Живодерня

Все утро и половину дня Парамон у койки Ильи отсутствовал. Он лазал под кроватями, отгибал, где возможно, линолеум и вел себя довольно подозрительно. Везде за ним ходила стайка любопытных умалишенных. Парамон не опасался, что кто-нибудь из обслуживающего персонала заинтересуется его действиями. Как только на горизонте появлялся человек в белом халате, Парамон тут же поиски свои бросал, бежал к нему со своей тетрадкой и приставал, заставляя прочитать из его нового романа хотя бы строчку. Поэтому персонал (Харя с Чукчей) шарахался от него, но не обижал, видя в Парамоне человека служивого, зная, что он приставлен к Илье на двадцать дней и в эти дни трогать его нельзя.

Пока не было Парамона, Илья ерзал на кровати, не находя удобного положения, и чуть не выдал себя, когда в палату вошел Чукча делать кому-то укол. Впрочем, все уже привыкли к тому, что Илья в бессознательном состоянии, и не обращали на него внимания.

Парамон вернулся перед обедом. Ни слова не говоря, сел на свою койку, теребя в руках общую тетрадь и читая из нее наугад.

– Ну что? – Илье не терпелось узнать.

– Все облазал, все простучал, – сказал Парамон, не поднимая глаз. – Надул тебя твой Парикмахер. Нету никакого хода – выдумка это все.

– Ты хорошо смотрел?

Парамон поднял на него глаза, сдвинул густые брови.

– Я все облазал, все отделение переполошил, а ты сомневаешься, – в голосе его прозвучала обида.

– А что же тогда делать? – расстроился Илья.

– Будем ждать Свинцова, – сказал Парамон. – А сейчас мне пописать хочется. Не могу прямо.

После обеда он подсел к тумбочке, достал коротенький карандаш и стал писать и писал до самой глубокой ночи, пока не погасили везде свет.

– Эх, жалко, – сказал Парамон, подняв от тетради голову и цокнув языком. – На самом интересном месте погасили.

Он закрыл тетрадь и лег в постель.

Наутро Парамон отправился за завтраком. Илья ночью спал плохо, поэтому, пока Парамон ходил в столовую, задремал.

– Проснись!

Над Ильей стоял Парамон с тарелкой каши в руке и тряс его за плечо.

– Кровать была на колесиках?!

– Какая кровать?.. – со сна Илья понимал плохо.

– Кровать, которую Парикмахер отодвигал?

– Ну, может, и на колесиках… Какая разница… А хотя да, на колесиках вроде. Ну да, он точно сказал – "откатил". Да, так и сказал.

– Ну вот. – Парамон поставил тарелку на тумбочку и в изнеможении опустился на свою койку.-Тогда нашел.

Глаза его сияли радостью.

– Где? – еле слышно выговорил Илья.

– Ты не поверишь, – оживился Парамон, приблизив лицо к Илье. – Меня как молнией треснуло. Она, думаю, она, родимая! И ты знаешь, где выход?!

Илья, впившись глазами в Парамона, молчал. Парамон оглянулся, привстав, приблизил губы к уху Ильи и прошептал:

– В первой палате, в самом углу у окна… Там и плинтуса нет. Судя по всему, там люк и есть.

– Нужно пойти посмотреть, – сказал Илья, спуская ноги на пол.

– Не забудь идиотское лицо, – напомнил Парамон.

Надев тапки, Илья полуприкрыл затуманенные глаза и отпустил челюсть.

– Слюны добавь, – нанес последний штрих Парамон, полюбовавшись, взял его под руку и вывел в коридор.

Илья шел, нетвердо переставляя плохо гнущиеся ноги. Идиотство получалось у него неплохо. За несколько дней осознанной жизни он натренировался, да и Парамон был хорошим педагогом. Парамон говорил, что когда Илья старается, то идиотство у него получается даже лучше, чем когда он был в бессознательном состоянии.

Навстречу им из столовой вывалили больные. Парамон, бережно поддерживая невменяемого Илью, вел его по коридору. Проходя мимо первой палаты, Илья замычал и бросился к зарешеченной двери. Стоявший рядом Чукча ухмыльнулся.

– Скоро будешь там, однако, – сказал он самодовольно, как будто в этом была его заслуга.

Илья приник к решетке. На кровати, стоящей у окна, совершенно голый, с телом могучим, обросшим черными густыми волосами, возлежал бригадир. Он ел руками кашу из железной миски. Пища падала ему на грудь, путалась в волосах… Бригадир рычал от удовольствия и был страшен и омерзителен.

"Господи! – пронеслось в голове у Ильи.-Ведь это под его кроватью".

Плинтуса там (как и говорил Парамон) не было. Это вполне могла оказаться та самая кровать.

Больной с опухшим лицом, увидев, что кто-то подошел к двери, спустился с кровати и, встав перед Ильей, глядел на него, словно желая что-то сказать. Если бы у него не были такие же, как у Ильи, мутные глаза и отвислый слюнявый подбородок, то Илья и вправду подумал бы, что он хочет что-то выразить словами или спросить.

– Пойдем, Илья, – оттащил его Парамон. – Больше нельзя.

Когда после туалета они вернулись в палату и Илья лег на свою кровать, Парамон тихонько спросил:

– Ну как?

– Ты видел его?

– Кого? – не понял Парамон.

– Ну этого, волосатого, бригадира, – с отвращением выговорил Илья.

– Ах, ты об этом… Ну, я думаю, справимся вдвоем-то.

Илья посмотрел на щуплую фигурку самоуверенного Парамона и досадливо цокнул языком.

– Такого абрека нам не одолеть. Надо же так случиться, что выход охраняет самый свирепый на отделении сумасшедший.

– Знаешь что? Мы его во сне отключим – дадим ему по темени тяжестью какой-нибудь, а сами деру.

Парамон беспрестанно теребил свои густые брови – то одну, то другую…

– Да и ручки нет, – пессимистически вздохнул Илья. – Как мы в палату попадем?

– А вот насчет ручки ты ошибаешься. Еще как попадем! Мне ведь с воли ручку передали. После того как ты побег устроил, такой шмон на отделении учинили – все матрасы перерыли, перещупали, всех дуриков обыскали. Я ее чудом уберег в туалете, в бачке сливном.