Психика как материальная система
Сергей В. Моргачёв
Автор создает модель психики как материальной (в самом широком – не физическом – аспекте) системы, в рамках которой существуют, движутся, изменяются и взаимодействуют определенные объекты: смыслы. В этом контексте он, в частности, использует такие понятия, как психическое пространство и психическая энергия. Автор ставит задачу построения системы категорий психологии. Более того, он выходит на философско-религиозные обобщения о мире человека. Методология книги включает анализ языка и отсылки к искусству, этнографии, космологии.
Сергей Моргачев
Психика как материальная система
© Моргачёв С.В. Текст, инфографика, подбор иллюстраций.
© ООО ИД «Ганга», 2024
Предисловие
В этой книге психика рассматривается как материальный объект. Что значит быть материальным? Материальное – не обязательно то, что можно потрогать. Это то, что отлично от пустоты, пишем ли мы это слово с прописной или со строчной буквы. Пусть это негативное определение, но оно более-менее приемлемо и отражает суть дела. Материя – это, собственно, все, что составляет наш мир, внешний и внутренний. И, в этом смысле, психика, несомненно, материальна, ведь она наполнена образами, словами, ощущениями; в общем – некоторыми вещами.
В этом контексте, книга является попыткой создания некоторой «физической», а точнее, метафизической, психологии.
Вместе с тем, она представляет взгляд на психику как бы со стороны, извне ее, отстраненно и без пиетета перед человеческими эмоциями, чаяниями, доблестями и устремлениями. В этом плане, этот проект трудно назвать «гуманистическим».
Я остаюсь юнгианским психологом, и данная работа может рассматриваться и как развитие юнгианской теории.
Что позволяет нам судить о материальных формах психики? Прежде всего, бытовой язык. В языке существует весьма детализированная модель психики как некоторой системы, даны многие указания на то, из каких частей она состоит и как эти части взаимодействуют.
Модель – это созданный человеческим разумом частичный и условный образ какого-то аспекта мира. Это отличный инструмент познания; более того, это его главный инструмент, поскольку, как давно уже осознало человечество, никакой абсолютной и независимой от человеческого восприятия «истины о мире» мы никогда не сможем установить, ибо никогда не сможем обойтись без этого «мы». Главное, чтобы эта модель работала, обладала предсказательной силой, была основана на достоверно установленных закономерностях.
То, что мы знаем о психике из языка – это отшлифованный и упакованный в понятные и емкие формулы опыт всего человечества, его бесчисленных поколений. Он работает: мы можем это утверждать, потому что в повседневной (и не повседневной) жизни мы на него опираемся, в его категориях рассуждаем, и, вообще, только потому и можем ориентироваться в жизни, что этот опыт существует. Я вытаскиваю на свет эти категории, дополняю их другими и складываю из них систему.
Эта книга является, в частности, попыткой создания системы категорий психологии.
При этом всегда надо помнить, что это система психологических категорий, и если я говорю, скажем, о психическом весе или психическом пространстве, то прямого отношения к физике это не имеет. Но какое-то отношение все-таки имеет, поскольку речь идет о некоторых наиболее базовых существующих у человека представлениях и ощущениях, связывающих воедино различные аспекты его опыта и познания.
В качестве исходных категорий я рассматриваю свет и тьму, а в качестве центральной – представление о пространстве психики как торе.
Книга написана в неоплатонистской парадигме, и, по ходу изложения, представления о психике переходят в философско-религиозную концепцию. А как они могут не перейти, если мы пытаемся понять мир человека? Обобщения, в таком случае, неизбежны. Не многого стоит та психология, которая не стремится выйти за собственные пределы.
Сергей Моргачев
Введение
Есть душа или ее нет? А в чем, собственно, вопрос, – ведь нам отлично известно, что она есть. Да, мы не знаем, что она представляет собой в физическом плане, но, если мы будем дожидаться тех времен, когда мы это узнаем – боюсь, нынешнему поколению исследователей поучаствовать в ее изучении не удастся.
Да, мы не можем ее увидеть или потрогать руками – ну что же, так устроен наш мир; значит, надо искать способы изучать ее опосредованно.
Вопросы возникают совсем в другой плоскости: какую гносеологическую доктрину мы готовы принять, чтобы исследовать этот концепт «душа», и существует ли такая доктрина, которая могла бы послужить к нему ключом; и кто будут эти «мы», которые с этим согласятся, насколько широкий консенсус здесь возможен?
И еще один вопрос – собственно, наиболее важный: а многих ли психотерапевтов, психологов вообще интересует сейчас тема «души»? Многие ли готовы рассматривать это понятие не как поэтический образ, а как категорию, работать с ним – в научном и терапевтическом смыслах?
В литературе можно встретить радикальное мнение, что «психология утратила душу»[1 - Тырсиков, Д. В. Психология души // Психология в вузе, 2007, № 3. С. 77–118. Beck J. R. Self and soul: exploring the boundary between psychotherapy and spiritual formation // Journal of Psychology and Theology, 2003, Vol. 31, Issue 1. P. 24–36. Muramoto Sh. The Restoration of the Lost Soul: From Depth Psychology to Dasein-analysis or Ecstatic Psychology // Muramoto Sh. The Encounter of the West with Buddhism: Psychology and Zen. Kyoto: International Research Institute for Zen Buddhism, 1999.]. Думаю, это все же преждевременная констатация. Направления, интересующиеся душой и не стесняющиеся этого слова, в психологии по-прежнему существуют. Душа лежит (что естественно) в центре интереса христианской психологии[2 - Шеховцова Л. Ф. Душа и тело в православной психологии. СПб.: Издательство Русской христианской гуманитарной академии, 2011. Boyd J. H. An Insider’s Effort to Blow Up Psychiatry // Trinity Journal, 1996, Vol. 17.2. P. 223–239.]. Она востребована неошаманистским течением в психотерапии, которое представлено психотерапевтами, принявшими идеи шаманизма и применяющими их в своей практике[3 - Ingerman S. Soul Retrieval: Mending the Fragmented Self Through Shamanic Practice. San Francisco: Harper Collins Publishers, 1991.]. Этой теме уделяется внимание в юнгианской традиции[4 - Chapelle D. The Soul in Everyday Life. State University of New York, 2003. Giegerich W. Psychology – the study of the Soul’s logical life // Who Owns Jung? London: Karnac Books, 2007. P. 247–264. Hillman J. Re-Visioning Psychology, New York: Harper & Row, 1975.]. По этому вопросу высказывался российский психолог, д. псих. н. В. П. Зинченко[5 - Зинченко В. П., Подорога В. А. О человеческой душе и плоти // Знание. Понимание. Умение, 2005, № 1. С. 34–43.].
Современный психологический дискурс о душе не мал по объему и не беден. В нем существует определенный выбор утверждений о душе. Но, прежде чем принимать какие-либо из них, надо разобраться с вопросами методологии – с тем, каким образом эти утверждения получены. А получены они либо путем прямого заимствования из теологической традиции, как в случае христианской психологии и неошаманизма, либо посредством личного инсайта, обращения к своему собственному индивидуальному ощущению души и представлению о ней, как во всех остальных случаях. Это ощущение и представление может быть сколь угодно тонким и обладать многими достоинствами, за исключением одного: оно не опирается ни на что, кроме феноменов индивидуального мира конкретного исследователя. В конечном счете, весь психологический дискурс о душе на данный момент строится на откровении, обретенном тем или иным образом – через религию, через инсайт…
Было бы интересно все же опереться на что-то иное. Хотелось бы вообще на что-то опереться. А это возможно только в том случае, если предметная область исследования будет разделяема коллективным восприятием и в какой-то форме объективирована, отделена и от каждого конкретного исследователя, и от их сообщества. И именно в таком случае возможна собственно дискуссия, в то время как до сих пор мы имеем скорее монологи.
* * *
После того, как Гуссерль провозгласил тезис «назад к вещам», философия XX века сконцентрировалась на феноменологическом подходе в онтологии и гносеологии. А исследование языка, как мира ментальных вещей, имманентных рефлексии о мире[6 - Я не употребляю здесь слово «сознание», поскольку далее это понятие рассматривается в аспекте, отличающемся от общепринятого.], – раскрытие смыслов и связей в языке (герменевтика) – стало естественным развитием феноменологии. Однако к проблеме понятия «души» эта технология, насколько автору известно, сколько-нибудь систематическим образом не применялась.
Рассуждая о душе, мы можем опереться на феноменологическое основание – им выступает язык. Он является областью мира, разделяемой коллективным восприятием и в высокой степени объективированной. Язык проявляет те аффективно-смысловые образования, что существуют в рефлексии и переживании. Он содержит знание о душе.
Но ведь язык – это всего лишь слова… А что такое душа на самом деле? Мы можем задаваться этим вопросом сколько угодно, но он некорректен, и ответа на него получить нам не суждено. Мы зажаты в спертом пространстве субъектно-объектного отношения, отношения между воспринимающим «Я» и воспринимаемым миром. То, с чем мы имеем дело – факты нашего восприятия; только их мы и можем изучать, причем, опять же, только таким образом, которым позволяет это делать устройство восприятия и рефлексии. Геологи имеют дело с некоторыми реальностями, которые воспринимаются как «камни» и доступны физическим чувствам, а также исследованиями с помощью того, что воспринимается как «приборы»; биологи – с объектами, которые воспринимаются как «живые организмы» и также поддаются наблюдению и изучению с физической стороны… А как мы можем изучать душу?
Логика ее исследования – это, как говорят в шахматах, форсированная игра: на каждый базовый методологический вопрос здесь возможен фактически только один ответ, выдерживающий столкновение с очевидными данными реальности.
Можем ли мы игнорировать существование души, объявить ее несуществующей? Нет, поскольку мы знаем, что это не так. Она есть. Мы хотим ее исследовать. Что мы можем исследовать? То, чем она представлена в рефлексии и переживании. Чем же она представлена? Чувствами, имеющими некоторую рефлективную маркировку «это про душу», а также концептами, отражающими сам факт ее бытия и разнообразные ее проявления, процессы и отношения, в которых она задействована.
Можем ли мы изучать чувства как таковые, вне соответствующих им концептов – феноменов, относящихся к когнитивной сфере? Нет, такая операция недопустима в нашем мире. В принципе, пространство мышления шире вербального мира концептов, и мы можем мыслить о чем-то, не концептуализируя это что-то. Но изучать, не концептуализируя, мы не можем, у нас просто не будет нужного для этого аппарата.
А можем ли мы изучать концепты отдельно от чувств? Да. Мы понимаем слово «душа» и, например, высказывания типа «душа устала» или «ему это не по душе», и для этого понимания нам нет необходимости что-то ощущать непосредственно в данный момент. Оперируя концептами как предметом исследования, мы можем прояснять отношения концептов, оттенки их смысла, наращивая свое знание об этом предмете. Концепты, в свою очередь, существуют как знаковые (языковые в широком смысле) системы, и мы можем поговорить о душе и на языке образов живописи, и на языке музыки, танца, ритуалов, или, например, карт Таро, – но все же трудно отрицать то, что наиболее развитым является именно язык в обычном понимании, язык слов.
Язык – это понятийная система, где за каждой единицей закреплены смыслы; и последнее, что следует здесь уточнить – о чьем языке, о чьей понятийной системе мы здесь говорим? Я могу объявить что-то «душой», потому что что-то подсказывает мне, что это правильно, но это язык, которым я говорю сам с собой, и знание, которое может быть получено путем анализа такого языка, не выходит за пределы личного мира человека. Создатель некоторой теории может объявить нечто «душой» и создать вокруг этого понятия определенное семантическое поле, язык, отражающий его внутренние реалии, и на нем будут говорить между собой две сотни – или две тысячи – его последователей, разделяющих его реалии. Знание, которое мы ищем, в том числе и знание о душе, все же претендует на более широкую релевантность, оно должно быть знанием о коллективной рефлексии, о мирах, которые разделяют значительные массы Homo Sapiens как место совместного обитания, поэтому предметом нашего изучения становится бытовой язык.
* * *
Русский язык располагает чрезвычайно развитыми и многообразными средствами выражения осмысления и переживания души. Очень часто в значении «душа» или «важнейшая часть души» употребляется и понятие «сердце» (разумеется, не анатомическое, а иное): большинство фразеологизмов со словом «душа» имеют эквиваленты со словом «сердце».
Душа есть нечто, определяемое через пространственные категории, говорим ли мы о физическом пространстве или ином: в душе может найтись или не найтись место, пространство для кого-то или чего-то; у нее есть объем – поскольку что-то может находиться в глубине или на поверхности души. Пространство души ограничено, имеет пределы, границы: душа может быть заполнена кем-то или чем-то до самого края. И, к тому же, если бы этих границ не было, не имели бы смысла высказывания проникнуть, влезть, вползти, запасть, ворваться в душу, нельзя было бы и коснуться ее или поселиться в ней. Сердце может быть и пустым («пустое сердце бьется ровно…» – Михаил Лермонтов). Наконец, всем известно, что душа может быть большая (широкая) или маленькая (мелкая).
Душа обладает энергией или силами, как неким потенциалом действия, интенцией к действию (всю энергию души он направил на то, чтобы… все силы своей души он отдал этому делу, всеми силами души он противился тому-то или стремился к чему-то, это потребовало немалых душевных сил, у него нашлись на это душевные силы и т. д.). Эта энергия может возрастать или убывать – душа может окрепнуть или ослабнуть и даже зачахнуть. Силы души можно растратить. Но их можно и накопить или набрать. Их можно сосредоточить на чем-то. Они подвергаются воздействию других сил и пытаются ему противостоять: душа может что-то вынести или не вынести («не вынесла душа поэта…» – снова Лермонтов); она, бывает, изнемогает под бременем или тяжестью чего-то; она изо всех сил противится чему-то. Силы души имеют для конкретного человека некоторую конкретную величину, они не беспредельны (все силы его души ушли на то, чтобы… не хватило душевных сил, силы его души иссякли, исчерпались, были на исходе, на пределе).
У души есть свойства, которые переживаются и осознаются как вес и цвет: он ехал домой с тяжелой душой, он пошел на это с легкой душой; черная душа, светлая душа.
Собственно душа и те объекты, что оказываются в ней, – вещи мира, аффективно-когнитивные образования, – суть разное. Чувственная жизнь человека проходит «через» душу, но это еще далеко не означает, что душа именно и есть только совокупность аффектов или, тем более, их источник. Это видно из ключевого по смыслу фразеологизма продать / отдать свою душу за что-то, противопоставляющего и, естественно, различающего эти две стороны «обмена». Продается душа – за что-то другое, ею не являющееся, а представляющее собой объект вожделения, субъективную ценность. Говорят: он продал душу за ее ласки или поутру он готов душу продать за рюмку. И, параллельно, это и означает, что в его душу вселилась пагубная страсть, а вместе с ней и сам предмет этой страсти. В ходе этого обмена энергиям внешнего характера противостоит некое иное, аутентичное душе, содержание, наличествующее в ней до и помимо появления в ее объеме чего-то, пришедшего извне. Это аутентичное содержание есть дух или свет.
Душа выступает в восприятии и языке как некая сущность, объект, вещь, имя существительное. Она выполняет определенные функции, вступает в отношения, участвует в процессах, но сама по себе она не есть только функция, отношение или процесс.
I
Материя
Глава 1. Свет и тьма
«Ты верен весь одной струне
И не задет другим недугом,
Но две души живут во мне,
И обе не в ладах друг с другом.
Одна, как страсть любви, пылка
И жадно льнет к земле всецело,
Другая вся за облака