Год мертвой змеи

Мак-Найт, уговоривший земляка забрать его к себе новым «вторым номером» на замену убитого где-то здесь же Зака, занимался делом, глядя вокруг и нервно сжимая свой автомат. Офицер коммунистов так и не появился, но, как и было договорено, к 11 часам, с опозданием всего на десять минут против оговоренного, корейцы приданного капитану Куми полувзвода минометов положили серию из десятка 81-мм мин на их передовую траншею, напугав наблюдателей и заставив их нырнуть поглубже. Американцы заранее запрятали свои тряпки подальше от чужого соблазна в выкопанную ножами ямку. Теперь, воспользовавшись моментом, они одним рывком достигли обратного ската маленького холмика ярдах в тридцати сзади, как раз на полдороги между лежкой и позициями их роты. Под прикрытием тени бугорка они пару минут передохнули и, поскольку вражеские огневые средства так и не заработали, то после еще одного рывка уже оказались в безопасности.

Пять часов почти на голой земле в такое время года в Корее – это почти гарантированная пневмония, если вовремя не принять соответствующие меры. Поэтому корейский капитан, лично подошедший их встретить (то ли из благодарности за старое, то ли в надежде на будущие плоды «боевого братства»), отвел обоих в свой жарко натопленный блиндаж и накачал сначала горячим чаем, а потом и кисловатым, резко пахнущим вином, какое делали в этих краях. Таким образом, хотя полсуток было потеряно бездарно, снайперская пара внакладе не осталась. Прожит еще один день. Ни одного врага не убито, но зато живы сами – а такому любой нормальный солдат радуется искренне и всерьез.

Пронизывающий ветер легко выдул тот алкоголь, который имелся в слабом вине, и в расположение роты «Д» они вернулись уже снова совершенно трезвыми. Позавтракав готовым рационом и отправив новоиспеченного «второго номера» отдыхать, Мэтью забросил на всякий случай заново вычищенную винтовку на плечо и отправился в тот блиндаж, где должен был бы находиться личный состав 3-го взвода – не уйди он утром в полк за тем же, за чем туда два предшествовавших дня ходили 1-й и 2-й. Взвод еще не вернулся, и в блиндаже снайпер обнаружил только скучающего стафф-сержанта с перебинтованной по колено ногой без ботинка, лениво разглядывающего толстый, ярко иллюстрированный журнал. На развороте журнала одетый в черное эсэсовец с «люгером» в руке срывал остатки нижнего белья с отбивающейся и пытающейся прикрываться руками пышной блондинки. Впрочем, в углу этого же разворота была нарисована распахивающаяся дверь, в которую врывался не замеченный еще нацистом мускулистый атлет с тянущимися поперек груди в нескольких направлениях кровавыми полосами. Судя по всему, блондинку сейчас должны были спасти.

– Нет, позже зайди, – посоветовал ему, зевая, то ли выздоравливающий после легкого ранения, то ли мучающийся с неудачно вскочившим чирьем сержант. Мэтью кивнул и вышел, честно собираясь отдохнуть – на что имел полное право.

Вечером ему снова предстояло идти в снайперскую засаду, но он так и не смог уснуть, с полтора часа просто проворочавшись в своей койке. Недостаток воображения приводил к тому, что если уж ему западала в голову какая-нибудь важная или кажущаяся важной мысль, выбить ее оттуда или просто забыть удавалось с очень большим трудом.

Еще через полчаса он вернулся в тот же блиндаж. Во избежание лишних вопросов от могущих повстречаться офицеров, на этот раз Мэтью взял с собой Мак-Найта, теоретически тренируемого им в качестве «второго». В блиндаже было так же безлюдно, но все тот же скучающий сержант сообщил, что вернувшийся взвод не задержался «дома» ни на минуту. Журнал он разглядывал уже другой, хотя и похожий: на этот раз на его открытой странице одежду с девушки (тоже блондинки) срывали сверкающие зубами мексиканцы: история, наверное, была об обороне Техаса.

– На стрельбище ушли, – сообщил сержант, с интересом глядя на ротного снайпера, о котором ходили разные слухи. В частности, поговаривали, что этот рядовой гораздо умнее, чем кажется с первого взгляда, поэтому в разговоре с ним нужно держать ухо востро.

– Ладно, – махнул Мэтью рукой. – Я так, пару вопросов хотел задать. Завтра, может быть...

Сказав это, он тут же о сказанном пожалел. Плохая примета – так легкомысленно строить планы. Если в очередной лежке в сотне ярдов от помощи он получит пулю из пулемета вовремя обнаружившего его опытного расчета коммунистов, то его тело успеет окоченеть еще до того, как первый добравшийся до него корейский республиканец сумеет вбить ему шейный жетон между передними зубами. И тут же, словно в насмешку над собой, Мэтью подумал и о том, что и просто думать так вечером перед «этим» – тоже примета определенно плохая.

Злой, огрызающийся на любое слово «второго номера», так, что тот скоро замолчал совсем, он вернулся в блиндаж 1-го взвода. Половина взвода находилась в караулах, но в блиндаже было уже людно, солдаты переговаривались и занимались своими безобидными делами: играли или штопали. Не обратив на себя никакого внимания, Мэтью забрался в свою койку и, проворочавшись еще минут сорок, все же умудрился заставить себя заснуть.

Проснувшись, он так не понял, стоило ли столько стараться, потому что чувствовал себя точно таким же усталым и злым. С трудом растирая ладонями не желающие открываться до конца веки, он снял с прибитого над койкой крюка висящую на ремне винтовку и пару подсумков с откалиброванными и проверенными патронами. Личное оружие солдат взвода стояло в пирамиде у входа, но «Спрингфилд» он старался туда не ставить – риск, что, пока он спит, кто-то возьмет его винтовку на пару часов пострелять по консервным банкам, не перевешивал того неудобства, которое испытываешь, ощущая сколько-то там фунтов железа над головой. Растолкав напарника и дождавшись, пока тот проснется как следует, Мэтью внимательно его осмотрел, после чего они направились к офицеру, исполняющему обязанности командира роты. Тому самому, который сколько-то дней назад не пожалел времени лично проверить, как новобранец стреляет.

И. о. командира, которому только неповоротливость военной бюрократии не давала наконец-то стать капитаном, размещался с комфортом – в отлично выстроенном блиндаже с уложенным на совесть перекрытием. Примерно за месяц до того, как рядовой Спрюс и его соседи по тренировочному лагерю прибыли в это отвратительное место, один из упавших в расположение роты снарядов 122-миллиметровой китайской гаубицы угодил точно в этот самый командирский блиндаж. Невероятно, но сложенный из нескольких рядов толстых еловых бревен и слоев мерзлого щебня накат выдержал. Посмотреть на такое чудо приходили со всего батальона, и, хотя трехфутовую дыру в венчающем блиндаж холме зарыли, кое-какие следы было видно до сих пор.

Представившись и объяснив причину прихода и без того все понявшему часовому, они после окрика вошли внутрь. В блиндаже действительно было здорово: стены обшиты брезентом, в углу стоял крупный трофейный радиоприемник, к которому первый лейтенант все мечтал достать где-нибудь питание, а на столе находился недоеденный ужин – тоже явно получше того, чем питались они.

– А, снайперы... – констатировал он. – Рядовой Спрюс и рядовой... Как тебя там...

Он даже не стал имитировать вопрос – просто произнес все предложение ровным голосом, уверенный, что солдат поймет и так.

– Мак-Найт, сэр!

– Очень хорошо, Мак-Найт. Тебя Спрюс учит?

– Да, сэр!

Голос у Мак-Найта был какой-то странный, и Мэтью поймал себя на том, что не удосужился спросить, откуда родом его родители – не прямо ли из Шотландии или хотя бы из Канады. Понятно, что во всем 38-м полку восемь человек из десяти назовут штат Вашингтон, а то, что этот парень из крупнейшего города его родного штата, он знал прекрасно, но все равно – следует, наверное, быть внимательнее к тому, от кого может зависеть целостность твоей задницы. Причем в самом прямом смысле этого избитого выражения: большую часть времени «второй номер» снайперской пары занимался именно тем, что прикрывал своего «первого номера» – ведением наблюдения, а если требуется, то и огнем «Гаранда».

Лейтенант достал из планшета карту и вместе с Мэтью уточнил, где именно они собираются работать на сегодняшнем закате. Закат во многом был даже лучше, чем рассвет. Низко стоящее солнце могло выдать вражеского наблюдателя или даже офицера бликом оптики, но, описав за день полукруг, оно высвечивало слишком много теней для того, чтобы обнаружить снайпера. Кроме того, в удивительно быстро наступавшей здесь ночной тьме можно было без особых помех переместиться туда, куда это требовалось. Лучше всего – назад или в сторону, к своим. Но если боевой задачей на вечер стояло наблюдение, то иногда лучше было двигаться вперед – куда-нибудь на удобную фланкирующую позицию, с которой появлялся шанс произвести качественный прицельный выстрел следующим утром.

Все было, в общем, как обычно. Окончательно убедившись, что задачу рядовые поняли, и. о. командира роты отпустил их с богом и вернулся к своему ужину. Спрюс и Мак-Найт откозыряли («Не козыряйте мне, – здесь вокруг полно чертовых снайперов!» – ухмыляясь, произнес лейтенант классическую в американской армии шутку), вышли из блиндажа и вскоре уже топали за своей вечерней порцией консервированной говядины с вонючим от излишка соуса горохом или приторно-противным ямсом – на выбор.

Чашка того, что в армии почему-то приказывают считать кофе, – и в животах у них хотя бы немного потеплело. До того времени, когда следовало покинуть расположение части, оставалось еще немного, и Мэтью, поборовшись с собой, вынужден был признать, что нервы у него слишком уж расшалились, как у какого-нибудь городского «резинового носка»[56 - Rubber sock – неженка (американский сленг середины XX века).] Поэтому он не смог удержаться и зашел в блиндаж 3-го взвода в третий раз за день. Взвод уже вернулся, и только это помогло ему не обратить на себя слишком много внимания. Найдя подходящего по рангу и внешности солдата, снайпер заговорил с ним о проведенном дне. К его удовлетворению, уже через пару фраз выяснилось, что никакого впечатления на этого конкретного рядового занятие про противохимической обороне не произвело.

– Обычное дело – оттарабанил, буркнул что-то вроде: «Всегда нужно точно помнить свой размер противогаза», и все, свободны. Минут тридцать, – и гуляйте, ребята. Мол, мы свою часть войны честно отработали, теперь снова ваша очередь. Уроды... И этот урод такой же, как все они.

– Да разве урод? – удивился Мэтью, убирая обратно в карман полупустую уже с утра сигаретную пачку. – Мне показалось, что нормальный такой мужик, крепкий. Как из наших краев.

– А на рожу косой, – мотнул рукой его собеседник, казалось, едва удержавшийся, чтобы не сплюнуть на пол. – Один вид, что мышцы из-под формы торчат и белые лохмы в разные стороны. Говорит – в пол смотрит, лишь бы закончить поскорее. Впрочем, он сказал, что пойдет по батальонам, а четвертого – это через неделю, или вроде того – будет как раз у нас во втором, смотреть все на местности. Не знаю, что он уж там насмотрит в штабе, так что лучше бы действительно к нам сюда пришел – все какое развлечение...

– А агитацию у вас проводили? – поинтересовался Мэтью уже напоследок, вставая.

– Ну, это да, – согласился солдат. – Этого у них не отнимешь. «Мы им покажем, они еще пожалеют» – и так далее, на полчаса с лишним. У этого энтузиазм так и пер, – плакаты с гвоздя сбросил, прыгает, кулаком трясет. Посмотрел бы я на него здесь, после недельки в окопах и на горохе.

– А что здесь? – пожал Мэтью плечами, уже собираясь уходить, но не зная, как можно вежливо закончить разговор, чтобы не обидеть приятного парня. – Здесь тоже люди живут, так ведь? Посмотри хотя бы на нашего взводного.

– Это ты еще войны не видел, – загадочно усмехнулся тот. – Вот подождем еще с недельку, посмотрим, что коммунисты придумают новенького для нашего развлечения.

Мэтью только пожал плечами, кивнув напоследок и выйдя наружу, на воздух. С двумя успешными снайперскими засадами на личном счету, он полагал, что войну все-таки уже немного видел, так что этот рядовой из самого некомплектного в роте, и при этом самого боевого в ней 3-го взвода, был не слишком прав. Но химик и точно был каким-то повернутым. В течение трех дней так круто изменить начальный энтузиазм на полное презрение к солдатам-землякам, честно, между прочим, исполнившим приказ полковника об углублении своих убогих знаний о газах, противогазах и всем таком прочем,– это все же ненормально.

«Дыру в противогазной коробке можно залепить прожеванным хлебным мякишем», – вспомнил он бурную жестикуляцию капитана. Кто тебе будет жевать мякиш, когда ты будешь задыхаться от нехватки чистого воздуха, объяснено не было, но об этом можно было и догадаться: сам, наверное. Нет, этот капитан точно или перевоевал, или с самого начала был психом. В некоторых случаях таким на войне было самое место, но сейчас Мэтью с удовлетворением подумал, что это даже хорошо, что он тыловик. Во всяком случае, от него не зависит ничья жизнь.

Перед выходом снайпер роты «Д» рядовой Спрюс тщательно проверил и подогнал всю немудреную амуницию и таким же тщательным образом проверил своего напарника. От раздавшегося не вовремя звяканья или, скажем, от оборвавшегося на бегу ремешка их жизни могли укоротиться самым радикальным образом, поэтому в эту ставшую уже почти ритуальной процедуру Мэтью вложил все свое старание. Напоследок он похлопал себя рукой по одному из нагрудных карманов теплой и пока еще греющей куртки. Завернутый в целлофан, там лежал закаменевший уже кусок масла, проложенный между двумя галетами: самая отличная еда на морозе. За последние сутки все же несколько потеплело, но до таянья снегов со всей накопившейся в них за зиму дрянью было еще далековато, так что можно предположить, что намерзнуться он еще успеет.

– Готов? – спросил он «второго», прыгая на месте.

– Да.

– Тогда пошли.

Проходящая мимо по ходу сообщения короткая цепочка солдат приостановилась, чтобы пропустить их, несколько человек пожелали удачи или просто что-то сказали – он не вслушивался. «Снайперы, – произнес кто-то сзади. —Пошли охотиться. Я бы не хотел». Вот это Мэтью уже услышал, но все равно не обернулся.

Пройдя около полумили по изгибающемуся то влево, то вправо ходу сообщения, они вылезли на утоптанный снежный пятачок, от которого расходились грязноватые тропинки. Одна из стрелок указывала на синюю цифру «3», вписанную в подчеркнутый треугольник – на этот раз им было туда. Высоко в небе выли и стонали двигатели – на север шла волна ночных бомбардировщиков. Судя по звуку – старые поршневые машины: или «Инвейдеры», или что-то из флотских палубников. Бесшумно проплыла длинная светящаяся очередь – позиции корейцев были уже близко.

– Стой! Четыре!

Сказано было с сильным акцентом, но достаточно понятно.

– Девять! – отозвался Мэтью, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

–Да, – тут же отозвались спереди. Пароль был простым, какой и следует заводить, когда имеешь дело с союзниками, говорящими на языке, настолько сильно отличающемся от английского. Ежедневно меняющаяся для всего участка фронта цифра, спускаемая по караулам и «секретам» – сегодня это было «5». Часовой называет любое число, пришедшее ему на ум, и к нему следует прибавить соответствующую цифру. Если получается неправильно, то он не говорит «Да», а стреляет. Переспрашивать в этих краях нельзя.

Подойдя на пять ярдов ближе, Мэтью с напарником разглядели корейца в неверном свете качающихся где-то впереди осветительных ракет. Явно бывалый солдат, он хладнокровно подпустил их почти вплотную – так, чтобы они не сумели шарахнуться в сторону после оклика. Страдай американец заиканием – и кореец срезал бы их обоих одной длинной очередью.

– Аньёнь![57 - Привет! (корейск.).]– с иронией сказали сбоку. Второй. Пост был, разумеется, парный, и часового прикрывали с самого начала.

Не зная, как надо ответить, американцы просто покивали и прошли дальше. Наличие снайперской винтовки отлично объясняло их появление здесь, и никаких дополнительных расспросов не требовалось. К туркам или колумбийцам, возможно, отнеслись бы иначе, но 2-я пехотная дивизия американцев сражалась в Корее с августа 1950 года, и ее узнаваемая эмблема значила многое, кто бы ее ни носил – собственно американцы, бойцы KATUSA, французы из воюющего в составе дивизии «Battalion de Соree» или добровольцы Западной Голландии.

– Видал? – поинтересовался Мак-Найт, когда они миновали охраняющий тылы корейского батальона пост. Такой вопрос ответа не требовал, поэтому Мэтью раздраженно пожал плечами. Видал, конечно, не слепой же он. Все-таки тот солдат из 3-го взвода был в чем-то прав: настоящей войны он пока так и не видел. Такой, чтобы снаряды рвались от горизонта до горизонта, над головой крутились в беспощадной схватке эскадрильи реактивных истребителей, а колючую проволоку над вражескими позициями рвали цепи «Шерманов», «Паттонов» и «Першингов» с белыми звездами на бортах. В общем, чтобы все как в иллюстрированных журналах – яркое и впечатляющее.

Считая, что воюют, на самом деле они стоят сейчас во втором эшелоне, дожидаясь, когда 3-я дивизия РК будет обескровлена окончательно. И вокруг только снег и замерзшая грязь, а танки стоят глубоко в тылу, грязные от текущего масла и испятнанные пулями, а увидеть в небе летящий самолет – событие, которое перевариваешь в час караула. Вражеских самолетов Мэтью не видел до сих пор, несмотря на обещание давно воюющих здесь солдат взвода. Не то чтобы это его огорчало, но все-таки война была в итоге совсем не такая, какой он представлял ее раньше. И даже гибель Закария Спринга в бою за невзрачный клочок земли между двумя рядами траншей – корейских и с той, и с другой стороны – не меняла в этом ничего.

Пройдя еще один пост, снайперы добрались до собственно тыловой стороны передовых позиций. Стемнело уже почти полностью, и лишь в северной части горизонта смутным силуэтом виднелась черная пирамида крупного многоамбразурного дота, известного в их батальоне под труднообъяснимым названием «Дробь-точка». Он контролировал почти четыре квадратных мили пространства, и коммунисты регулярно предпринимали попытки что-нибудь с ним сделать. Снаряды их артиллерии даже 4,8-дюймового (то есть 122-миллиметрового) калибра пробивали армированный бетон стен только при наиболее удачных попаданиях, а поскольку американская авиация жгла все, что было по размерам больше мотоцикла, то за несколько более или менее точных огневых налетов, сопровождающихся разрушениями и гибелью людей, коммунистам пришлось дорого заплатить: здесь им приходилось непросто.

Шестиорудийная гаубичная батарея корейской дивизии тоже не оставалась в стороне, и пространство на несколько миль вокруг было давно изрыто долго неоплывающими воронками от ее 105-мм снарядов. Все это вместе взятое привело к тому, что в январе обе стороны положили вокруг дота по полнокровному полку, не считая разнообразной боевой техники, и с тех пор старались ограничиваться взводами и отделениями. Наиболее регулярными были попытки вражеских саперов, несколько раз за последний месяц в самые гнусные, безлунные и облачные ночи пытавшихся проделать проходы в многосложных минных полях, чтобы подтащить к амбразурам с полсотни фунтов гексогена. Это пресекалось плотными минными заграждениями, на которых регулярно кто-то подрывался, а также огнем прикрывавших мины и проволочные заграждения пулеметов.

Однако вчерашней ночью кто-то сумел продвинуться достаточно далеко: прозвучавший на рассвете взрыв открыл в спирали Бруно широкий проход. Хотя между ней и дотом имелись и мины, и еще два ряда проволоки, можно было не сомневаться, что сегодня коммунисты попробуют развить успех. Наказать саперов врага за наглость и профессионализм было решено едва ли не командованием корпуса, и для этого привлекались весьма значительные по масштабам фронтового затишья силы. Кому-то пришло в голову, что, наряду с прочими мерами, упоминание организации снайперского огня будет неплохо смотреться в отсылаемых в столицу отчетах об успехе. А поскольку собственных снайперов 3-я дивизия южнокорейской армии по штату не имела, их взяли у соседей.

За два часа до полуночи рядовые армии США Спрюс и Мак-Найт, опять в сопровождении нескольких корейских бойцов, заняли назначенную им позицию. Это была очередная воронка от тяжелого снаряда, вокруг которой на вывороченную землю нанесло такое количество снега, что если вдруг сойти с ума, то можно было устроить катание если не на санках, то по крайней мере на собственных задницах.