Фол

– Знаю, – Виктор Павлович внимательно смотрит мордовороту в глаза. – Вы не занимались в секции академической гребли у Галины Степановны?

Мордоворот шмыгает носом и, встав, почему-то вытягивает руки по швам, насколько это у него получается при его бицепсах и прочей мускулатуре.

– Нет, – отвечает он. – Не занимался. Мы так, сами по себе, с ребятами.

Наш герой, не дослушивая его, выходит.

Он и вправду шагает вверх по Пушкинской улице (и вновь простите: ныне по вновь Большой Дмитровке), очевидно, направляясь в ЦУМ.

– Дяденька! – вдруг окликают его, когда он подходит к Копьёвскому переулку. – Постойте, дяденька.

Виктор Павлович смотрит, кто его зовёт, и видит стоящую перед ним рослую девушку – натуральную блондинку с толстой косой, закинутой на высокую грудь, – в косу вплетена простая коричневая лента. На девушке простое же, в цветочек платье, едва ли не ситцевое, с пояском, чуть ниже колена. На крепких ногах – белые носки и ужасные, чёрно-зелёные с розовым отечественныя кроссовки.

– Дяденька! Я спросить хочу, – тянет девушка. В одной руке она держит довольно большую плетёную корзинку. В другой – изрядно набитый яркий пластиковый пакет.

Виктор Павлович останавливается и с подлинным интересом смотрит в большие голубые глаза.

– Тоже приезжая?

– Почему тоже? – удивляется она и хлопает ненакрашенными ресницами. Вообще на её лице ни следа краски и помады. – И вы приезжий? Тогда я у других спрошу. Изви…

– Это я так… – перебивает её Виктор Павлович. – Что вы хотели спросить?

– Вы только, дяденька, скажите мне, где здесь театр?! – спрашивает девушка, и Виктор Павлович смотрит на неё недоумённо, так как они стоят в двух шагах от Театра оперетты.

Девушка правильно понимает его взгляд и продолжает своим медленным, грудным голосом, в котором слышны отзвуки севернорусского говора:

– Мне не этот театр надь, не опереточной…

– Большой, что ли? Это сюда и по переулку.

– Неуж не вижу? В театр Большой-то я вечером пойду. Мне другой нужон.

– Детский, что ли? Это там, могу проводить.

– Да не детской же! Художественной!! Я в него поступать приехала! Хожу туда-сюда, найти не могу…

– В школу-студию МХАТ, что ли?

– Ну в неё, конешно. Хожу-хожу, никто не знает. Обинно.

– Это ты правильно ко мне обратилась. Я сейчас тебя туда проведу. Откуда, говоришь, в Москву приехала?

– С Кашкаранцев. С Терского берегу.

– Это ж где такой? Ты что, казачка, что ли? По масти не похожа вроде.

– Какая казачка, дяденька? Поморские мы. Кола, полуостров Кольской слыхивали? Про область Мурманску?

– Про Мурманску слышали. Как же: Североморск (увы, должен дать оговорку: весь дальнейший диалог и всё, связанное с героиней, написано задолго до катастрофы с «Курском». Именно поэтому и оставлено в неприкосновенности. Так сложилось. – С. Б.).

– Знаете?! А у меня в Североморске старший мичман знакомый живёт, Кужелев Миша, может, знаете? Он раньше на подводной лодке служил…

– Нет, твоего Кужелева Мишу, мичмана старшого я не знаю, и вообще военно-морские свои тайны мне не выдавай. Ты скажи лучше: что, вправду, в театральное училище хочешь поступить?

– Хочу, дяденька. Уж много лет о том мечтаю.

– Именно в Художественный хочешь поступить, то есть в школу МХАТ?

– Хочу, дяденька. Я и Станиславского Константина Сергеевича прочла. «Работа актёра над собой» два раз, «Моя жизнь в искусстве»… И всё, что в нашей библиотеке было. «Театральну энциклопедию», том третий. Я артисткой стать хочу.

– Это хорошо, хорошо. Но ты знаешь, артистки должны много чего уметь. Это не так просто.

– А я, знайте, умею. И петь умею, в лицах представлять, и знайте ль ишшо, танци народны. Так это… Фсе в рят станут, одна половина оттуль там идёт, а друга – отсуда идёт. А которы отсуда идут, дак вот так в голову станут. Оне, то есть мы, барышни платки вот так держим высоко. А те пройдут, опеть с другого конца други заходят. Вот так с платком ходили… А ишшо в Порьей Губе…

Виктор Павлович вздрагивает.

– Где-где ты сказала?

– В Порьей Губе, грю. Село тако у нас есть. Клуб там… Мы с девками как запоём эту песню забавну: «Застрели-ко, зарази постылого мужа…»

Голос у девушки оказывается сильным, низким, но Виктор Павлович допеть ей не даёт: видит, что к нему через улицу движется мужчина в костюме с галстуком – размахивая кондитерской коробкой.

– Куда ты исчез, Виктор? Извините, минутку. – Мужчина быстрым взглядом оглядывает девушку, которая явно не была довольна тем, что ей не дали показать вокальные данные. – Вячеслав Николаевич кипит, половины фракции нет на месте, твой… – понижает голос, – с похмелья сегодня… Ира тоже не в духе… – Носитель коробки ещё понизил голос. – Что за кобылка? Стать-то какова! Из миманса оперетты?

– Навроде того. Так что там, без меня никак нельзя?

– С ума сошёл! Бежим немедленно. Все юбки не ухватишь.

– На ней платьице, Вадя. Беги. Я догоню.

– Ну, смотри. Там очень серьёзно. Могу сказать, что ты будешь?

– Буду, буду. Карточка моя на месте?

– Все карточки у Славика. Не задерживайся. Будет скандал.

– Беги.

Виктор Павлович оборачивается к девушке, меланхолически разглядывающей фасады домов.

– Вот так. Вызывают на службу.

– А вы здесь работаете? – спрашивает она, правда, понять трудно, что означает для неё «здесь».

– И здесь и там, – неопределённо отвечает Виктор Павлович на неопределённый вопрос девушки. – Но мне бы хотелось вам помочь.

– Помогите, дяденька. Покажите, где же театр Художественной находится, школа-студия их…