пивом, решил вскрыть ее позже. Он был чужд поэзии, но где-то глубоко внутри него мерцала искорка, которая запросто могла оказаться душой.

Ну а дом, о котором шла речь в песне, был «глух, нем и слеп», он стал неживой «уже не дом, а склеп», и герой приближался к крыльцу, как к мертвецу. И тут Серега Холодный взял на октаву выше, срываясь на фальцет, такой же пронзительный, как вскрики и стоны соло-гитары.

Кровавя пальцы, выдираю гвозди…

«Добро пожаловать, сыночек, в гости.

Ты не писал нам столько долгих-долгих лет.

А мы все ждали-ждали, не дождались,

А нам бы подождать еще хоть малость…

Сил не осталось, извини, нас нет».

Все как во сне. Усталость.

Инструменты заиграли тише, голос Холодного вновь попытался зазвучать равнодушно, отстраненно, хотя это у него получалось плохо.

Сковало сердце точно льдом.

Кому теперь он нужен, мертвый дом?

Все в нем

Гори теперь огнем!

Мне бы заплакать, только слез-то нет.

Отец и мать сквозь дым глядят мне вслед.

Они

Кричат мне «извини».

Песня оборвалась так неожиданно, что некоторое время в «Ситроене» царило неловкое молчание. Потом снова раздалось шуршание бумажек. Руслан радио выключил, чтобы облегчить процесс подсчета денег.

– Ну? – спросил он, не оборачиваясь, когда ждать надоело. – Закончил?

– Пока закончил, чуть не кончил, – хохотнул Головастик.

– Заколебал своими шуточками! – прикрикнул на него Баркас, на лбу которого блестели бисерины пота. – Сколько там?

Последовала интригующая пауза. Если бы Головастику вздумалось затянуть ее хоть на секунду дольше, он наверняка довел бы нетерпеливого Баркаса до белого каления, но ему хватило сообразительности не перегибать палку.

– Шесть штук баксами, – торжественно провозгласил он, – и примерно столько же нашими деньгами, по курсу.

– То есть, – мгновенно прикинул Баркас, – по четыре штуки на рыло выходит.

– Ага, – подтвердил Головастик и, не в силах больше сдерживать рвущийся наружу восторг, завопил по-индейски: – Йахууууу!!!

– Тихо ты, – поморщился Руслан. – Всех собак в округе разбудишь. Денег никогда не видел?

– Видел. В кино, например. Но столько в руках еще не держал.

– Ты дели, дели, – поторопил его Баркас, суя в рот сигарету.

– Переверни, – сказал ему Руслан.

– А?

– Сигарету, говорю, переверни другой стороной. Ты фильтром собрался прикуривать.

– И правда. – Баркас издал короткий смешок, похожий на кашель.

Когда, обхватив губами сигаретный фильтр, он прикуривал от автомобильной зажигалки, его рука заметно дрожала. Руслан обернулся назад. Шелестящий деньгами Головастик беспрестанно облизывал губы, пальцы его слушались плохо, он то и дело сбивался, а потом начинал дележ сначала.

Руслан сел прямо, глядя прямо перед собой невидящим взглядом. «Нет, – горько подумал он, – этих двоих нельзя брать на дело. Слишком неровно на лавэ дышат. Придется искать других подельников или действовать в одиночку. Но и бросать пацанов нельзя. Пропадут ведь. Нажрутся на радостях, или просто так кому-то проболтаются. Жадность, она как ржавчина. Одно пятнышко всю душу разъедает.»

– Что думаете делать? – спросил он, забирая свою долю, протянутую хихикающим Головастиком.

– Наверное, по домам пора? – предложил Баркас.

– А я бы оттянулся, – мечтательно протянул Головастик. – На всю катушку.

– Нет, – отрезал Руслан.

В повисшей тишине было слышно, как бурчит в животе у Баркаса.

– Что тогда? – спросил он. – Жрать охота.

– Пожрешь, – пообещал Руслан. – Но не дома. И не в городе.

– Это почему? – не понял Головастик.

– Да, – поддержал его Баркас. – Разъясни.

Руслан вздохнул, как человек, вынужденный втолковывать прописные истины непроходимым тупицам.