Прозрачная тень

Светов смутился и покраснел. Это не ускользнуло от внимания девушки. Чувство торжества появилось в её глазах. Она рассмеялась.

– А ты, оказывается, не такой, каким кажешься, хоть и из деревни. – Она наклонилась к нему и хлопнула его по коленке.

Светов раздражённо поднялся с кресла.

– Вы мне надоели своими нагловатыми выходками. Такая симпатичная девушка и такая глупая.

Но не успел он сделать и шагу, как вдруг незнакомка сделала неуловимое движение ногой, и Светов, не успев ничего сообразить, словно подкошенный, ничком повалился на пол, а в следующее мгновенье «симпатичная девушка» уже сидела на нём, придавив его спину коленом и заломив его руки за спину.

– Не люблю, когда меня оскорбляют, особенно такие занудливые умники, как вы.

Светов, ошарашенный таким неожиданным манёвром своей собеседницы, молчал, постепенно приходя в себя, но в это время в комнату вошёл удивлённый Алексей.

– Так, вижу, что знакомство состоялось. Прекрасно! А я слышу: что-то вроде упало тяжёлое, испугался даже. Ладно, Света, кончай свои приёмы отрабатывать на моём старинном друге. Не приведи Господь, без рук оставишь нашего выдающегося художника. Чем он тогда будет заниматься? Он только и может, что картины писать.

– Художник? Тогда понятно. Они все чокнутые.

Света поднялась и села в кресло, непринуждённо закинув ногу на ногу и весело поглядывая на лежащего «спарринг-партнёра».

– Чуть руки мне не вывернула, – сама чокнутая…

– Ну, ты, художник липовый, полегче на поворотах, а то у меня ещё много приёмов имеется. Могу хоть сейчас продемонстрировать.

– Ты с ней поосторожней, – засмеялся Алексей, подавая своему другу руку. – Она у нас девушка современная – мастер спорта по карате. Чуть что и в морду… Что вы не поделили?

– Ничего мы не делили, просто твой друг попросил показать ему приём, правда, Коля?

– Правда, – Николай натянуто улыбнулся.

– Вы уж меня извините, что не успел вас познакомить, но Светка так неожиданно появилась…

– Слушай, Лёха, я пойду, пожалуй, – перебил его Николай, – посмотрел, как ты живёшь, а то у меня работы полно. Новую картину начал – надо закончить. Кстати, у тебя что, мастерская есть или ты свои картины в других комнатах прячешь?

– Это долгий разговор, – вдруг смутился Алексей, – а я тебя никуда не отпущу! Сколько лет не виделись – и нате вам, дела у него, видите ли, неотложные образовались! Ничего не знаю! Сейчас посидим, выпьем, поговорим, как в старые добрые времена. – И, заметив, как его друг недовольно покосился на Светку, добавил: – А Светка нам не помешает. Она свой парень в доску! Ты просто её хорошо не знаешь.

– Она что, твоя невеста? – заинтересованно спросил Николай, и по его виду уже было видно, что он никуда уходить не собирается.

– Как тебе сказать? – удивлённо протянул Алексей, а затем весело обратился к Свете: – Ты кто мне – невеста, или у тебя другие планы на мой счёт?

– Я твоя совесть! – не задумываясь, выпалила та.

– Вот как, а я и не знал, что моя совесть без меня где-то бродит и иногда приходит ко мне. – Алексей громко захохотал. – Вот что, Колян, ты пока поболтай с моей «совестью», а я мигом – мне там немного осталось…

Света уже другими глазами смотрела на своего нового знакомого, словно он приобрёл для неё особую значимость: человека не совсем обычного и в чём-то загадочного.

– Так вы художник! Что же вы мне сразу об этом не сказали?

– Вы и не спрашивали. Драться начали. Я даже сначала не понял, что произошло. Ты-то мне тоже про своё карате не сказала.

– Вот мы уже и на «ты». Не сердись на меня, Коля, я больше так не буду.

Она резко поднялась и, подойдя к нему, протянула руку, пожав которую он ощутил в ней силу и твёрдость.

– Давай покурим, – внезапно предложила Света, взяв со столика пачку сигарет «Мальборо», и протянула её Светову.

Тот сначала решил достать из кармана свою «Приму», однако передумал и взял предложенную сигарету. Они закурили, но поговорить не успели, появился Алексей, катя перед собой небольшой столик, уставленный бутылками и закусками.

– Надо же, какой сервис. Не ожидал от тебя таких талантов! – удивлённо воскликнул Николай. – Где ты только этому научился?

– Как где! – весело завопила Светка. – Ты что, не знаешь? Он же официантом три года – в самом «Национале» – работал. Там ещё и не тому научат!

– Заткнись, дура! – Лицо Алексея сделалось жёстким и злым. – Кто тебя за язык тянет! – Но тут же смутился и каким-то испуганным взглядом посмотрел на своего гостя.

Весь вид его друга выражал и удивление, и в то же время сомнение. «Может, она шутит. Девочка явно неуправляемая. Придумала, наверное». – Николай глубоко затянулся и, выпустив голубую струю дыма, старательно погасил окурок в массивной пепельнице.

– Алёша, будь повежливее хотя бы при своём друге, – с обидой в голосе проговорила Света. – Что я такого сказала? Всё настроение испортил.

На несколько секунд воцарилось тягостное молчание, и только было слышно, как настенные часы с маятником отстукивали время. Наконец Алексей прервал молчание:

– Ладно, проехали, а ты, Света, не обижайся – знаешь же, что я не люблю этих разговоров. Мало ли у кого что было. В жизни не всегда случается так, как мы хотим. Бывает, что и через силу приходится что-то делать ради будущего…

Через некоторое время, разгорячённые спиртными напитками, друзья, сидя рядом в обнимку, мирно беседовали. Правда, в основном говорил Алексей, словно пытаясь в чём-то оправдаться перед своим другом, словно он в жизни совершил такое, что и сам давно не рад этому, и, исповедовавшись, получит чудодейственное лекарство, которое избавит его от этой тягостной болезни.

– Слушай, Колян, – пьяно растягивая слова, говорил Алексей, – можешь презирать меня – это твоё дело, но я не забыл те годы – никогда! И нашу с тобой клятву: «служить только искусству»… и наши те мечты… Боже, какие же мы тогда были молодые и наивные! А старика Азимова, Царствие ему Небесное, я до сих пор вспоминаю с каким-то внутренним восторгом. Какой удивительный мужик был. Таким надо при жизни памятники ставить. Помнишь, наши все в мастерской болтают и что-то там на холстах чирикают, а он на нас так печально посмотрит и скажет тихо: «Эх, ребятки», и всё, будто дальнейшую судьбу каждого из нас предвидел. После этого все притихнут и в свои мольберты уткнутся… Но ты пойми, не могут люди рождаться одинаковыми. Не могут! – Он схватил столовый нож и воткнул его в яблоко. Острое лезвие легко пробило его верхнюю оболочку и увязло в нежной мякоти. Из образовавшейся раны выступила янтарная капля сока, и Николаю почудилось, будто это капля крови медленно заскользила вниз и, коснувшись белой поверхности стола, превратилась в золотистую лужицу. Его даже передёрнуло от отвращения. Он молча вынул нож, а раненое яблоко отложил на другой край стола и, вытерев салфеткой золотистую лужицу, без всяких осторожностей спросил:

– Ты что же, бросил искусство, живопись или я что-то не понял?

– Видишь ли, Колян, в жизни возникают такие коллизии, когда мы больше не можем сопротивляться. Мы становимся безвольными, и нет сил и желания для дальнейшего сопротивления. Мы как крохотные щепочки в бурной реке, и несёт нас потоком неведомо куда и наконец выбрасывает на берег. Вот куда выбросит, там мы и остаёмся. Ты же знаешь, если честно служить искусству и при этом никуда не тыркаться, ты меня понимаешь, то редко кому в нём везёт – в основном неудачники, лузеры, как сейчас принято говорить, – мыкаются туда-сюда, влача жалкое существование. Хорошо ещё, если не сопьётся, в последние годы жизни получит какое-то признание. Да и кому оно уже тогда будет нужно. Химера. А я к этому не привык. Первое время после «художки» я ещё как-то трепыхался, корчил из себя непризнанного художника. Много писал и подавал картины на очередной выставком, но брали, как правило, своих. Я ничего не понимал сначала, всё надеялся, а со временем и надежду потерял. Вот однажды написал картину. Выставка приближалась. Помню, долго я с этой картиной возился и вроде бы добился того, что хотел, и чёрт меня дёрнул в этот день пойти в Третьяковку: как увидел я там картины наших гениев, так веришь – чуть с ума не сошёл. Ты понимаешь меня? – будто первый раз на это чудо смотрел. Помню, встал перед «Грачами» Саврасова и с места двинуться не могу, словно на меня благодать с этой картины льётся и наполняет меня всего, даже мурашки по телу побежали. Сколько я у неё простоял – не помню, но только ушёл как оглушённый. Пришёл домой, взглянул на свою мазню, и так мне тошно стало, что, веришь, нет, схватил я эту свою вымученную картину и – шмяк её об пол и давай её ногами топтать, пока из сил не выбился, после чего без всяких сожалений на помойку выбросил.

– А другие картины куда дел? – удивлённо и переживая за своего друга, спросил Николай. – У тебя же были и достаточно удачные работы. Надеюсь, ты помнишь, как мы с тобой на этюды ездили.

– Все – на помойку! Все – без исключения! – выкрикнул Алексей. – С глаз долой, из сердца вон, как говорится. Если бы ты знал, Коля, как я был тогда разочарован в себе и дал зарок – никогда не брать в руки кисть… Как я стал официантом, рассказывать не стану. Дело прошлое. Ты же знаешь: я английский хорошо знал, в спецшколе учился. Предложили «горы золотые». Тогда мне было всё равно, да и куда было податься. Зато сейчас у меня свой магазин, правда, небольшой, но прибыльным оказался. Но иногда, как подумаю о прошлом, такая тоска берёт, что хоть в гроб ложись. Видимо, быть частным предпринимателем мне на роду написано. Я здесь как рыба в воде. – Алексей засмеялся, но в его глазах Светов уловил некое смятение чувств – грусть затаённая виделась в его взгляде и разочарование…

Они ещё долго вспоминали прошлые годы, особенно годы учёбы в художественном училище. В конце концов воспоминания закончились. Дальнейший разговор уже выходил неловким и натянутым. Николай понял, что пора уходить. Он встал.

– Пойду я, Лёша. Пора мне. – Он заметил, что Алексей был расстроен его ранним уходом, однако не удерживал его.

– Ладно, не оправдывайся, я всё понимаю. Всё же я рад, что мы встретились, и нашему разговору особенно. Так ты говоришь, в моих ранних картинах было что-то? – неожиданно с радостной надеждой в голосе спросил Алексей.

– Да, Лёха, и, если бы ты не испугался трудностей, из тебя бы вышел хороший художник, а то, как ты распорядился своими картинами… мне очень жаль. Так нельзя, потому что надо ценить каждый труд, даже если он кажется никчёмным. Хотя что теперь об этом говорить… Я думаю, что ты и сам это понимаешь. Вот что я хочу тебе сказать: талант у тебя есть – он от рождения даётся. Его, как говорится, не пропьёшь и не купишь, – не забывай об этом.

После этих слов своего друга Алексей заметно повеселел.

– Колян, оставайся. Я сейчас быстренько в магазин сбегаю – он тут рядом. Время-то детское – семь часов всего, – принялся упрашивать его Алексей.

– Спасибо тебе, мой друг, но я всё же пойду. Надеюсь, ещё не раз встретимся. Ты же не собираешься из России на ПМЖ уезжать! Мне всегда с тобой было интересно общаться – потому и друзьями в молодости были. – Он обмотал шею шарфом и надел пальто.

– Почему «были», я надеюсь, что мы ими остались и, кто знает, может, ещё и на этюды вместе походим, – неожиданно для себя предположил Алексей.