Диалог со Смертью

И оставил двух стариков в слезах на лицах и тревогой в сердцах. И бесконечной болью от потери. Махнув железными крыльями на прощание, мальчик полетел навстречу ветру, потом развернул свой аппарат в другую сторону и рванул к облакам, к тем далёким кроваво-серебристым облакам, жаждущим обнять нового жителя неба, глупого юнца, осмелившегося бросить вызов одинокой природе.

Сверкнула металлом его летающая конструкция под самым небом и исчезла из поля зрения бедных родителей.

Много лет спустя, намного больше, чем изначально предполагалось, когда мальчик стал взрослым сильным парнем, мать и отец уже не вспоминали о сыне. Потому старческие болезни стали одолевать их. Деревня, в которой они жили, совсем состарилась, как и люди в ней. Все забыли о юнце, парящем в облаках на стальных крыльях.

Но вот вновь в далёком необъятном небе засверкала железная конструкция, которая с годами обросла новыми деталями и механизмами. И летел на ней уже не мальчик, но крепкий взрослый мужчина. И, увидев родителей свысока, он резко бросил вниз свою машину, сильно торопясь и невероятно волнуясь перед встречей.

– Мама! Отец! Я прилетел, как и обещал! Я дома. Почему вы мне не рады?

– Скажи, кто этот странный молодой человек, и почему он назвал меня мамой?

– Как же? Вы меня не узнаёте? Я ваш сын, я вернулся!

– Наш сын… Наш сын – маленький мальчишка весь в мечтах и грёзах, – задумчиво произнёс седой дедушка и опустил потухшие глаза вниз, пытаясь что-то вспомнить.

– Он меня пугает! Улетайте, молодой человек, улетайте! Не мешайте нам и нашей старости!

– Но это ведь я тот самый мальчишка в мечтах и грёзах, – еле слышно сказал парень. – О, горе мне!

– Улетайте, по-хорошему прошу, – жёстко сказал дедушка.

И взлетел парень высоко-высоко в небо, оставляя за собой страдающих родителей в клубах пыли. Но теперь он не видел перед собой ни кровавых закатов, ни жгучего солнца, ни птиц, ставших за долгие годы ему друзьями. Он летел всё выше и выше, забираясь по облакам как по лестнице. Не видя, не чувствуя, не слыша, не ощущая. И странное состояние было у него тогда – он и летел, и не летел.

И только под самыми звёздами, куда он всегда боялся направиться, он понял, что потерял крылья и теперь как подбитая птица падает. Эти чувства он принял всей грудью своей. Ощутил торжество скорости и венец полёта, собрал воедино всю красоту прожитой жизни, вспомнил всех увиденных людей и невероятные земли, города и деревни, леса, болота, моря, острова.

Летя вниз на огромной скорости, он увидел себя мальчишкой, увидел печальных родителей в слезах и понял свою большую ошибку.

Глаза его были широко раскрыты, к сильным порывам он давно привык, взгляд его блуждал по несущимся навстречу облакам. По телу пробежала пробирающая до костей дрожь и остановилась где-то в районе лопаток, пронзив его спину, как железный холодный кол. Жуткое волнение охватило парня, страх перед глубиной падения, невыносимый страх, непреодолимый ужас, перекочевавший по всему телу до ступней. И впервые за годы по щекам покатились слёзы. Земля стремительно приближалась, не оставляя надежды на спасение.

И он всё летел. Летел, расправив руки как крылья, и, словно пытаясь парить, падал вниз. Падал, падал, летел, летел…

И вот уже у самой земли на грустном лице его на миг появилась такая нежная спокойная улыбка, за которую даже убитые горем родители давно бы простили его ошибку, как и любой, кого он когда-то обидел. Улыбка, которая в конце концов затмила даже яркое солнце.

Конец истории первой.

Я молчал. Сидел, смотря в спинку кресла перед собой и пытаясь переварить услышанное. Я впечатлился, конечно. Возможно, это из-за сложившихся обстоятельств, которые на все сто процентов сейчас влияли на моё восприятие.

– Навеяло, – сказала Кэт всё таким же ровным голосом, как и ранее, хотя историю она рассказала так ярко и эмоционально, во всех красках, что я поверил каждому слову, сорвавшемуся с этих прекрасных губ, прочувствовал её и представил перед собой образы тех людей, о которых она рассказывала.

– Это как будто на самом деле произошло, – выговорил я.

– Как знать, где-то во Вселенной и такое могло случиться, – ответила мне Кэт.

Я поймал себя на мысли, что пока слушал эту, несомненно, красивую легенду, перестал думать о том, что наш самолёт вот-вот рухнет на землю и перестал бояться. Руки больше не тряслись, голос не дрожал, уверенность, что всё закончится хорошо, возвращалась.

– А в чём подтекст твоей истории? – Я тоже решил не стесняться, мы уже столько пережили, что можно дать себе больше свободы в общении.

– А ты как сам думаешь?

– Ты на все мои вопросы будешь отвечать вопросами? – Раскусил её. Теперь она не сможет так легко играть по своим правилам.

– А разве это плохо? – с едва сдерживаемой улыбкой снова спросила Кэт. Ха! Вот это мастер! Ей бы в адвокаты или какие переговорщики пойти. Хотя я до сих пор не выяснил род её занятости.

– Подловила! – Меня даже забавляла такая игра. – Ну хорошо. Сначала я подумал о том, что, мол, любите родителей, не оставляйте их, не бросайте.

Я на секунду замолчал, вдруг вспомнив отца. Ему, наверное, сейчас совсем сложно, он потерял любимую жену и почти в то же самое время ещё и сына, который ни при каких обстоятельствах не хочет идти с ним на контакт. Но быстро отогнал от себя эту мысль, как назойливую муху, и продолжал.

– А если эта история о неотвратимости судьбы? «Рождённый ползать летать не может», – сказал я. – Или как в пацанских цитатниках: «Чем выше поднимаешься, тем больнее падать».

Тут уже Кэт не сдержалась и засмеялась так, что наши соседи по ряду повернулись к нам в удивлении и непонимании, как можно смеяться в такой страшной ситуации? Девушку нельзя в этом винить. Она, видимо, была воспитана в атмосфере чёрного юмора и лёгкого отношения к трагедиям, судя по её одежде и частой улыбке на лице. Я посмотрел на пассажиров, развёл руки и пожал плечами, как бы говоря, что не имею к этому никакого отношения. Мужчина с усами зло глянул на нас и отвернулся. Его спутница, кажется, жена – одинаковые кольца на их руках об этом даже не говорили, а кричали – ещё пялилась на нас круглыми от страха глазами, вжимаясь в своё кресло. Потом наощупь нашла ладонь своего рядом сидящего сына, утёрла ему нос, прошлась по лицу, убирая крупные градины слёз, взлохматила волосы на голове, чтобы тут же пригладить, и тоже отвернулась.

Воспитание не позволяло мне засмеяться вслед за девушкой, но как только любопытные пассажиры занялись своими делами – трястись от ужаса и реветь во всю свою лужёную глотку, – я дал волю и своим эмоциям.

– А ты не думал, что хрупкая девушка просто так пытается успокоить свои нервы, занимаясь любимым делом? – Вопрос Кэт не стал для меня неожиданностью.

– Думал, но не стал обижать своими предположениями. Ты за последние минут двадцать…

– Тридцать три, – уточнила девушка, перебив меня.

– Последние тридцать три минуты ты не показала ни капли страха или даже напряжения. Ты настолько сильная? Или с психологом работаешь? – Стараясь изобразить восхищение на лице, спросил я.

– Просто всё будет хорошо, я это знаю.

Тут напомнил о себе капитан воздушного судна. Он сообщил, что мы успешно преодолели все трудности, что самолёт потерял один двигатель из-за какой-то неисправности, и что через три минуты мы сядем даже не в поле, как это часто стало происходить по всей стране, а на самой обычной взлётно-посадочной полосе, с которой не так давно повторно отправились в путь до столицы. Мы снова возвращались в мой родной город. Да что же это такое? Почему именно сегодня я никак не могу из него вырваться? Как будто что-то или кто-то удерживает меня в нём. Так и правда не далёк тот час, когда и я поверю во все эти мистические истории, предсказания и гороскопы.

Глава четвёртая.

Мы уже третий час грели сиденья наших кресел в зале ожидания, конечно же, ожидая, когда нам сообщат хоть какую-то новость о рейсе до столицы. И чем дольше сидели на своих местах, тем сложнее было оставаться спокойным. Я уже привыкал к верхней одежде, срастался с ней, хотя несколько часов назад страстно желал наступления тепла, чтобы сбросить эту ненужную шкурку. Знаете, как зайцы или белки при наступлении зимы, надевают серые и белые шубки, а по весне скидывают лишнюю шерсть, чтобы не потеть в поисках еды и бегах от хищников?

Кэт, казалось, не умеет скучать. Она и сейчас сидела рядом со мной и искренне, с большим любопытством изучала поведение шокированных пассажиров, часть из которых решила-таки покинуть на сегодня здание аэровокзала, чтобы отправиться либо по домам, либо найти другой способ путешествовать. Но как минимум две трети из тех, кто изначально был со мной на этом рейсе, и даже повторно рассаживался по местам в самолёте, и теперь решили дать ему ещё один шанс. Третья попытка должна быть удачной, не зря же о ней столько пословиц и афоризмов. А когда я сказал вслух одну из них, Кэт повернулась ко мне, и в глазах её мелькнул холодный зелёный огонёк. Кажется, она не доверяет народным мудростям.

Нам даже решили отдать багаж! Его долго вытаскивали из грузового отделения, небрежно, впрочем, как это часто и бывает, закидывая его в специальный транспорт. Из нашего самолёта люди выскакивали примерно так же, кто-то чуть не упал с трапа, который пододвинули к судну сразу же, как дотащили до стоянки. Пассажиры торопились, толкали друг друга, нервничали, кричали, устроили такую давку, что маленькие дети в истерике и панике, не успев оправиться от предыдущего потрясения в воздухе, прямо сейчас получая новую дозу негатива, ревели и орали во весь голос. Взрослые на это обращали мало внимания, потому что сами находились почти в таком же состоянии.

А я поверил Кэт, когда она сказала, что всё закончится хорошо, поэтому вплоть до посадки был спокоен и аккуратно, по мере возможностей в условиях тряски, дописывал своё стихотворение. Даже не своё, а Инессы, которой оно и было посвящено. Строчки сложились и были вписаны карандашиком в ровные клеточки блокнота. Потом я вырвал страничку, сложил её небольшим конвертом и, убрав писательский инструмент обратно во внутренний карман, оставил стих в руке.

Дождавшись, когда салон опустеет, мы с Кэт спокойно встали, сначала подал ей её сумку, потом забрал свою, и, пропустив спутницу перед собой, двинулся следом за ней в сторону выхода. Инесса стояла в том же месте, где и встречала нас, впервые поднимающихся и заходящих внутрь самолёта. Уже без той милой приятной улыбки. События этого дня потрясли её не меньше, чем остальных участников и свидетелей. И всё же, она держалась прямо и гордо, до конца выполняя свои обязанности. Проходя мимо неё, я остановился и посмотрел внимательно в это напряжённое, но по-прежнему красивое лицо. Она была выше меня, хотя до этого я не замечал этой разницы в росте. Может быть, дело в каблуках? Или это стресс и страх сделали меня немного мельче?

– Это вам, прочтите, когда посчитаете нужным, – сказал я и коротко склонил голову, благодаря за проделанную работу и силу характера, проявленную в столь сложной ситуации.

– Сп-спасибо, – запнулась Инесса, в удивлении приподняв чётко вычерченную линию бровей. Посмотрела на конвертик, подняла глаза на меня, слегка улыбнулась уголком губ, повернулась к коллеге, стоявшей неподалёку, как будто ища у той объяснение моих действий. Когда она решила снова глянуть на меня, оставившего ей странное послание, я уже спускался по трапу. Кэт меня не ждала, а направилась к автобусу, приехавшему уже на второй заход, что было нам, конечно, на руку – людей в нём сейчас было втрое меньше. Уже подходя к нему, я на мгновение оглянулся на самолёт, чтобы ещё раз посмотреть на милую бортпроводницу, и оценить масштаб ущерба, причинённого железной птице, и увидел, как девушка дочитывает стих, как поднимает ладонь к лицу в попытке скрыть хлынувшие эмоции, как поворачивает голову в мою сторону и одними губами снова говорит мне: «Спасибо». Только теперь с уверенной благодарностью. Я с внезапным трепетом киваю ей ещё раз, поворачиваюсь и захожу в автобус, чтобы занять кресло, которое приберегала для меня черноволосая Кэт.

– А ты романтик! – Восхищённо сказала моя соседка.

– А я-то что? Я ничего, – улыбнулся в ответ. – Просто хотел сделать что-то приятное в этом безумии.

– И у тебя всё получилось! Как там? Вы улыбнитесь, милая Инесса… – начала Кэт.

– Вы улыбнитесь, милая Инесса,