Судный день декабря,
И, сумняся ничтоже,
Догорает заря.
«…и вновь о нём. Скажите мне – доколе?..»
…и вновь о нём. Скажите мне – доколе?
Пришлась по сердцу многим эта роль.
К чему скорбеть, когда земной юдоли
Не горше, нет, – небесная юдоль.
Без устали – который день в печали —
Твердят о нём, сочтя слова за труд.
Но те, кто ныне в запредельной дали,
Не имут срама и хвалы не ждут.
Речь о живых. Снедаемы заботой,
Они извечный затевают торг.
Не дёгтем мажут – кроют позолотой,
И это действо называют долг.
Долг памяти?.. Но не бесстыдство ль это —
Когда скорбят, кто клял и предавал.
Вновь из каменьев, брошенных в поэта,
Поэту воздвигают пьедестал.
«Как он свеж, этот мартовский воздух!..»
Как он свеж, этот мартовский воздух!
Хмарь и холод – давно позади.
Нужен сердцу хоть временный отдых
От неслыханной гонки в груди.
Словно я только в самом начале,
Понимаю, что все неспроста.
Хоть и выпита чаша печали,
И ладонью отерты уста.
Словно я отдалился от края,
И отпущены сроки взаём.
– Мы еще поживем! – восклицаю,
Ослеплённый провидческим днём.
Исцеление прокажённого
И вот, подошёл прокажённый
и, кланяясь Ему, сказал: Господи!
если хочешь, можешь меня очистить…
Матфей 8, 2
1
Я с ним столкнулся в пёстрой толчее —
Лицом к лицу – на рынке в Вифсаиде.
Был душный полдень. В рыбьей чешуе
Дробилось солнце. Пахло прелым злаком,
Навозом, сукровицей палых смокв
И травами египетского плена.
Струился мёд, как зною пелена.
Звучал картавый галилейский говор.
Отрывисто и звонко хлопал бич
В загоне для скота. Вдали шумело море,
А в двух шагах почтенный прозелит
Вёл пылкий торг на греческом наречье.
Он брёл один вдоль глиняных лачуг,
«Нечист! нечист!» выкрикивая хрипло.
Сухой обезображенной рукой,
Как птичьей лапой, суковатый посох
Сжимал. Лицо в гноящихся буграх,
Багровое, как пьяный лик сатира,
Он прикрывал изорванным плащом.
Зной не спадал. И плоть его смердела.
За годы странствий на лице земли
Я не встречал ещё ничтожней твари,
Чем этот прокажённый. Видит Бог,
Нет пагубы страшнее чёрной лепры.
И всё же он внушал невольный страх,
Недаром был гоним он отовсюду
Людской толпой. Как часто неприязнь —
Лишь хорошо скрываемая зависть.
Он был свободен, как любой изгой.
Копьём его коснуться не решались
Солдаты Рима. Не хватал его
Прислужник-мытарь за полу хитона.
Он был свободен. Лишь один Господь —
Изгою кесарь. Доблестная участь!
… Я отшатнулся. В сторону свернул
И под ноги швырнул ему динарий.
2